И на этот раз потеряла сознание надолго.
По широким улицам Рима – Фриули и Табернали – текла полноводная людская река. Ее составляли люди всяких сословий – свободнорожденные ремесленники и вольноотпущенники, покрытые шрамами гладиаторы и ветераны доблестных римских легионов, победители галлов и германцев, кимвров и бургундов, а также других варварских народов, имена которых невозможно произнести, а тем более – запомнить.
В этой праздничной толпе были не только прирожденные римляне, гордый народ, облаченный в тоги, – были здесь и развязные разговорчивые греки, и представители союзных италийских племен, и те же галлы и германцы, получившие за заслуги перед государством римское гражданство или только добивающиеся его интригами и подкупом.
Были в этой толпе, конечно, не только простолюдины – были здесь и патриции, и знатные господа, окруженные группами слуг и клиентов. Дюжие носильщики тут и там несли богато украшенные паланкины, из которых нет-нет и выглядывали знатные величественные матроны или красивые содержанки. Изредка появлялись сенаторы и проконсулы, перед которыми маршировали почетные стражники-ликторы.
Полноводная человеческая река вытекала из плебейских кварталов Субурры и Эсквелина и текла в одном направлении – к Мурсийской долине, между Авентинским и Палатинским холмами, туда, где расположен Большой, или Старый цирк, построенный еще в незапамятные времена, в первые века римской истории, царем Тарквинием Старшим и расширенный Тарквинием Гордым. На всех лицах было одно выражение – радостное ожидание дармового зрелища.
Неделю назад Марк Луций Аппий, добивающийся на комициях должности консула, объявил о том, что дает в Большом цирке игры с участием диких зверей и опытных гладиаторов, и сегодня весь Рим устремился на эти игры.
Простолюдины и плебеи стремились как можно раньше прийти в цирк, чтобы занять лучшие места, в тени и достаточно близко к арене.
Знатным и влиятельным особам, сенаторам и городским магистратам, торопиться было ни к чему – для них были отведены лучшие ряды рядом с консульской ложей.
Богатые вольноотпущенники – торговцы, менялы и сборщики налогов тоже не торопились, ибо знали, что даже в последний момент купят самые удобные места у ловких малых, которые с ночи заняли эти места, чтобы заработать несколько монет.
Четверо дюжих эфиопов остановились возле входа в цирк, поставили на землю паланкин и помогли выйти из него своей хозяйке.
Хозяйка эта была так хороша собой, что мужчины, толпившиеся у входа в цирк, невольно прекратили свои разговоры и обратились в ее сторону. Низкорослый курчавый грек с темными выпуклыми глазами разинул рот.
Девушка казалась совсем юной, белое, как каррарский мрамор, нежное лицо было чуть тронуто румянцем, как весеннее небо утренней зарей. Однако в глубине ее миндалевидных зеленых глаз таился опыт женщины, знающей, что такое страсть, и умеющей зажечь ее в мужском сердце.
Поверх тонкой белоснежной туники на ней было надето длинное платье восточного покроя из бирюзового полупрозрачного шелка, изящную шею украшало жемчужное ожерелье с крупным темно-синим сапфиром, тонкие запястья – серебряные браслеты.
Красавица скользнула равнодушным взглядом по мужским лицам, усмехнулась и сказала греку:
– Рот закрой, а то дятел залетит!
Тут же двое мускулистых эфиопов из ее свиты растолкали зевак и провели госпожу в цирк.
На арене сражались молодые, неопытные гладиаторы. Зрители сопровождали их схватку смешками и улюлюканьем. Все ждали, когда начнется по-настоящему интересное зрелище.
Не оглядываясь на арену, красавица поднялась по ступеням к тем скамьям, которые были отведены для сенаторов, проконсулов и главных городских магистратов. Ее провожали многочисленные взгляды, как мужские, так и женские. Одни – восхищенные, другие – завистливые или презрительные, и приглушенный шепот.
– Кто это? – спрашивал молодой патриций у своего убеленного сединами спутника.
– Как, ты ее не знаешь? Удивительно! Это ведь Клодия, знаменитая куртизанка!
Эфиопы уверенно расчищали ей дорогу, но тем не менее на полпути к цели красавицу задел плечом высокий, немного сутулый мужчина в пыльном дорожном плаще.
Она обернулась, чтобы обжечь невежу презрительным взглядом, но, столкнувшись с его собственным взглядом, на мгновение утратила свою привычную самоуверенность.
Лицо незнакомца было покрыто странным серовато-бледным загаром и прорезано несколькими глубокими складками, которые вместе с горбатым костистым носом делали его похожим на огромную хищную птицу. Но самой яркой и заметной его чертой были глаза – глубоко посаженные, темные, как осенняя ночь, и такие же бесприютные. Казалось, в этих глазах таится весь ужас мира…
Красавица вздрогнула, ей стало вдруг холодно, как будто в жаркий летний день грянула январская стужа. Она прикрыла глаза, чтобы отгородиться от взгляда незнакомца, а когда снова открыла их, того и след простыл.
Девушка перевела дыхание, сбросила наваждение и поднялась к почетным местам.
Здесь ее ожидал плотный мужчина лет пятидесяти с важным, самоуверенным лицом.
– Здравствуй, Клодия! – проговорил сенатор. – Как ты долго не приходила! Я уж думал, ты совсем забыла меня!
– Ну что ты, Клавдий, как я могла забыть такого щедрого и мужественного человека!
При этих словах лицо сенатора тронула улыбка. Клодия же продолжила:
– Кстати, о щедрости. Ты не забыл, что сегодня минул ровно год с нашего знакомства?
– Как я мог забыть! Это ведь было здесь же, в Большом цирке, на играх, которые устроил Руфус Полибий…
– Ничего подобного! – Красавица недовольно скривила коралловые губки. – Мы встретились вовсе не здесь, а на форуме. Ты шел с этим солдафоном, твоим родственником, который только что вернулся из Африки… как ты мог забыть такой важный день!
– Мне кажется, Клодия, ты ошибаешься…
– Я никогда не ошибаюсь! – На хорошенькое лицо куртизанки набежало облачко.
– Ну пусть даже так. Не обижайся, прелесть моя! У меня для тебя есть маленький подарок, который я купил в память о нашей встрече! – Сенатор достал из складок тоги свернутый шелковый платок, протянул его девушке.
Клодия взяла платок двумя пальцами, брезгливо поморщившись:
– Всего лишь платок?
– А ты разверни его, луна моего сердца!
В глазах куртизанки вспыхнуло любопытство, она осторожно развернула платок. В нем лежала оправленная в золото камея из двухслойного оникса – женское лицо, вместо волос окутанное клубком извивающихся змей.
– Что это? – Клодия вздрогнула и едва не выронила камею.
– Это работа знаменитого греческого мастера, она обошлась мне в кругленькую сумму…
– Ты напугал меня… это ведь Медуза Горгона, чей взгляд обращает людей в камень…
– Пусть так, но эта камея удивительно красива. Неужели она тебе не нравится? Хочешь, я отдам ее тому торговцу и попрошу у него взамен что-нибудь другое!
– Нет, я оставлю ее себе…
Клодия вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. То есть она постоянно чувствовала на себе взгляды – восхищенные и завистливые, похотливые и презрительные. Но этот взгляд был совсем другого сорта, от него девушке снова стало холодно жарким летним полднем.
Она обернулась и на какое-то мгновение выхватила из толпы бледное лицо с глубоко посаженными глазами, темными, как осенняя ночь… но тут же потеряла его.
На арену тем временем выпустили четверых опытных гладиаторов в доспехах самнитов. Воины настороженно переглядывались, гадая, с кем им придется сразиться. Тут открылись ворота в дальнем конце арены, и оттуда выбежали два огромных льва.
Цирк разразился восторженными криками.
Царственные животные остановились, пораженные этим незнакомым шумом и зрелищем многолюдной толпы. Они стояли посреди арены, затравленно оглядываясь. Гладиаторы, увидев огромных кровожадных зверей, в первый момент тоже растерялись, но потом собрали свое мужество, коротко переговорили и двинулись ко львам, чтобы использовать их недолгий испуг перед многотысячной толпой.
Клодия, которая любила подобные кровавые зрелища, вдруг почувствовала, что больше не хочет смотреть.
– Пойдем отсюда, Клавдий! – сказала она сенатору.
Тот удивленно взглянул на девушку:
– Как, все же еще только начинается!
– Все равно. Я больше не хочу.
– Но я должен здесь кое с кем повидаться…
– Ты как хочешь, а я ухожу! – И, не слушая возражений сенатора, она развернулась и направилась к выходу из цирка.
Верные эфиопы расчищали ей дорогу, что было теперь куда сложнее – в цирке не осталось свободных мест.
И тут Клодия снова ощутила на себе тот же пристальный, леденящий взгляд. Но на этот раз она не стала вертеть головой, она не хотела снова увидеть таинственного незнакомца. Больше того – она боялась встретить его холодный взгляд.
После разговора с сестрой гражданки Воробьевой капитан Лебедкин не успокоился, а впал в хандру. Душу его точил и точил противный скользкий червячок.
Что-то в этом деле было не так. Потихоньку, однако, текущие дела затянули, и Лебедкин выбросил ненормальную тетку из головы. Однако нет-нет да и появлялось перед его мысленным взором ее растерянное, бледное лицо с несчастными больными глазами.
– Жалостливый ты очень, Петя, – заметила Дуся, от которой не укрылось состояние капитана. – Нельзя так все близко к сердцу принимать.
– Да уж, – вздохнул Лебедкин, – так вот сойдешь с катушек – и никто не поможет.
– Я помогу! – Дуся погладила его по плечу.
Тут заглянул к ним вездесущий Коля Еропкин.
– Слыхали? Вроде бы премия накрылась медным тазом. Не то задерживают, не то вообще не дадут!
– Хоть бы чего хорошего сказал, – буркнул Лебедкин.
– А ты чего, Петя, такой злой? – поинтересовался Еропкин.
– А он, понимаешь, все переживает, как плохо с той тетей обошелся, с Воробьевой, что позавчера приходила.
Дуся тоже расстроилась насчет премии, оттого и съехидничала.
– Воробьева? – На лице Еропкина отразилась интенсивная работа мысли. – Это не та, которую на дороге нашли в тяжелом состоянии? Вчера по сводке прошло…
– Не может быть! – Лебедкин почувствовал, что в глубине души чего-то такого и ожидал.
– Да точно тебе говорю. Воробьева Анна…
– Игоревна, – подсказала Дуся.
– Ну да, Игоревна. Нашли ее на дороге всю избитую, в больнице она… Дуся, дай сахару!
– Возьми конфету! – Дуся протянула ему коробку, которую подарил ей директор продуктового магазинчика, где она очень успешно вычислила воришку.
Коробка была огромная, конфеты в ней никак не могли закончиться, несмотря на все Дусины усилия.
Еропкин взял три штуки и ушел.
Лебедкин же подпер лоб рукой в позе роденовского мыслителя и надолго затих.
Да, та женщина с самого начала показалась ему странной. И рассказ ее не вызвал доверия.
Нервная какая-то… и вся эта ее история звучала очень подозрительно… он вообще не хотел этим заниматься, но вместо того чтобы вежливо ее отфутболить, получилось нехорошо, она ушла сильно расстроенная.
Но теперь, после того как он узнал, что Анну Воробьеву нашли на дороге в бессознательном состоянии, у него в душе, как говорится, заскреблись кошки. И очень многочисленные.
Лебедкин снова вздохнул и поменял позу. Теперь он обхватил себя руками за плечи и застыл.
Все же что-то с этой Воробьевой было не так…
Странно она себя вела. Пришла в полицию, чтобы заявить… о чем? Даже не об исчезновении свой сестры, а о том, что та вдруг изменилась. Стала вдруг сама на себя непохожа. И с ней, Анной, знаться больше не хочет. В упор ее не видит.
Ну это-то как раз неудивительно, увидела, что собой Анна представляет, и решила держаться от нее подальше. Да, но зачем тогда вообще приглашала ее в Питер?
Бред какой-то. Тем более что Светлана Чекан прямо сказала, что никакой сестры у нее вообще нет. Ни родной, ни сводной, ни двоюродной.
Казалось бы, нужно выбросить эту историю из головы, забыть ее как страшный сон и заниматься другими делами, благо их достаточно много.
Но капитан Лебедкин чувствовал какое-то смутное беспокойство. Что-то в этой истории было не так. Особенно после того, как Анна Воробьева попала в больницу.
Если у Светланы Чекан нет сестры, то кто же тогда такая эта Анна Воробьева? Потому что сама Светлана Чекан как раз существует. Во плоти и крови, тут Воробьева ничего не придумала. Так кто же она тогда?
Проще всего было выяснить это по базе данных.
Капитан Лебедкин тяжело вздохнул. Честно говоря, он не был большим поклонником технического прогресса. Проще говоря, он плохо разбирался в компьютерах, в программах и базах данных. Он предпочитал работать, как сейчас говорят, офлайн – то есть по старинке, ногами, а иногда еще головой. Но теперь делать нечего.
Лебедкин включил свой компьютер, вызвал на экран специальную поисковую программу и ввел в поисковую строку фамилию, имя и отчество странной посетительницы – Анна Игоревна Воробьева.
Воробьева – фамилия весьма распространенная, и умная программа вывела на экран несколько сотен подходящих персонажей.
Лебедкин снова тяжело вздохнул, подпер подбородок кулаком и принялся просматривать длинный список.
Если проверять каждую женщину в этом списке, работы хватит до пенсии… а до пенсии Лебедкину было еще ох как далеко…
За этим занятием его и застала Дуся, влетевшая в кабинет, как яркая бабочка на педсовет средней школы.
– Что такой мрачный, Петя? – спросила она своего напарника. – Опять начальник взгрел?
– Да вот опять этот чертов компьютер не работает… – вздохнул Лебедкин.
– А чего ты от него хочешь добиться?
– Хочу узнать что-нибудь про эту Воробьеву.
– Не дает она тебе покоя. Петь, ты, часом, не влюбился в заявительницу? Хотя она теперь вроде потерпевшая.
– Если бы ты ее видела, ты бы так не говорила, – мрачно ответил Лебедкин. – Но что-то там все-таки не так! Что-то там не складывается! Вот как ты хочешь, что-то не вытанцовывается!
– Ох, Петька, опять ты за свое! Опять тень на плетень наводишь! Влетит тебе от начальства!
– Ну, Дусенька, помоги мне разобраться. Я только узнаю, кто она такая, и успокоюсь…
– Ладно, что с тобой поделаешь…
Дуся села рядом с напарником и внимательно взглянула на экран его компьютера.
– Ты ее как ищешь?
– Известно как – по имени и фамилии…
– Ну, так ты немного найдешь… давай мы еще год рождения подключим…
– Пиши!
Дуся ввела дополнительные параметры, и список сократился в несколько раз.
– Все равно много… – вздыхал рядом Лебедкин.
– Пессимист ты, Петя! Твоя Воробьева откуда приехала?
– Из Дальнереченска.
– Ну, это город явно небольшой, там у нее наверняка немного однофамильцев…
И меньше чем через минуту на экране осталась единственная запись с подходящими координатами.
– Ну вот она, твоя Воробьева! – удовлетворенно проговорила Дуся, откинувшись на спинку стула.
– Правда… спасибо тебе, Дусенька… – Лебедкин уныло уставился в открытый файл. – Так… родилась тогда-то… окончила среднюю школу, колледж… работала там-то и там-то… а вот здесь почти на год перерыв… нигде не училась и нигде не работала…
– Ты же сказал, что, если найдешь ее, сразу успокоишься.
– Да, но тут опять какие-то неувязки…
– Ох, трудно с тобой! Ладно, так и быть… говоришь, она из Дальнереченска? А ты помнишь Генку Соловьева? Такой долговязый, волосы рыжие? Он к нам на курсы повышения приезжал. Кажется, именно оттуда.