Роман Мамин
Сублимация любви
Зигмунд Фрейд писал: «Сублимация – это защитный механизм психики, а именно особый способ снятия внутреннего напряжения с помощью перенаправления энергии на достижение социально приемлемых целей, то есть на творчество».
Оказывается, мы сублимируем свою сексуальную энергию в творчество!
Не знаю, кто как, а я вот точно сублимирую. В моей голове спонтанно возникают сюжеты, идеи, герои, и вроде это так, разгул фантазии, и нет никакой связи, и как бы сказал Зигмунд Фрейд, всё это от бессознательного. Но если бы не этот теоретик бессознательного, я бы не увидел за своими рассказами явно вырисовывающейся структурной связи и не узнал, что все они как раз и есть эта самая пресловутая сублимация!
Вечерами от скуки ли, от особого состояния души и от желания до зуда в пальцах творить, я открываю комп и пишу, вернее сказать, «стучу по клаве». Стучу долго, очень долго, пока нисходит на меня этот удивительный поток, пока связь с каким-то неведомым для меня миром открыта, и я словно впадаю в транс, а надо мной выход в открытый космос и чудесный свет пронизывает мою «черепушку», наполняя её необъяснимым и бессознательным.
А через полчаса уже и не вспомню, о чём там стучал, о чём писал, но текст уже есть, и, перечитывая его на следующий день, я искренне удивляюсь тому, что написал!
Я архитектор и создаю проект типовых домов, загородных вилл с «заморочками» и без каких-либо претензий, и всё как обычно – я архитектор, правда, где-то в глубине моей души живёт совсем другой человек, которому нравится писать исторические новеллы с неким эротическим флёром.
Когда меня просят спроектировать дом в определенном стиле – готическом, романском, классическом, модерн, в стиле ампир или ещё каком-то, то я начинаю изучать эти стили. Вы скажете, что в институте это всё уже изучалось, да, это так, но как-то это было второпях, вскользь – только для того, чтобы сдать зачёт. Когда же нужно создать для клиента «нечто» в определённом стиле, то приходится вживаться в эпоху и в исторические коллизии появления той или иной архитектурной моды. И я так увлекаюсь этим, что фактически живу в том времени, независимо от того, сколько лет, веков, тысячелетий это было назад – полное погружение в историческую эпоху. А затем за компом уже сидит именно тот человек, из того времени, из прошлого – и что-то строчит, пишет, создает, одним словом, «сублимирует».
Египетский стиль
Стилей и направлений в зодчестве много, но я остановлюсь только на тех, что оказали на развитие архитектуры весомое влияние.
И первым архитектурным стилем условно принято считать египетский, потому как именно в Древнем Египте впервые в истории человечества возникла некая совокупность эстетики строительства со стройностью архитектурных канонов и общей гармонией архитектурного ансамбля.
Сказка о фараоне Снофру
Этой сказке больше четырех тысяч лет, и я знаю, что фараону Тутанхамону её читали! Это точно! Правда, сказке я придал немного эротической живости.
Однажды фараон Снофру загрустил. Всё стало не мило, всё опротивело: и яства, и жена – надо сказать, красавица, каких свет не видел, и танцовщицы, что нагишом разгуливали по дворцу, всё надоело! Ничто не радовало фараона!
И призвал он к себе мудрецов, и спросил:
– Вы, мудрейшие из мудрейших, скажите, что мне сделать, чтобы развеять мою тоску? (Скука в те времена была делом хлопотным и разъедающим душу.)
Мудрецы молчали, они боялись сказать глупость и поэтому лишь почёсывали свои лысые головы, смиренно потупив взоры, ожидая, пока кто-то скажет за них и, естественно, поплатится за это головой.
В гнетущей тишине старый чати (а проще – визирь), глубоко вздохнув, выступил вперёд и молвил, закатывая глаза:
– О фараон, да будет он жив, цел и здоров! Да возрадуется его дух, – затянул он, подвывая…
Фараон озлился, гневно сдвинув брови, и, ударив золотым посохом об пол, прервал его:
– Хватит выть! Говори!
– Я бы сказал, – начал было чати, но вдруг, хитро подмигнув фараону, добавил: – Да боюсь, жена твоя первая в доме твоём будет недовольна мною…
– А мы… а мы её… крокодилам скормим, если будет недовольна! – сказал Снофру, так же хитро подмигивая «мудрецу». (Вот такой жестокий фараон!)
И чати произнёс:
– О властитель моей души, возьми двадцать самых красивых наложниц и отправляйся с ними на озеро, пусть они накинут на себя рыболовные сети и встанут на место гребцов. Их тела порадуют тебя красотой, и тогда твоё сердце возрадуется, и скука отступит.
Фараону не очень-то понравилась мысль мудреца: «Чего же я не видел у голых танцовщиц и наложниц? Вон сколько их разгуливает по дворцу, и все нагишом, и ничем меня не радуют, только побрякивают своими позолоченными поясками». Но такая фараона охватывала скука, что он согласился.
И вот берег озера, по серебристой глади которого живописно разрослись и благоухают голубые лотосы. А надо сказать, что запах голубых лотосов действует на мужчин лучше даже семян салата латука (наша виагра). Барка медленно скользит по безмятежной воде. В барке фараон, двадцать прелестниц, да лысый чати.
Девы одеты лишь в рыбацкие сети, сквозь которые нежные и аппетитные части их тел так и рвутся наружу! Девы, встав на одно колено, гребут усердно и при каждом взмахе вёсел и опускании их в воду одаривают фараона неописуемым зрелищем своих самых потаённых мест.
И фараон зачарован… и чувствует то, что должен чувствовать каждый мужчина, глядя на весь этот прекрасный «затерянный мир». Все это неожиданно сладостно и интересно ему. Снофру даже немного развеселился, он уже собрался благодарить богов и мудреца за забаву, как вдруг одна из наложниц, что находилась на самой корме барки, привлекла его внимание.
Вела она себя как-то странно. То поправляла на себе золотой поясок, то пыталась засунуть обратно за рыболовную сеть дерзко торчащую из-под неё грудь, то дотрагивалась до ободка из бисера на голове, и как-то не очень активно гребла и не попадала в такт общему мощному рывку дев-гребцов.
Надо отметить, что красавицей она не была, но в её облике и в хаотичных движениях было нечто, что заставило улыбнуться фараона Снофру. Может, очарование и непосредственность молодости, да необычно зелёные глаза, да волосы цвета льна – она явно не была дочерью чёрных земель Кеми (Египта). Фараон не мог оторвать от белокожей девы заворожённого взгляда.
Снофру подозвал чати и указал на ту, что в очередной раз поправляла на себе поясок. (Чати скабрезно улыбался, а в глазах его резвилась похоть.)
Фараон спросил его:
– Почему её волосы так светлы, глаза зеленее сурьмы, а кожа белее молока ослицы?
– Эта? – чати равнодушно глянул в сторону девы с волосами цвета льна. – Она из далёкой страны, там, говорят, падает белая пыль с небес, вот поэтому, наверное, она такая бледная. Фи! Пусть лучше фараон, да будет он жив, цел и здоров, обратит своё драгоценное внимание вон на тех двух, что гребут так, что их розовые устрицы так и манят, так и манят… ох, – и он облизнулся, прикрыв свитком папируса то, что не могла уже скрыть его одежда.
Но Снофру не услышал его – он уже ничего не слышал. Он наблюдал за белянкой, за её сосками необычно розового цвета и за тем, как это создание, словно сотканное из лунного света, двигалось. Она гнулась вместе с веслом и поворачивалась к фараону: то попкой, то наоборот, выгнувшись и прогнувшись немыслимым образом, разворачивалась хорошеньким личиком, застенчиво улыбалась, опускала глаза и вновь разворачивалась к нему попкой. Фараон приходил в восторг и млел, млел… и восхищался ею…
Вдруг беляночка веслом зацепила золотой поясок на своей тонкой талии, дёрнув, сорвала его и уронила в воду. И темная вода поглотила поясок в тот же миг! Что тут началось! Красавица чуть не бросилась за ним в воду! Вся перегнулась через бортик, раскрываясь и представляя и без того довольному глазу фараона все свои прелести. Фараон пришёл в неописуемо блаженное настроение. Он готов был, не думая, устремиться к ней и совершить то, что желало и требовало его тело, тело настоящего мужчины. Но беляночка вся целиком ушла в поиски пояска, ничуть не обращая внимания на Властелина Двух Корон! А он не сводил с нее вожделенного, требовательного взгляда.
– Приди ко мне! – приказал он. Она не обратила на него внимания (не услышала).
И подобная вольность его просто обескуражила!
– Оставь его! Я дам тебе другой и сотни лучших! – раздражённо произнёс фараон, стукая о палубу золотым посохом. – Приди ко мне сейчас же!
– Нет! Мне нужен мой поясок, а не лучший! – проговорила беляночка, обиженно поджимая губку. Слёзки брызнули из зелёных глазок, она кокетливо смахнула ладошками слезинки. – И пока у меня не будет моего пояска, я буду плакать! И не приду к тебе!..
У Фараона от возмущения перехватило дыхание, и, раздосадованный подобным ответом, он приказал немедленно (!) осушить озеро и достать поясок, что так дорог прелестнице.
Мораль сей сказки такова: «Из множества женщин дорога лишь та, что не ценит твои порывы и равнодушна к тебе. А ради любимой можно и озеро осушить!»
P. S. Через девять месяцев в Доме фараона Снофру родился мальчик, имя ему дали Хуфу (позже греки назовут его Хеопс). Хеопса можно по праву назвать одним из самых первых и величайших строителей: он так увлекался монументальным строительством, так стремился создать идеальную и самую большую пирамиду, что в итоге ему это удалось! Пирамида Хеопса вот уже несколько тысяч лет возвышается на плато Гиза, пугает своей мощью и поражает строгой красотой!
Надо добавить, что в строительстве фараоны проявляли недюжинные способности – сооружали пирамиды (не сами, конечно), создавали гранитные стелы и обелиски, строили или вырезали в скалах храмы.
Возведя пирамиду, фараон – сын Гора – уходил в царство Осириса со спокойным сердцем, уверенный в том, что его нетленный дух теперь-то уж точно устремится к сияющим звёздам и будет жить там вечно. А те фараоны, что вырезали гранитные стелы и возводили храмы, демонстрировали тем мастерство своих зодчих и, конечно же, своё величие. Так Хатшепсут – женщина-фараон – прославилась тем, что создала скальный храм в Дейр-эль-Бахри. И этот храм настоящий бриллиант в истории архитектуры Египта!
А фараон Аменхотеп III – дедушка Тутанхамона – увлекался не только крупным строительством, возведением храмов, но любил и малую архитектурную форму, то есть скульптуру. Он всюду, где только мог, ставил колоссов и сфинксов со своим лицом. Такой вот своеобразный рекламный трюк: «Ты не знаешь своего властителя? Так вот же он! Смотри! Запомни! Произнеси его имя – и он будет жить вечно!»
Но самым знаменитым пиарщиком и архитектором Древнего Египта был, конечно же, Рамсес Великий. Он столько настроил, столько наворотил за своё семидесятилетнее правление, что его присутствие в Египте ощущается даже сейчас: повсюду огромные колоссы, храмы, стелы с его картушами, куда ни посмотри – всюду он – Рамсес II. Его скальные храмы в Абу-Симбел хоть и не жемчужины зодчества, но все же потрясают!
И пусть меня поправят архитекторы, если они не замирали, глядя на все эти пирамиды, храмы, обелиски с одной лишь мыслью: «Неужели это могли построить люди?! Люди, которые жили пять-шесть тысяч лет назад?! Неужели, имея всего лишь медные молотки и зубила да сани-волокуши, можно было создавать подобное?»
Храмы, вырезанные в скалах, ещё понятно, и даже для пирамид я могу найти толковое объяснение, как они были воздвигнуты, но как египтяне вытёсывали гигантские стелы или прорезали миллиметровые желобки в граните, проделывали круговые отверстия, как полировали до зеркального блеска диорит (!), совершенно не имея для этого подходящих инструментов – это загадка! Как?! Как они это делали?
Для меня зодчество древнего Египта лишь подтверждение того, что не всё так просто в истории, можно сказать, что в ней отсутствуют важные звенья. Пусть меня осудят египтологи, но что-то не вяжется, что-то не склеивается в одно полотно, а вернее, что-то или, возможно, кто-то в нём отсутствует!
Единственное, что не вызывает у меня сомнения в древнеегипетской культуре, так это любовь! Любовь у египтян была! Да ещё какая! Может, выражали они её иначе, и влюблённые красавицы были более застенчивы, но!..
Я думаю, что самое интересное в эротическом плане изображение влюбленной пары – это изображение фараона Тутанхамона и Анхесенамон на спинке его золотого трона. Красиво и чувственно! Тутанхамон сидит на троне, чуть раскачиваясь, Анхесенамон стоит рядом и смотрит на него с нежностью. Она вся подалась вперед, к нему, к любимому, а игривый ветерок распахнул легчайшую ткань ее платья. И фараон любуется красотой почти обнажённого тела возлюбленной. У нее небольшой сосуд в руке, и, вероятно, она говорит ему в этот момент: «О, мой милый, не торопись царствовать, я умащу твое тело маслом… и давай займемся любовью!»
Нежностью наполнено каждое движение влюбленных, и только слепой не увидит, не прочувствует, не ощутит весь эротизм, исходящий от них. Эти двое счастливы, они любят друг друга и впереди у них целая вечность любви.
А ещё у Тутанхамона и Анхесенамон одна пара сандалий – одна на двоих (!), у него правая сандалия, у нее левая. Вот такой своеобразный древний знак любви: «Мы пара – мы одно целое»!
Греческий стиль
О, эллины – древние греки, как прекрасно всё вами созданное! Храмы торжественны и великолепны! Скульптуры – чувственные, безмятежные и героически мужественные.
Мы сегодня кичимся нашими достижениями, ведь мы строим небоскребы (!), но при взгляде на храм, посвящённый Афине Палладе, – Парфенон, у меня возникает только один вопрос: как греки пришли к такой красоте? Как?! На каком витке мозгового, как говорится, штурма им пришли такие удивительные по своей красоте решения? Безукоризненные пропорции и безупречная соразмерность всех частей храма, симметрия, ничего лишнего – ни прибавить, ни убавить, логическая завершённость во всём! Фидий – главный зодчий храма, по-моему, настоящий гений!
Историки раскладывают всё по культурным слоям, систематизируют всё и вся, каждой черепушке найдут место, но вот объяснить, как (?!) греки пришли к таким совершенным архитектурным формам – они не могут!
Можно допустить, что греки заимствовали кое-что у египтян или минойцев, но каким нужно было обладать гением, чтобы довести все до такого совершенства!
Я не буду грузить вас терминами, поэтому в двух словах о самом главном в греческом стиле. Древние греки очень любили колонны. Колонны не просто эстетически приятны глазу, они же выполняют важную функцию – это опора, на которой базируется крыша здания.
База, колонны, капитель, антаблемент, фризы – всё это в совокупности называется ордер.
Имеется три греческих ордера: дорический, ионический, коринфский.
Дорический ордер, можно сказать, мужественная строгость – колонны, как солдаты, без изысков, такие ровненькие столбики.
Ионический ордер с точки зрения пропорций уже более утончен: колонны становятся тоньше, капители завершаются специфическими завитками – волютами. Ионические колонны словно изящные, вытянутые ввысь женские фигурки с маленькими головками.
А вот коринфский ордер – это подчёркнутая роскошь в камне. Для коринфских колонн характерна пышно украшенная капитель с короткими завитками, как бы выходящими из орнаментальных листьев аканта. Очень красиво!
Важное место в архитектуре греческих храмов было отведено и скульптуре.
В понимании греков, красота – это пропорции и гармония. И красоте эллины не просто поклонялись, они её боготворили! По их философским убеждениям, красивое не может быть порочным, а в совершенном теле только совершенный дух!
К женщинам же у греков, можно сказать, стопроцентный мужской подход: Гетеры – для услады духа! Порнаи[1] – для плоти! Жёны – для продолжения рода!
Пракситель и Фрина
IV до н. э. Афины
Философ Платон и его друг скульптор Пракситель шли по залитой солнцем мостовой, ведущей к Парфенону. Платон тяжело ступал, тяжело дышал, пухленькой ручкой прикрывал глаза от ярких лучей солнца. На его одутловатом лице сияла улыбка.