И не допуская коросты
Всех помыслов, вплавь или вброд,
Так как мы – инструмент в руках Господа,
Точно не наоборот…
И та девочка вряд ли хотела
Закончить жить в самом начале,
И чтоб её хрупкое тело
Зачем-то в купель окунали,
И вряд ли ей было так нужно
Покаяться в чьей-то вине,
Или чтоб её юную душу
Пытались очистить в воде…
А весь мир её – мама и папа,
Не я, не какой-то там Бог,
А тогда ведь мы все были рядом,
Вот только никто не помог…
Стих второй
Спаси эту девочку
Не закончив, как будто бы это
Накопленное откровенье,
О чём не писали поэты,
О чём только он с упоением
Мог говорить без конца,
Так размеренно, тихо и гордо
Пред взором Святого Творца,
Всё о том, что копилось за годы.
Священник взял быстро стакан
И, закинув так голову, в горло
Залил горько-огненный яд…
Показалось, что Синсэр был порван,
Растерзан, замучен, распят
Так внезапно от слов своих, словно…
Взорвался за окнами гром,
И священник немедля стакан
Очень шумно поставил на стол,
Не сломав его чуть пополам.
Долго Синсэр смотрел в пустоту,
Но его собеседница знала,
Куда его мысли ведут,
И, не дав им пропасть тут, сказала:
– За честность такую спасибо,
Хоть знаю, что ты сгоряча…
– Я тебе доверяю, Кристина,
Хотя это редкость сейчас.
– В этом Богом оставленном мире
Ты вроде скучающий гений.
Таких никогда не любили,
Но это привычно на деле.
Что ты поменяешь кого-то
Здесь, может мне только присниться.
Не пробуй казаться холодным,
Тебе не идёт это, Синсэр…
Поправив на талии фартук
И руки скрестив на ней гибко,
Так робко, но всё же взаправду
Кристина сверкнула улыбкой.
Мгновение искренней дружбы —
Вот то, что действительно важно,
Вот то, что тогда было нужно,
Вот то, чего Синсэр так жаждал.
Ах, если бы в эту секунду
Священник улыбку заметил.
Ах, если б он не был окутан
Рефлексиями, будто плетью.
Внимание Синсэра путалось
Где-то на тоненькой шее,
Где падали волосы в угольном
Блеске от тьмы помещения.
В сумраке тёмные локоны,
Гревшие тонкие плечи,
Сводили с ума одинокого
Синсэра весь этот вечер.
К великому всем нам несчастью,
Священником с думами грузными,
Слепо разбитым на части,
Улыбка осталась неузнанной.
Было бы явно полезней
Сменить столь серьёзную тему,
Но Синсэр всё так же не к месту
Продолжил злосчастную эту:
– А люди всегда были массой,
Огромной и неповоротливой.
Сложно менять что-то разом,
Ведь в частности – люди не собраны,
Сами в себе, как животные:
Поодиночке, как волки,
Все злые и вечно голодные,
В группах – овечки, поскольку
Примера нет, пастыря, лидера,
Правил нет, чёткого круга,
И если кого-то обидели,
Сразу затопчут друг друга…
Кого-то сейчас поменять,
Значит целое грузное стадо
Устало куда-то толкать,
Да и мало кому это надо…
– Ты что-то тогда говорил
О простой, но великой идее?..
– С идеей давно короли
Уже сделали всё, что хотели.
Вот мог бы себя поменять я,
И, если б не чёртова клятва,
Тебя задушил бы в объятиях…
– Синсэр, ты пьян уже, правда…
– Во мне помешалось всё снова:
Молитвы, грехи, целибат,
Моя вера, распятья, иконы…
– Ты будешь мне вечно как брат…
Когда взгляды столкнулись их робко,
Священник неловко замолк,
А Кристина, занервничав, громко
Бокал уронила на пол.
Они были давно так знакомы,
С тех самых холодных ночей,
Когда Синсэр, от службы у Бога
Раздавленный, виделся с ней.
В её тёплой забытой таверне,
Где люди, как чудо, редки,
Ему нравились эти мгновенья,
Когда они были близки,
А её вдохновляли, наверно,
Попытки стать лучше пред ним,
Убегая от будней проблемных,
Нелепой людской суеты.
Ну а Синсэр всегда был спокоен,
Как вечное что-то, как свет.
Он был добр, и он был собою —
Всем тем, чего в ней уже нет.
И он стал её личным кумиром
И шансом её доказать
Всему этому чёртову миру,
Что ей еще есть, что терять…
Эго Синсэра грела бальзамом
Наивная вера Кристины
В идею, что Синсэр на самой
Вершине божественной силы.
Но вот невозможность быть вместе
Сжигала его изнутри,
Кандалы его – маленький крестик
На сильной (от груза) груди…
Что-то скрипнуло где-то за окнами
В траурном дыме полночном.
– Здесь скоро все просто подохнем мы, —
Синсэр поставил так точку.
Налил себе, сделал глоток
И, откинувшись телом от стойки,
Свой взгляд устремил в потолок.
Снова вспомнил о мёртвом ребёнке…
– Ты ведь город забыл этот, да? —
Быстро вставила девушка всё же.
– Наш город забыт, ты права… —
Очень медленно Синсэр продолжил, —
Но точно не мной, дорогая.
Наш город – голодный, немой,
И всецело, от края до края
Чума пропитала его!
Он оставлен, закрыт, запечатан,
Накрыло его, замело,
И свободы в нём только зачаток.
Оставлен он. Только не мной!
Моя проповедь – факел и свет
В полумраке пугающей ночи.
Таких, как я, в городе нет,
И меня люди слушают точно…
Кристина уже пожалела,
Что снова затронула грозные
Мысли в его голове, но
Вернуть всё назад было поздно…
– О, эта нелепая паства,
Была бы в них капля хоть воли, —
Слышалась в голосе властность…
– О, как же я был бы доволен!
Я в каждом нашёл бы изъяны
И выкорчевал бы их с корнем,
Достал бы весь мир я из ямы,
И мною бы каждый был вскормлен…
И Синсэр пьянел всё сильнее,
Смотрел и дышал горячо,
Он пьянел и душою, и телом,
Но только был ром ни при чём…
И Кристина его перебила:
– Наш город убогий, конечно,
Но ты – его светлая жила.
Зачем же ты прячешься вечно
За образом пастыря, Синсэр,
Бойца с твёрдым камнем в груди?
Я всегда в тебе видела принца,
Который способен любить…
И вдруг это ударило где-то
Священника в маленькой области
Между душой и скелетом,
Левее и над брюшной полостью…
Вмиг изумруды сверкнули
В глазах и растаяли быстро.
– Кто знает, однажды смогу ли… —
Так Синсэр сказал и забылся…
Кристину сдавила вина,
Это тёмное, мерзкое чувство.
Она не со зла завела
Разговор в это глупое русло,
Что делает больно опять…
А ведь Синсэр успел уже что-то
Про чувство вины рассказать,
Вспоминая двусмысленный опыт.
И вот, после паузы длительной
Девушка вспомнила то,
Что, на первый взгляд, очень обыденно,
Но ей сказать помогло б
Собеседнику там, между строк,
Что еще не потерян их город,
Что страшный губительный рок
На него грянет очень не скоро:
– Сказал мне недавно прохожий,
Что в городе новый приезжий.
– Я знаю. Глупец и, похоже,
Любитель всего неизбежного.
Зря он судьбу свою рушит,
Что в городе этом за быт?
И визит его точно не нужен
Всем тем, кто давно здесь забыт.
Но и всё же, он парень отчаянный,
Сколько про то ни судачь…
– Расскажи мне хоть, кто он, сначала…
Таинственный путник…
– Он врач.
И ведь это тот тип человека,
Который считает, что может
Всем жизни спасти, и за это
Ему благодарность возложат.
Врачам не увидеть, наверно,
Что многие наши недуги
Не только в телах или венах,
А чаще сокрыты друг в друге:
Болезнь одного человека —
Проблема его окруженья,
Симптомы лечить – это бегство,