– Записка готова? Голову покрой! Подойдёшь, записку воткнешь, молитву прочтёшь и возвращайся! Не задерживайся! Видишь, сколько людей? Когда пойдёшь обратно, не забудь десять метров пройти лицом к стене. Следующий!
Чувство радости улетучилось сразу. И больше сюда она не ходила, как ни уговаривал её дядя. В её жилах текла удивительная смесь кровей разных народов, и, хотя еврейской крови было немного, она чувствовала себя маленькой частью древнего народа. А Западная стена была для неё местом молитв и поклонения Богу, а не местом фотосессии. Поэтому Лиза хмуро передернула плечом и свернула в одну улочку, потом в другую и через какое-то время оказалась около двух позолоченных львов, между которыми на коленях стоял мужчина в дорогом сером костюме и, закрыв глаза, что-то шептал. Она остановилась, не в силах сделать следующий шаг, поскольку увиденное было странным и одновременно завораживающим. Ей казалось, что воздух обволок её со всех сторон, лишив воли двигаться.
Рядом находился институт Храма, поэтому здесь тоже было много туристов, которые остановились, с интересом рассматривая черноволосого мужчину, который что-то быстро писал на листах бумаги.
Елизавета встряхнулась, сбрасывая непонятную сонливость, и хотела продолжить путь. Но что-то мешало ей. Она наморщила лоб и посмотрела на мужчину. Девушка отметила, что он красивый. У иностранца была белоснежная кожа, темные вьющиеся волосы. Пиджак сидел на нем великолепно, безупречно чистый воротничок открывал шею, показывая кадык. И даже большой нос с загнутым вниз кончиком не портил благородный облик.
Неожиданно мужчина открыл глаза, вытянул вперёд руку и громким хриплым голосом выкрикнул на английском языке:
– Вы все грешники! Грешники! – голос набирал силу и заставлял идущих мимо людей оборачиваться и останавливаться:
– Вы – отвергнутые Богом дети, не соблюдающие его заветов. Бог дал вам всего десять заветов! Всего десять! – мужчина поднялся с колен и закричал во всю мощь своих легких. – Неужели так трудно им следовать?
– Ф-р-р… Ещё один сумасшедший! – подумала Лиза и хотела сделать шаг, но не смогла оторвать от земли подошвы ног. Почувствовав себя неуютно, огляделась по сторонам.
А мужчина неожиданно спокойно и как-то торжественно произнёс:
– Я верю в Бога всем сердцем и разумом моим. Я верю в то, что он создал этот прекрасный мир и отдал его во владение человека. И дал ему Закон, чтобы знало дитё Божие, что хорошо есть, а что плохо. Вам не нужны посредники между вами и Господом нашим, откройте сердца для любви Отца нашего. Только вы и Бог! И между вами Закон! Тот самый Закон, которые он сам лично начертал на камне перстом своим и дал Моисею.
Мужчина воздел руки к небесам и продолжил свою горячую проповедь:
– Господь дал вам свободу! Живите, радуйтесь, наслаждайтесь, стремитесь познавать новое. Пойте, танцуйте, покоряйте горы. Только соблюдайте десять заповедей Отца вашего. И тогда коснётся вас милость Господа нашего!
Он замолчал, обвёл пылающим взором толпу и воскликнул:
– А сейчас спрошу я вас. Кто из вас соблюдает заповеди Господа нашего? Кто?! – он возвысил голос, развернулся и ткнул пальцем в толстяка с фотоаппаратом, – Ты?!
Пухлый мужчина побледнел и прикусил язык от неожиданности. А иностранец, скорбно и театрально заломив руки, посмотрел на небо:
– Да никто! Отец мой, никто не следует твоим заветам!
Ему никто не ответил, потому что среди зевак, глазеющих на одержимого мужчину, не было ни одного еврея. Это были туристы, решившие сэкономить на гиде и самостоятельно найти Западную стену, пройдя через еврейский квартал. Пятеро китайцев вообще не поняли, почему он так горячится. Они переглянулись, пожали плечами и на всякий случай сфотографировали импозантного оратора на фоне позолоченных львов (они понравились им гораздо больше).
Иностранец посмотрел Лизе в глаза (у той мурашки побежали по телу), перевёл взгляд на фотографирующих китайцев, нахмурился и продолжил:
– Господь наш говорил со мной. Он сказал мне: «Иди, и я покажу тебе, где Заповеди мои. Достань их и расскажи детям моим. Время истины настало».
Вздрогнув от вспышки фотоаппарата и посмотрев на улыбающуюся ярко накрашенную пожилую даму, новоявленный пророк пришёл в неистовство:
– Вы все! Все до единого! Грешники! Глаза бы мои вас не видели!
Мужчина гневно потрясал кулаками, топал ногами и неожиданно, громко вскрикнув, поднял руки к лицу, закрывая его. Словно впав в транс, он стал покачиваться из стороны в сторону, затем внезапно рухнул на колени и завалился на один бок, прижав колени к груди. Туристы увидели, как сквозь тонкие белые пальцы заструилась кровь, потекла по рукам, окрашивая белоснежные манжеты рубашки. Мужчина, застонав от боли, стал извиваться на каменных плитах, не отрывая ладони от глаз и выкрикивая непонятные слова, потом тело его вытянулось и замерло.
– Он умер?!», – тишину прорезал чей-то испуганный, пронзительный голос.
Лиза обернулась на голос и увидела коротко стриженую блондинку с пирсингом на правом крыле носа, в белой прозрачной рубашке и коротких шортах; вся её левая рука была в татуировках. Лизе девушка не понравилась, поэтому она отвернулась от нее.
Другой голос успокаивающе ответил: «Нет-нет! Не думаю! Просто потерял сознание. Вызовите «скорую».
– Я медсестра, – через толпу пробилась женщина и, опустившись на колени, стала расстёгивать рубашку на груди мужчины.
– Посмотрите на его глаза – они все в крови, – прошептал чей-то голос.
– Какой ужас! – отозвался другой. – Вы слышали, как он кричал: «Глаза бы мои вас не видели!»? А что, если он действительно лишился зрения?
– Не впадайте в мистику, – сердито перебил их хриплый голос, – это самовнушение. Науке такое давно известно. Этот человек подвержен известному Иерусалимскому синдрому1. Знаете, сколько таких сумасшедших Святая Земля видела? Каждый год появляется новый пророк и начинает проповедовать о каре, о гневе Господнем. Надоело, – мужчина махнул рукой и ушёл, но прежде не удержался и сфотографировал лежащего в беспамятстве человека и симпатичную медсестру, делающую несчастному искусственное дыхание.
Медики подъехавшей «скорой помощи» положили на носилки бесчувственного мужчину, а люди, проводив уезжающую машину взглядами, разошлись по своим делам. Только двое – молодая девушка с длинными светлыми волосами и смуглый парень, остались, собирая шевелившиеся на ветру листы бумаги, исписанные иностранцем.
Случайно взявшись за одну и ту же страницу, они посмотрели друг на друга недоверчиво, практически враждебно. Первым улыбнулся парень, а Лиза, исподлобья посмотрев на него, осторожно спросила:
– Ты палестинец?
Юноша, глядя прямо ей в глаза, устало ответил:
– Да, я мусульманин. Этот мужчина прав, Законы должны быть для всех людей одинаковыми. Если бы мы все соблюдали их, то был бы мир на Святой Земле. Думаешь, у меня сердце не болит за Иерусалим? Это и мой город тоже! Мой! А я каждый день сталкиваюсь с подозрительностью и недоверием, – он на минуту замолчал, плотно сжав губы.
Лиза, вспомнив свой взгляд, покраснела. Молодой человек, справившись с волнением, продолжил:
– Меня зовут Карим. Мы вместе отнесём бумаги несчастному в больницу.
Владимир Царёв очнулся в больнице, попытался открыть глаза, но резкая боль не дала ему это сделать. Он поднял руки, осторожно дотронулся до своего лба, кончиками пальцев спускаясь вниз, ощущая толстый слой повязок.
Нахмурился и опустил руки. Мужчина не помнил, что с ним произошло:
– Я прибыл вчера, или… Сколько времени я здесь? – задал он себе вопрос. – Дела вроде бы все сделаны. Контракт подписан. Это я помню. Что было потом? Я захотел прогуляться по старому городу. И там что-то произошло… Что?! – как ни напрягался, он ничего не мог вспомнить.
Владимир устало откинулся на подушки и задремал. Через несколько минут тело его дернулось, как от электрического разряда, он вскрикнул и резко сел в кровати.
Голос в его голове, властный и неумолимый, приказал ему размотать бинты. Владимир, слушая этот металлический голос, звучавший как раскаты грома, пытался сообразить, что все это значит. А руки в это время послушно разматывали бинты. Пальцы осторожно коснулись глазных впадин, нащупывая там пустоту.
– У меня нет глаз, – безучастно подумал мужчина, – определенно нет, тогда чем я гляжу?
Царёв моргнул, сморщившись от боли: комната проступила ярче, силуэт шкафа стал отчётливее, он увидел мебель изнутри – рассохшиеся спрессованные опилки и ходы в них, пробуравленные какими-то насекомыми, ржавые болты и начавшую плесневеть заднюю стенку. Он повернул голову к окну и «увидел», что находится внутри стены: ржавые трубы и бегущую по ним воду. Подняв голову наверх, Владимир «разглядел», как бездарно проложена проводка, а опустив голову вниз – сквозь плитку и бетон, арматурную сетку на полу. Его третий глаз или мозг (он не совсем понимал, чем он видит) сфокусировался на ней и начал сканирование.
– Забавно. Да я же рентген! – воскликнул он. Это его так развеселило, что он с какой-то детской радостью потер руки и стал поворачивать голову в разные стороны, чтобы ещё и ещё раз убедиться в своей новой способности.
Дверь открылась и в комнате появилась темная фигура. Внезапный испуг малиновым огнём вспыхнул внутри её головы и ручейками хлынул, распространяясь по всему телу. Пока фигура приближалась к Владимиру, нити страха, заполонившие всё её тело, стали желтыми. Владимир наблюдал, как веревочки нервов расцвечиваются в золотистые цвета паники. Головная кора мозга выбрасывает все новые и новые импульсы, иголочки нервов становятся коричневыми от тревоги, какой-то заботы, но не о пациенте – часть рассудка была далеко от палаты пациента.
Владимир моргнул, на фигуру наложился цветной слайд: перед ним была немолодая полная женщина с жидкими волосами, собранными в хвост. Теперь страх отражался в её голубых глазах. Моргнув ещё раз, стали очевидны внутренности медсестры: опухоль, жадно охватившая матку, изношенные мышцы сердца…
– Год, год-полтора, – подумал он, с удивлением осознавая, что только что определил оставшийся срок её жизни. Это открытие повергло его в шок, откинувшись на подушки, он выдохнул: «Поразительно!».
В голове медсестры Александры отпечатался рассказ Ирины, врача «скорой», которая привезла русского в стационар: в машине он, очнувшись, резко сел, поднял руки к глазам, и те, как будто выпрыгнули ему в ладони – два белых шарика с чёрными кругляшками внутри. Сразу же хлынула кровь, и несчастный снова потерял сознание. А глазные яблоки, выкатившись из его поникших рук, подпрыгивая, покатились в разные стороны. Как только они с отвратительным хлюпаньем оторвались от нитей нервов, Ирина и медбрат Петр закричали от ужаса. У молодого, работающего всего несколько недель, медика волосы встали дыбом, а очки съехали с переносицы. А врача, которая была уже в весьма зрелом возрасте, так трясло, что её пальцы не могли нащупать перевязочный материал. И только фонтаном хлеставшая кровь из пустых глазниц и понимание, что несчастный может умереть от её потери, заставили вспомнить о врачебном долге.
Александра страшно боялась увидеть пустые глазницы на лице больного, поэтому, лихорадочно щебеча о последствиях самовольного снятия повязок, она пробегала глазами по телу больного, отмечая крупные костлявые руки, тощую грудь, волевой подбородок и легкую щетину. Скользнув глазами по большому носу и выше, медсестра уже не могла отвести взор от кровавых ран, резко выделяющихся на бледном лице.
Пациент растянул губы в улыбке и сказал:
– Поразительно! – громко рассмеялся и добавил. – Не беспокойтесь, я чувствую себя хорошо. Вы думаете, я не могу видеть без глаз. Ошибаетесь! Я прекрасно все вижу. Вот вы не верите мне, а я докажу вам. Вы – невысокая, слегка полноватая блондинка, у вас в руках поднос со стаканом воды и двумя таблетками, которые сейчас подпрыгивают в ваших дрожащих руках. Ваши испуганные глаза имеют голубой цвет с рыжими крапинками, а сейчас вы открываете рот, чтобы закричать.
Женщина захлопнула рот, развернулась и выбежала из палаты.
Владимир встал и стал прохаживаться по комнате. На него снизошло понимание его миссии. В один краткий миг он увидел себя, стоящего на коленях между золотыми львами, ослепительный свет и услышал громоподобный глас. Господь говорил с ним:
– Иди! И я покажу, где лежат заповеди мои. Достань их и отдай детям моим. Ибо время настало!
В это время скрипнула дверь. Медсестра снова возникла на пороге палаты. Владимир нахмурился. Женщина опять что-то верещала тонким голоском, а тело её начало изменяться: кожа покрылась множеством тонких порезов, которые стали углубляться и превращаться в глубокие кровоточащие раны; края ранок скручивались в трубочки и стали походить на обиженные, готовые расплакаться губы. Владимиру пришло в голову, что они похожи на кривые улыбки. Рты разом загалдели, стараясь перекричать друг друга, выкладывая всю правду о грехах своей хозяйки. Царёв в ужасе закрыл лицо руками. Из его уст вырвалось:
– Бог, Отец мой! Эта женщина умудрилась все твои десять заповедей нарушить!
Ко всеобщему ору прибавился грохот металлического подноса и звон разбитого стакана, которые медсестра выронила из рук. Женщина прислонилась к стене, дрожа всем телом и кусая пальцы. В этот момент вошел врач, сердито спрашивая, что здесь происходит.
Сердце Владимира резанула боль от агонии маленького беспомощного плода, увёртывающегося от медицинского инструмента. Царёв, не в силах сдержаться, схватился за волосы и закричал:
– Вон отсюда! Все вон! Оставьте меня одного.
Дверь захлопнулась. В палате стало тихо. Владимир долго сидел, прикрыв ладонями глазные впадины. Потом медленно встал, опустился на колени, положил руки на кровать, склонил к ним голову:
– Господи, Отец мой Небесный! Я не знаю молитв и не знаю, почему ты избрал меня! Но я подчинюсь твоей воле и найду Скрижали Завета. Я научу людей соблюдать их. Только прошу тебя! Убавь грехи людские! Иначе тяжело мне будет сосредоточиться на миссии моей. Я благодарю тебя за все, что ты для меня сделал, делаешь и будешь делать!
Владимир надолго замолчал, по всей видимости, исчерпав запас слов и эмоций. Глубоко вздохнув, он поднялся и решился выйти в коридор. Мир перед ним предстал в серых красках. Люди-полутени шарахались от него. Мимо прошелестел силуэт полной женщины, задыхающейся от быстрой ходьбы. На её груди примостился какой-то зверёк – причина её одышки. Зверёк приподнял головку, открыл было ротик, но, получив немой приказ, обиженно вздохнул и проводил Владимира грустным взглядом. За доли секунды Владимир уловил его слабый жалостливый сигнал: эта женщина – очень скупая. Вот она прячет от своих пожилых родителей сковородку с жареным мясом в шкаф, а на стол ставит вареную картошку.
Владимир смотрел на людей и видел их тайны, но они не трогали его сердце и разум. Они проносились мимо него, обдавая болью и ужасом содеянного.
В конце коридора, среди серых силуэтов, появились две цветных фигуры. Это была парочка молодых людей – светловолосая и худенькая девушка в голубой, длинной тунике и белых брючках и смуглый юноша в зеленой футболке и синих джинсах. Владимир увидел в их руках светящиеся листки и понял:
– Друзья мои, вы принесли мне мои записи! Я очень рад вам! Пойдёмте ко мне в палату.
Молодые люди, последовали за ним, старательно отводя глаза от его лица. Владимира это не смущало, он был в прекрасном настроении. Перебирая свои листки, он восклицал:
– Превосходно! Превосходно! Но мне предстоит ещё много работы. Я знаю, вам непременно хочется узнать, что это такое. И я скажу вам! Это десять Божьих заповедей. Божьим перстом написанных, а людьми утерянных. Десять заповедей Господа нашего! Всего десять! На всех языках мира. Думаете, я знаю языки всех народов? Нет, конечно! Это Бог руководит мною. Он говорит мне, а я записываю. Друзья мои! Принесите мне ещё бумагу и ручку. Да! Ещё кофе и чего-нибудь перекусить. В этой сумасшедшей больнице никто не несёт мне завтрак!