Я заснул. Всю ночь мне снилась война в Югославии, перевалочная американская база в хорватском городе Сплите, неприветливое апрельское Средиземное море и остров Брач в мощной оптике морского бинокля. В Сплит я пробирался пешком через Боснию и Герцоговину из венгерского города Печ, затарившись в нём всем необходимым. Цель моего перехода – убедить американских генералов в том, что им необходим такой снайпер, как я. На службу в Альянс я, естественно, не попал. Меня, приняв за чудака, не допустили ни к одному военачальнику, способному удовлетворить моё желание воевать. Неудачная попытка завербоваться в Альянс неожиданно для меня превратилась в плюс, ведь мой переход из Печа в Сплит убедил беларусские спецслужбы, что такой «путешественник» нужен им.
После всего увиденного по дороге, я был готов набить рожу любому, кто в моём присутствии скажет, что американские войска не имели права там находится. Так говорили глупцы, ничего не знавшие о войнах на почве религии, ведь религиозные фанаты, воюющие по обе стороны фронта, всегда ведут войну до полного уничтожения противника. Война в Югославии носила самую отвратительную религиозно-этническую форму и была самой кровопролитной войной после Второй мировой войны. Если бы не вмешательство Альянса и ООН, спланировавших операцию «Обдуманная сила», многие регионы бывшей Югославии могли бы со временем превратиться в пустыню. Десять лет сотрясали Югославию внутренние конфликты, а сегодня глупцы твердят, что Югославию развалили американцы. Им, якобы, не нужна была эта сильная и процветающая страна. Глупцам было невдомёк, что ещё задолго до первого вооружённого конфликта, произошедшего в 1991 году, ростки раздора проявлялись в том, что на религиозно-этнических границах внутри государства всегда меняли переводчиков, сопровождавших иностранных туристов. Мой переход из Печа в Сплит состоялся за два года до окончания боевых действий на истерзанной земле Югославии. Было мне тогда двадцать лет.
Глава третья. Десант
Рота готовилась отбыть из расположения в полном составе. Такое на моей памяти случалось только однажды. Когда это произошло, у меня возник вопрос: «А кто же охраняет территорию во время нашего отсутствия?». Я строил догадки, и они были одна мудрее другой. В конце концов, я пришёл к выводу, что вокруг нашей роты расположено подразделение внутренних войск, которое нас охраняло. Вполне вероятно, срочники, проходившие службу в этой части считали, что действительно охраняют зону с осужденными. По сути, так оно и было. Мы все здесь были осуждены на безымянный подвиг. На подвиг без наград и чествований.
В этот раз я не тратил время, пытаясь разгадать ребус с охраной территории, принадлежавшей нашей роте. Вот если бы нашу казарму охранял Ламассу, я бы с удовольствием посмотрел на это мифическое охранное божество с телом быка, крыльями орла и головой человека. Мне всегда было любопытно, чем может отбиваться от злоумышленников существо, имеющее тело быка, но с полным отсутствием его рогов, обладающее крыльями орла, но не имеющее мощного клюва и острых когтей. Всё, на что такое создание способно, – это топать ногами, хлопать подобно курице крыльями и ругаться матом. На мой взгляд, от злого полутораметрового шлемоносного казуара было бы больше пользы, чем от Ламассу. Думаю, если бы жители Месопотамии знали о казуаре, они бы ни за что не стали выдумывать себе такое нелепое охранное существо, как Ламассу.
После завтрака мы в полной экипировке построились на плацу. У ног каждого солдата, одетого в форму десантника, лежали парашют и вещмешок. Ротный, прежде чем отдать команду «по машинам» не поленился встряхнуть каждый рюкзак.
Наконец мы расселись по «КУНГам». Забравшись в «КУНГ», я положил рюкзак и парашют на полку, расположенную под крышей «КУНГа», а сам уселся на своё место, зажав автомат между колен. Слева от меня у самых дверей уселся ротный, а справа «первый». Ротный надел наушники с микрофоном. Он подключил их к радиостанции, стоявшей под скамейкой, и делал вид, что разговаривает с кем-то. На самом деле он проводил со мной последний инструктаж. Я и так всё знал наизусть, но ротный считал своим долгом сконцентрировать моё внимание на отдельных моментах.
– Про автоматы не беспокойся, малец. Оставите их там, где будет лежать российская офицерская форма и пистолеты. Бронники и ножи тоже там оставите. Парашюты, а так же свою одежду закопаете. – Он сделал длинную паузу, как будто прислушивался к голосу, звучавшему в наушниках, а затем продолжил. – За «первым» смотри, чтобы на рожон не лез. Горячий он ещё.
«Зачем посылать «горячего» на такое ответственное задание? Остудили бы сначала хорошенько», – подумал я, погружаясь под слова ротного в сладкую дрёму.
На аэродроме царила суета. Несколько десантных рот грузились в ИЛы -76МД, но мы направились прямиком к простому ИЛ-76. Ротный уверенно лавировал между контейнеров, БээМДэшек, а мы, как привязанные, шли за ним. Вот и наш самолёт. Эта модель военно-транспортного самолёта могла вмещать до ста сорока пяти десантников, но кроме нас в нём никого не будет.
Прыгать придётся не в рампу, как обычно, а в два потока через боковые двери с интервалом в три секунды. Мы с «первым» прыгаем в середине.
Я снова начал дремать. Сквозь дрёму я слышал, как через некоторое время наш ИЛ вырулил на взлётную полосу, взлетел, затем круто накренившись на правый борт, повернул на Смоленск. Мерное гудение четырёхмоторного могучего красавца убаюкивало, а удобное, рассчитанное на дальние перелёты, откидное сиденье ещё больше располагало ко сну. Мне этот самолёт нравился больше, чем АН-12, с которого я десантировался только однажды. Во-первых, ИЛ-76 турбореактивный, прямое расстояние от аэродрома под Минском, до места высадки за Смоленском преодолеет минут за двадцать, так что и подремать толком не успеешь, во-вторых, у этого самолёта герметична не только кабина пилотов, но и грузовой отсек, где в данный момент сидели мы. В случае разгерметизации, все мы могли оставаться спокойными, так как каждое кресло было снабжено маской с кислородным питанием.
Единственное, к чему я не в состоянии привыкнуть в ИЛ-76, это сирена. Короткая сирена, означавшая «приготовится», способна разбудить даже тех, кто спит мертвецким сном. С ней ещё можно было смириться, она рявкает и смолкает. А вот сирена «пошёл», ревущая до тех пор, пока последний десантник не шагнёт за порог, просто вынимала мне душу. Как только последний боец нашей роты обопрётся на небо своим парашютом «арбалет-2», сирена в самолёте стихнет. Шагнув из самолёта на высоте тысяча-тысяча двести метров с парашютом «арбалет-2» легко можно пролететь больше десяти километров. Именно это нам с «первым» предстоит сделать. Пока рота будет кружить и петлять в воздухе, демонстрируя своё умение управлять парашютом, мы с «первым» должны по волнистой линии сместиться немного в сторону от основной группы.
Над боковыми дверями загорелись жёлтые фонари, подсказывая солдатам, через какие двери им идти на выход. Для тех, кто задремал и не заметил фонарей, коротко рявкнула сирена. Ещё через несколько секунд, под аккомпанемент сумасшедшей, истошно орущей сирены, загорелись зелёные фонари и бойцы устремились к выходу. Когда пришла моя очередь, я, обняв небо руками, шагнул наружу. Через секунду мощный шлепок воздушного потока, идущего от самолёта, наподдал мне в спину. Я начал маневрирование, стараясь отлететь от «первого» подальше. Чем больше будет расстояние между нами, тем больше шансов, что наши парашюты не помешают друг другу при раскрытии. Планируя в сторону от самолёта, я не переставал отсчитывать секунды до открытия парашюта. 507… 506… 505… 504…
Полёт с маленьким стабилизирующим вытяжным парашютом это нечто! Такое ощущение, словно гигантский невидимый пёс схватил меня за шиворот и что есть мочи трепал в воздухе. А вот во время раскрытия основного парашюта, когда скорость падения начинала стремительно замедляться, мне всегда казалось, что я соскальзываю в бездонную пропасть. Только сегодня что-то пошло не так. Вроде те же ощущения и переживания, но какие-то смазанные, неяркие, словно в голове появилась вата, в которой ощущения завязнув, исчезли, не успев проявиться в полную силу.
Когда над головой неслышным хлопком, передавшимся лёгким толчком от купола по стропам к телу, окончательно раскрылся бело-голубой купол парашюта, я опустил глаза к земле, чтобы сориентировавшись на карте земли определить место своей посадки. Внизу не было ни одного знакомого ориентира. Карту местности я помнил наизусть. Она должна была полностью совпасть с картой земли, расстилавшейся подо мной. Но не совпадала. Под моими ногами раскинулась совершенно другая местность. На этой местности не было клеток полей, коробок строений и линий дорог. Я лихорадочно шарил по ней взглядом, но не видел ничего, что можно было бы отнести к проявлению деятельности человека. Только сейчас я сообразил, что не видел ещё одной немаловажной детали – подо мной не было ни одного парашютного купола. Ни одного. Я осмотрелся. Справа от меня скользил на «крыле» одинокий парашютист. Всмотревшись, я понял, что это был мой напарник. Больше не было никого. Ни под нами, ни рядом с нами, ни над нами. Не было самолёта, из которого несколько секунд назад я сделал шаг в небо, не было других самолётов, заходивших на точку выхода десанта.
Земля неумолимо надвигалась, а я так и не принял решение, в какое место открывшегося незнакомого пейзажа мне приземлиться. Я ещё раз осмотрел чужие просторы. Вот довольно большой и ровный луг, готовый принять нас с напарником. Я жестами привлёк внимание «первого» и указал ему место приземления. В ответ «первый» показал, что отказывается приземляться в указанном мной месте и ткнул рукой в другом направлении. Место, куда «первый» предлагал мне спуститься, оказалось небольшой полянкой посреди густого высокого леса. При посадке на неё легко было зацепиться за ветки деревьев, поэтому я упрямо указал «первому» садиться на луг. Но «первый», проигнорировав моё указание, заложил дугу, направляя своё падение на поляну.
«Вот же строптивый осёл!» – мысленно обругал я «первого», выруливая свой парашют вслед за ним. Я постарался замедлить своё падение, чтобы не столкнуться с «первым» над поляной и вместе с тем проследить за его приземлением. Конечно же, он зацепился за ветки и повис высоко над землёй раскачиваясь, но, не делая попыток отцепиться. Я был зол. Зол на начальство и напарника, ведь я до сих пор не увидел в нём ни одной способности, заслуживающей уважения. Что нашли в «первом» мои командиры? Ну что?
Я учёл его ошибку и, зацепив верхушку дерева лодыжками, влетел в пространство полянки. «Арбалет-2» – парашют удивительной манёвренности в опытных руках. Я не считал себя парашютистом-профессионалом, но даже моего умения хватило, чтобы аккуратно маневрировать в границах, очерченных мне деревьями и не зацепиться за ветки. Вот и земля. Теперь нужно было снять с дерева «первого», устроить ему нахлобучку за не выполнение моего указания, а затем, всеми доступными средствами определить, где мы находимся.
Я обвязал толстенный ствол дерева, на котором висел «первый» стропами своего парашюта на уровне груди, потом натянул парашют что есть мочи, создавая под «первым» нечто подобное на гамак. Первый висел очень высоко. Прыгать прямо на землю, обрезав стропы, было весьма рискованно. Свободный полёт с такой высоты мог закончиться переломом ноги.
– Режь стропы над правым плечом! – крикнул я «первому». Я надеялся, что в этом случае он соскользнёт с дерева вместе с парашютом и нам не придётся за ним лезть.
– Ты не удержишь! Потянешь кисти! Стропы завяжи повыше, а конец парашюта закрепи к земле кольями. И не торопись, я повишу!
Предложение дельное. Я достал нож и быстро вырезал два крепких колышка. Перевязав стропы на дереве как можно выше, я натянул парашют и пригвоздил его к земле кольями, забив их автоматом. «Первый» тут же принялся пружинить вверх-вниз, надеясь обломать ветки.
– Стропы режь! Дубовые ветки так просто не сломаешь!
– Во-первых, это не совсем дуб! Во-вторых, я всё же попробую! – крикнул в ответ «первый».
Я внимательно посмотрел на дерево. Это действительно был не совсем дуб, хотя я с самого начала был уверен, что не ошибся. Дерево было очень похоже на дуб, но всё же принадлежало совершенно к другому, незнакомому мне виду. Я осмотрелся. Вот акация, а это пальма какая-то, а вот ещё несколько «дубов» только поменьше. А вон клён молодой и несколько сосен. Все деревья вполне узнаваемы, но всё же было в их облике нечто необычное, странное. Деревья, растущие по границе поляны, вызывали у меня дрожь в теле своей неузнаваемой узнаваемостью. Нечто похожее я уже видел ранее, но такие деревья просто не могли расти в Смоленской области. Куда за столь короткое время умудрился закинуть нас ИЛ-76 из Минска? Под Брест? Варшаву? Или ещё куда-то? Мы должны были находиться не дальше, чем триста километров от Минска. Значит, такую растительность можно встретить только в каком-нибудь ботаническом саду, а не среди вольно растущей природы. Но с неба я не видел ничего сделанного руками человека.
В этот момент «первый» оторвался от дерева. Он рухнул вниз вместе с парашютом и сломанными ветками. Оба парашюта, один над головой, а другой под ногами в значительной степени смягчили его падение.
– А что это за дерево? – честно сказать, меня с первого взгляда смутила высота этого «дуба», но мало ли что.
– Родственник дуба. Можешь называть его реликтовым дубом. Здесь, между прочим, все деревья, что я успел рассмотреть, реликтовые. Это реликтовый лес.
Как можно сообщать человеку такие странные вещи и в то же время так буднично складывать парашют?
– Да брось ты эту тряпку и растолкуй мне всё, что ты знаешь!
– Растолкую, но позже. Солнце перевалило на вторую половину дня, значит, скоро вечер, а за ним ночь. Ты можешь ответить мне, какие звери бродят здесь в ночи?
– Я не боюсь зверей. У нас есть по огниву, сухой спирт, а лес полон дров. Кого ты боишься?
– Прислушайся.
Я замолчал. Было тихо. Вдруг, где-то далеко-далеко раздался трубный зов какого-то могучего исполина. Я похолодел от этого далёкого заунывного и тоскливого звука:
– Слон?
– Не думаю. Слон трубит иначе. Допустим, это слон. Представь тогда остальных зверей, что бродят вокруг.
Я представил. Мне уже не терпелось забраться туда, откуда только что спустился «первый». Я не боялся львов. Не боялся леопардов. С моим оружием и боезапасом я мог сразиться с целым львиным прайдом. Но в местности, где живут слоны и львы, бродят под покровом ночи незаметные существа с длинными пустотелыми палками и плюются шипами акаций, смоченными растительным нервнопаралитическим ядом. У меня не было никакого желания сидеть у костра и ждать, когда из темноты прилетит в спину ядовитая колючка.
Я вытащил нож. Обрезав стропы своего парашюта, я начал связывать их в длинную верёвку. «Первый» последовал моему примеру. Когда верёвка подходящей длины была готова, я, смотал в клубки ещё несколько строп и отдал их «первому». Затем, открыв свой рюкзак, достал оттуда приспособления для лазания по деревьям. Пара таких приспособлений пристёгивалась к ботинкам. Каждое приспособление имело шесть острых шипов, расположенных под углом в сорок пять градусов к горизонтали. Три таких шипа оказывались на носке ботинка, а ещё три – с внутренней части стопы. Вторая пара приспособлений надевалась на руки в виде перчаток без пальцев, где на ладонях имелись три плоских крюка. При сжатии пальцев в кулак, они проходили между пальцев, создавая серьёзную опасность для противника во время рукопашного боя.
– Жди. Не забывай стропы привязывать, если верёвка будет коротка, – я подошёл к дереву и осторожно полез вверх.
Верхушка «дуба» когда-то была обломана. Теперь она расходилась шестью толстыми ветками в разные стороны, а значит, растянув на них парашют, можно было получить большой и удобный гамак. Мы начали подъём снаряжения. Я забрался на выступающую над поляной ветку, расположенную чуть ниже верхушки и мы закольцевали верёвку из строп. Такое приспособление позволяло совершать подъём наших пожитков, не тратя времени на спуск конца верёвки вниз. «Первый» делал небольшую петлю на стропе, затем привязывал к ней что-нибудь из вещей. Когда рюкзаки и парашюты были подняты и закреплены на ветках, «первый» влез по стропам на дерево. Я дал ему отдышаться минуту, после чего мы приступили к обустройству нашего временного жилища.