А сколько души я вложила в наш дом! Каждая вещичка, каждый штрих – всё для уюта и тепла. Ведь мне так необходимо было это ощущение родного берега! И я упорно создавала его где-то на чужбине, веря психологам в том, что проблема не в стране проживания, а во мне. В моих прошлых кошмарах и душевных ранах. «Счастье внутри нас» – говорили они. А ещё: «Тот, кто живёт прошлым – лишает себя будущего» и «У каждого есть право на ошибку»…
– А ты порвёшь?
Ну давай, Ник… Скажи ДА.
А он смотрел на меня с интересом, как когда-то давным-давно, когда я, наивная неумелая дурочка, рисовала его портрет, и от этого взгляда мне снова хотелось верить в то, что всё ещё у нас может быть. И в этот момент густой, бархатный баритон, бросил первый, полный цыганского огня возглас и потянул за живое… И я невольно повернулась к сцене.
И снова гитара, и терзающие её трепетные руки, и закрытые в порыве чувственной страсти глаза. А ещё – вскинутый подбородок и вздувшаяся от напряжения жилка на шее:
– Я увидел тебя и, увидев, постиг
Всё, что в мире есть мертвом живого,
Я сказал бы тебе, что люблю каждый миг…
Но я знаю, ты любишь другого!
И то зыбкое, что только что витало между мной и Ником, начало вдруг рассыпаться как корявый карточный домик…
– Хорошо, если для тебя это так важно, я буду только с тобой, – твёрдо ответил Ник. – Но тогда и ты будь только со мной.
Я хотела повернуться к нему, но не успела. Артист открыл вдруг глаза и взгляды наши встретились.
– Глядя в очи твои, внемля песне твоей,
Я шепнул бы заветное слово,
Но я знаю, что ты мне ответишь: «Забудь!»…
Потому что ты любишь другого!
Это он мне?! Глаза в глаза, так, словно кроме нас с ним в этой зале никого больше нет. По моей оголённой спине тут же разлилось бесстыдное щекотливое тепло – и прямиком вниз живота. И я испуганно отвернулась, чувствуя, как паутинкой шального бабьего лета тянется за мной ласковый взгляд артиста.
– Я и так только с тобой Ник. Поехали домой?
Излишне крепко вцепившись в локоть мужа, я старалась придать шагу твёрдости, но чувствовала, как предательски замирает от провожающего нас бархатного голоса душа:
– Я бы грезил тобой и не спал бы ночей
И, от пения пьян хорового,
Не спускал бы с тебя я влюблённых очей…
Но я знаю, ты любишь другого!5
Последний аккорд, аплодисменты и голос ведущего за спиной:
– Дамы и господа, сегодня и всегда, только для вас и только в нашем ресторане, непревзойдённый маэстро из России – Олег Князев!
Я не удержалась, воровато обернулась и столкнулась с бездонным голубым взглядом. На губах маэстро блуждала лёгкая, чуть кособокая улыбка. И я вдруг отчётливо поняла, что он действительно пел для меня.
И с того вечера что-то изменилось. Может, мы, «взрослые ответственные люди», всё-таки сумели договориться, а может, просто началась золотая Гамбургская осень, и её ласковое тепло согрело и нас с Ником тоже?
Вернулись разговоры по вечерам, прогулки, встречи с общими друзьями и походы в театр. Николос признал, что не ожидал от меня требования о разводе и не нашёл на тот момент другого способа остудить мой пыл, кроме как припугнуть разлукой с сыном. Признал, что был неправ. Объяснил и свою позицию по поводу гражданства Алекса – если тот захочет после окончания гимназии податься в систему подготовки офицеров вооружённых сил ФРГ, то двойное гражданство сыграет с ним злую шутку. Алекса просто не возьмут, не положено по закону. И мы сошлись на том, что не стоит спешить. Что ребёнку всего двенадцать, в запасе как минимум пять лет, в течение которых всё будет понятно.
В середине сентября, на мой настоящий день рождения, Ник повёз меня в автосалон и предложил выбрать новую машину взамен старенькому Фиату. И именно в тот день я и получила свою ласточку, белоснежную красавицу Хонду Аккорд.
Это было похоже на возвращение к самому светлому периоду наших отношений – с ноль первого по ноль четвёртый годы, когда я, глядя на Ника и задаваясь вопросом «Так что между нами?», готова была признать, что это влюблённость, имеющая все шансы перерасти в настоящее чувство.
Тогда мы продирались к этому почти целый год двухтысячного, когда на лице забравшего меня к себе в Германию и даже предложившего пожениться Ника, я часто замечала что-то вроде обречённости.
Не хотел? Так я же не просилась замуж! Ну да, это был самый простой и быстрый способ получить гражданство… Но я ведь не просила! Я ведь могла бы и по долгому пути пойти – регулярное продление вида на жительство, языковые курсы, трудоустройство… Мне же лишь бы с Алексом! Но Николос решил сократить мои мытарства с семи до трёх лет путём замужества. И это было на сто процентов его решение! Так откуда эта молчаливая растерянность?
В общем, первый год был странным, а потом мы привыкли друг к другу, словно заново познакомились, и он оттаял. И не было в нём тогда этой зверской русофобии, скорее ирония и искреннее непонимание русской души. Но не злость. Наоборот – интерес. Он же изучал «тёмную сторону» России!
И жили мы эти три года вполне себе дружно, даже ребёнка пытались зачать. Только вот не получалось. Проверились, выяснили, что оба здоровы. Врачи говорили, что так бывает. Предлагали ЭКО. Мы трижды пробовали. Без толку.
А в две тысячи четвёртом, во время одной из командировок в Россию, Ника неожиданно обвинили в каких-то нарушениях Российского законодательства и выдворили из страны сроком на пять лет… И его мнение о том, что русские, это диковатый, задержавшийся в средневековой серости народ из шутливой иронии превратилось в злую убеждённость. И всё это негодование обрушилось вдруг на меня.
Это было неожиданно и обидно, но я терпела. Теперь понимаю, что, пожалуй, тогда тоже чуть не дошло до развода – но по инициативе Ника. Однако он справился с собой. Возможно, помогло то, что спустя год после выдворения из России, в две тысячи пятом, у него неожиданно резво пошёл в гору собственный проект по созданию Логистической компании медународного уровня. Тогда нашлось вдруг и очень хорошее финансирование, и эффективная команда специалистов собралась словно по щелчку пальцами, и солидная клиентская база наработалась будто сама собою. Дало пошло, и без того неплохое материальное положение нашей семьи резко улучшилось, Николос внутренне расслабился, почувствовал себя увереннее. И наши с ним отношения почти вернулись к прежним. Почти. Потому что вместо шутливой иронии по отношению к русским в нём теперь кипела злая обида.
Этот новый всплеск тёплых отношений продлился примерно полтора года, когда я почувствовала вдруг неладное – какой-то мерзкий, едва заметный сквознячок между нами. И Бог его знает почему, но моё внимание сразу пало на секретаршу Николоса. Блёклая и подчёркнуто неженственная, Анна всегда была с ним рядом. Она звонила среди ночи, на выходные и в отпуске. И даже если звонок раздавался во время ставшего к той поре весьма редким и скучным секса, Ник отрывался от процесса и шёл разговаривать! Ну и что я должна была думать?
А потом этот Российско-Грузинский конфликт и новый всплеск негатива… Но, слава Богу, кажется, проскочили и это. Теперь оставалось надеяться, что третий заход окажется как в сказке – самым удачным! Во всяком случае, я старалась. Мы оба старались.
В середине ноября Николос улетел на неделю в командировку в Канаду. На следующий день после его отъезда, заскучав, я совершенно спонтанно решила поучаствовать в двухдневной конференции Арт-терапевтов в Берлине. И там, собираясь уже лететь обратно домой, увидела своего мужа. С Анной, конечно.
О нет, ничего такого! Они даже за руки не держались! Просто шли по улице – тесно, касаясь плечом плеча, смеясь и открыто заглядывая друг другу в лица…
Конечно, я была неправа! Ведь я могла бы окликнуть его или дождаться из командировки и задать-таки неудобный вопрос, чтобы знать ответ наверняка… Да даже в очередной раз закрыть глаза могла бы – мне ведь было обидно, но почти не больно! Но вместо этого я, проводив счастливую парочку взглядом, просто отправилась в аэропорт.
Добравшись до дома, как ни в чём не бывало прожила свой обычный день: работая в Галерее, общаясь с сыном. А поздним вечером, когда пожелав доброй ночи, Алекс закрылся у себя в спальне, я надела бордовое платье с открытой спиной, накрасила губы холодным винно-красным и, сняв обручальное кольцо, заказала такси до «Маруси»…
Глава 4
23 декабря 2010г.
Когда подъехала к гимназии Алекса, он ещё не вышел. Ожидая, я достала из бардачка влажные салфетки и попыталась затереть пятно на рукаве. Нужно будет сдать его в чистку, чтобы даже следов не осталось. Кстати о следах… Взяла телефон. Целых двадцать три незамеченных ранее сообщения от Олега, в которых он метался от извинений к угрозам и оскорблениям и снова – к извинениям и уговорам. Всё. Надоел!
И я просто удалила историю сообщений и кинула номер Олега в чёрный список. Вот так. Бесследно. Но не сказать бы, чтобы меня всё это не тронуло. Наоборот, выбило из колеи так, что я даже не с первого раза справилась с кнопкой центрального замка на двери. Кое-как выползла на улицу, хватанула ртом сырого туманного ветра. Добрела до урны, выкинула салфетки.
Если б только можно было и испачканную совесть вот так же выкинуть!
Я ведь всегда понимала, что он на самом деле самовлюблённый говнюк, но не хотела это признавать. Хотя спрашивается, вот на кой хрен он вообще был мне нужен? Что он дал мне, кроме хмельного угара злой мести и коротких часов сладкого самообмана? После которых обычно бывал такой откат в тошноту от самой себя, что руки опускались. И ведь я даже не была уверена, что Ник действительно возобновил отношения с Анной! Я просто сорвалась тогда с катушек и изменила – дерзко и безрассудно. Думала мужу, а оказалось, себе. Но особенно тошно было от того, что даже когда я поняла это – не смогла остановиться. Олег стал наркотиком для моего тщеславия. Волшебной дудкой, от которой дуреет кобра. И спросили бы меня сейчас: «Что происходит в твоих отношениях с мужем?» – я не смогла бы ответить внятно. Потому, что давно уже забила на них и пустила на самотёк.
– Добрый вечер, госпожа Трайбер!
Я суетливо оправила волосы, натянула на лицо вежливую улыбку и обернулась:
– И вам доброго вечера, господин Хильдт.
– Ждёте Алексея?
– Да, но он что-то задерживается.
– Мне кажется, я видел его там, за углом, в компании ребят. Но я не уверен.
– Ничего, я подожду… – небольшая натянутая пауза. – Сегодня сыро, но воздух приятный, да? И морем пахнет, чувствуете?
Густав Хильдт, преподаватель русского и английского языка в гимназии Алекса, смешно сморщил переносицу, без рук поправляя на ней круглые, чуть запотевшие очки.
– Значит, будет потепление. Возможно даже дождь.
– Ну нет! – шутливо воскликнула я. – А как же Рождество?
– О! Санта приплывёт на лодке! – с готовностью рассмеялся он.
Стоит ли говорить, что общались мы на русском? Густав был молодой, от силы лет двадцать пять, высокий, худой. Очень интеллигентный. Приятный. Работу свою любил до одури и использовал любую возможность, чтобы практиковать разговорную речь. Я никогда не отказывала ему в этом и больше того – была благодарна за то, что он упрямо продолжает преподавать не столь популярный, в отличие от английского, русский. Для меня это было очень важно. Я не хотела, чтобы Алекс забывал родную речь, а к этому шло, так как разговорной практики в повседневной жизни было маловато. Как-то так получалось, что даже дети знакомых русских эмигрантов вокруг нас говорили только на немецком. И смотрели на Алекса как на бога-полиглота, изучающего аж три иностранных: английский, китайский и… русский.
А ещё, Густав был единственным, кто называл Алекса на русский манер – Алексеем. И когда я слышала это, меня накрывало тоскливым тёплом. Ну и как тут не поболтать?
Наконец, попрощавшись с Хильдтом, я набрала Алекса. Он не ответил. Тогда я пошла туда, где его якобы видел учитель и, выходя из-за стены стриженных в разные геометрические формы кустов, увидела идущего на встречу сына. С девушкой. Причём рука Алекса лежала на её талии, но увидев меня, он резко отдёрнул её и суетливо завозился с лямками своего рюкзака.
Я в растерянности остановилась. Ну и как себя вести? Как-то это неожиданно… Не рано ему?
Так и стояла, наблюдая, как они подходят ко мне. Девочка ниже Алекса почти на целую голову. Волосы длиной до плеч, взлохмачены ветром, уши и щёки красные – то ли от холода, то ли… Да нет. Они ещё малы для поцелуев.
– Мам, привет. Это Селена, она из наших черлидеров.
– Здравствуйте, фрау Мила, – смело улыбнулась та.
– Здравствуй… – заторможено ответила я, тут же выцепляя взглядом пирсинг на брови и крыле носа, броский макияж глаз и совершенно ненакрашенные, припухлые губы. И тут же, машинально, взглядом вниз по фигуре. А девочка-то с формами! Даже сквозь мешковатую одежду видно.
– Мам, довезём Селену до дома?
– Конечно, – медленно приходя в себя, согласилась я. – Только, что скажут её родители? Селена, за тобой же, наверное, должен кто-то приехать?
– Нет, я сама всегда добираюсь.
– Мм… Ну хорошо. Поехали.
Селена села сзади, Алекс впереди. По дороге они с аппетитом слопали колбаски, а потом Алекс ещё и яблоко своё ей отдал. Девочка была болтливая, довольно раскованная. Даже слишком, на мой взгляд. Чего стоило только то, что на подъезде к своему дому она без всякого стеснения запустила пальцы в волосы Алекса и принялась их шаловливо трепать! Просто так. Нежность такая. На глазах у матери!
– Селена, а сколько тебе лет? – не выдержала я и тут же заметила, как гневно стрельнул в меня глазами Алекс.
– Шестнадцать.
– Мм…
Остановила там, где она попросила.
– До свидания, фрау Мила!
– До свидания, Селена.
– Подожди, я тебя провожу! – после небольшой заминки, решился Алекс.
С непонятным беспокойством я наблюдала, как они не спеша дошли до её двери, болтая, постояли пару минут у крыльца. Потом, прежде чем уйти, девочка повернулась в мою сторону и помахала ручкой. И в этом словно был какой-то вызов. Нахалка мелкая!
Вернувшись, Алекс молча плюхнулся на своё место, и, красноречиво сцепив руки на груди, уставился перед собой. Брови в кучу, губы поджаты. Папаня. Вылитый. А ещё – слегка сестрица.
Это мне карма какая-то что ли – всю жизнь разгребать Машковские закидоны?
– Пристегнись, Алекс.
Не глядя рванул ремень, защёлкнул, и вернулся в свою коронную надутую позу. Ну… Может, я и правда перегнула?
– Ну хорошо, извини, наверное я была неправа. Но, во-первых, я не спросила у неё ничего особенного, а во-вторых, тебе не кажется что она для тебя слишком… взрослая?
– Findest du nicht, dass das dich nichts angeht?6 – взорвался вдруг Алекс.
И до самого дома мы ехали в молчании. Откуда это берётся? Не вспыльчивость, не нетерпимость к давлению извне, с этим-то как раз всё понятно – возраст плюс гены, а вот это умение манипулировать? Кто, начиная ещё с глубокого детства, научил его в разговоре со мной демонстративно переходить на немецкий, в те моменты, когда нужно подчеркнуть что я никто и звать меня никак?
К ужину Алекс немного отошёл и выглядел теперь скорее виноватым. Это даже Николос заметил. Правда, ничего не спросил, только изредка скользил взглядом от меня к сыну и обратно.
Алёшкина вспыльчивость меня не разозлила, скорее, расстроило то, что всё случилось именно так. Возможно, я действительно полезла не в своё дело? А с другой стороны – а что тогда моё, если не сын и то, что с ним происходит?
Конечно, я знала, что у них в школе уже проходят уроки полового воспитания, что их там даже учат надевать презервативы, – слава богу, на бананы! – и рассказывают о том, что до определённого возраста лучше ограничиваться петтингом. И я не была ханжой, но… Именно сейчас вдруг, для меня это оказалось дико! Какой петтинг, какие презервативы – они дети! Ему всего четырнадцать!