Мардохей:
– Если ты не пойдешь, все мы погибнем! Я первый!
Царица:
– Хорошо. Собери всех иудеев, и поститесь ради меня, и я пойду к царю, хотя это против закона, и, если погибнуть – погибну. – Чтецу. – Давай дальше!
Чтец:
– «И пошла царица Эсфирь, и молилась Господу Богу Израилеву, говоря: Господи, Ты один Царь наш, но сколько можно?! Чуть что – евреи! Господи, Боже мой – это уже даже не смешно! А еще Ты дал мне мужа царя, а он уже месяц не звал к себе. А мужчинам, которые могли бы заместить менопаузу его, сделал обрезание, но очень грубо! Не мне Тебе указывать, великому и страшному, но тут надо что-то решать!
На третий день Есфирь сняла одежды сетования и сменила дресс-код свой и вошла к царю».
Царь:
– Кого я вижу, Эсфирь-царица! Какая просьба твоя? Даже до полуцарства будет дано тебе!
Эсфирь сухо:
– Сперва дело, царь! – Чтецу: – Давай!
Чтец:
– «И отвечала Эсфирь: вот моя просьба. Если я нашла благоволение в очах царя, и если это царь ставил лайки под изображением лица моего, то пусть царь с Аманом придет завтра на пир, который я приготовлю для них, и завтра я исполню слово царя! И сказал царь: сходите, скажите Аману, чтобы сделать по слову Есфири».
Царь:
– Ты довольна, царица?
Эсфирь осторожно:
– А слово царское – закон?
Царь осторожно:
– А что?
Эсфирь:
– Я насчет речи твоей о половине царства твоего!
Царь замялся:
– Э-э… А во сколько, говоришь, пир?.. Побегу – побрею лице мое!
Убежал, гад. Царица за ним.
Появляется свирепый Аман. Чтецу:
– Давай!
Чтец испуган, скороговоркой:
– «И сказал Аман: вот я, Аман, большой и страшный, и вознес царь меня над другими князьями, а этот Мар, извиняюсь, дохей снова не упал предо мной! И это в то время, когда царица Есфирь никого не позвала на пир, кроме меня и царя!»
Аман:
– Читай членораздельно!
Чтец:
– В каком смысле членораздельно?!
Аман:
– В косвенном, ишак! – Забрал, читает по слогам: – «Но всего этого не довольно для меня, доколе не вижу Мардохея Иудеянина, повешенным у ворот царских». Что делать мне, до месяца Адар еще половина года?! Полгода мне терпеть наглость его!
Чтец:
– Скажи царю так: «Дивное дело затеял ты, царь, приказав истребить евреев. Дивное, но и ответственное в очах мировой общественности! Прикажи сделать пилотный вариант». И повесь Мардохея.
Аман ликует:
– Что же ты молчал?! Давай дальше!
Чтец:
– «И сказали Аману: пусть приготовят дерево вышиною в пятьдесят локтей, и скажи, чтобы повесили Мардохея на нем, и тогда весело иди на пир с царем. И понравилось это слово Аману, и он приготовил дерево».
Аман:
– Побегу предложу царю, может, он еще не спит!
Убежал. Ой, не торопись, злобный Аман, еще неизвестно, кто кого повесит!
Появился царь, какой-то помятый, что ли. Говорит Чтецу:
– Читай дальше, что там у тебя!
Чтец:
– «В ту ночь Господь отнял сон от царя…»
Царь:
– Правильно пишут, отнял! – Задумчиво. – Не вспомнишь: слово царское – закон? Только честно!
Чтец:
– Закон, а что?!
Царь:
– Я пообещал царице полцарства! Что делать?!
Чтец:
– Царь обязан отвечать за базар царский!
Царь:
– Без тебя знаю! Спрашиваю, что будем делать?!
Чтец:
– Издай указ, царь: «Царице Эсфирь за заслуги перед отечеством отдается половина царства нашего!» Особые условия – самовывоз!» Пусть забирает!
Царь – Чтецу:
– Ты, наверное, еврей!
Чтец уклончиво:
– Кстати, сегодня годовщина, когда спас Мардохей царя от евнухов царских, которые замышляли наложить руку на царя Артаксеркса за то, что сделал им обрезание, но не рассчитал.
Вбегает Аман со своим предложением.
Аман:
– Царь, у тебя возникла блестящая идея!..
Царь:
– Да, верный Аман, я как раз думаю, что сделать тому человеку, которого царь хочет отличить почестью?
Аман говорит про себя: «Аман, сегодня твой день: кому другому захочет царь оказать почесть, кроме меня?»
Царю:
– Я уже над этим думал, царь! – Чтецу: – Давай.
Чтец:
– «И сказал Аман, сын Амадафа: Тому человеку, которого царь хочет отличить, пусть принесут одеяние царское и возложат царский венец на голову его. И пусть вывезет его на коне из первых князей царских на городскую площадь и провозгласит: так делается тому человеку, которого царь хочет отличить почестью!»
Царь:
– Вот это по-царски! Возьми одеяние и коня и сделай это Мардохею Иудеянину, ничего не опусти из всего, что ты говорил.
Аман убит:
– Кому-кому?!
Царь засыпает:
– Делай, как я сказал! У меня сегодня пир. Задолбали делами своими, некогда на пир сходить! И сам приходи по слову Эсфири!
Чтец:
– «И взял Аман одеяние и коня и облек Мардохея, и вывел его на коне на городскую площадь, и провозгласил пред ним: так делается тому человеку, которого царь хочет отличить почестью!»
И пришел в тот день Аман пировать с царем у Есфири царицы, и падали все поголовно пред ним на лице свое, но радости нет!
Слышны цыгане:
– К нам приехал, к нам приехал
Артаксеркс наш дорогой!
Серя, Серя, Серя,
Серя, Серя, Серя,
Серя, пей до дна!
Входит Царь, веселый, может, и пьяный:
– Ну, так какое желание твое, царица Эсфирь?
Царица:
– Обрела ли я благоволение и позитив в очах твоих, царь?!
Царь:
– Обрела! И не только, извини, в очах моих… О! Хочешь, еще полцарства?!
Эсфирь:
– Сперва дело. Если я нашла благоволение в очах твоих, царь, и если царю благоугодно, то да будут дарованы мне жизнь моя, по желанию моему.
Царь изумлен:
– Твоя жизнь?! Тебе?! Зачем?! В смысле, что за дела?!
Эсфирь:
– Проданы мы, я и народ, мой на истребление!
Царь:
– Как ты сказала?! Где тот, который отважился сделать так?!!
Эсфирь:
– Это злобный Аман!
Царь зовет:
– Аман!
Эсфирь:
– Аман хочет истребить тысячи законопослушных налогоплательщиков.
Царь:
– Не понял!
Эсфирь:
– По твоему приказу, царь, при виде начальства все должны падать на лице свое. И все падают! А многие уже не встают, говорят в сердце своем: зачем мне вставать, все равно скоро падать на лице свое. Прикинь, царь, так и лежат до новомесячий! И только иудеи не падают, потому что работают! Учти, царь, ты рубишь сук, на котором сидит седалище твое!
Появляется Аман.
Царь:
– Это правда, Аман?
Аман:
– Ты сам приказал! – Показал свиток. – Вот подпись, «Артасеркс», вот печать! А слово царское – закон!
Царь – Эсфири: – Извини! Рад бы, но закон слово мое!
Эсфирь смотрит бумагу:
– Тут подписано: Аман!
Царь берет бумагу:
– Ни черта не видят без очков глаза мои! Тем более не могу читать по-писанному!
Эсфирь показывает:
– Ну, вот, «Аман» – четыре буквы! А «Артаксеркс» – посчитай!
Царь посчитал, грозно: – Аман! Учти, я вчера погуглил насчет Каддафи и решил сделать пилотный проект: СТРАЖА! ВЗЯТЬ ЕГО!!
Чтец:
– «И повесили Амана на дереве, которое он приготовил для Мардохея. В тот день царь Артаксеркс отдал царице Есфири дом Амана, врага Иудеев.
Царь – Чтецу:
– Напиши от имени царя и скрепите царским перстнем!
Чтец:
– Пишу: «К сатрапам и областеначальникам ста двадцати семи областей наших! Царь позволяет иудеям, находящимся во всяком городе, собраться и стать на защиту жизни своей, и в тринадцатый день месяца Адар истребить, убить и погубить всех, кто искал их погибели!»
Царь:
– Число, подпись!
Чтец:
– Вот, где птичка. И здесь!
Царь подписывает:
– Ни черта не понимаю по-писанному без очков моих, но крепко слово царское!
Чтец:
– «В двенадцатый месяц, то есть в месяц Адар, в тринадцатый день его собрались иудеи в городах своих по всем областям царя Артаксеркса, чтобы наложить руку на зложелателей своих; и никто не мог устоять пред лицем их, потому что страх пред ними напал на все народы.
И послал Мардохей письма ко всем Иудеям, чтобы дни эти были памятны и празднуемы во все роды в каждом племени, в каждой области и в каждом городе! И чтобы дни эти Пурим не отменялись у Иудеев, и память о них не исчезла у детей их. И веселиться в те дни и пить до тех пор, пока не смогут отличить день от ночи, дверь от окна, и где заканчивается обрезание и начинаются трусы их!
И таки пьют!
Дочки-матери
Маленькая девочка, лет пяти, одна.
Ждет маму. Играет с куклой. Уже ночь. Ей страшно.
Посматривает на часы, говорит кукле:
– Не бойся! Мама сказала, вернется, когда на часах маленькая стрелка будет на десяти, а большая – на двенадцати! А сейчас уже еще сколько?.. Маленькая стрелка на двенадцати… а большая почти тоже на десяти!.. – Подсчитывает, рада. Ну вот, значит, мама уже едет!.. Давай быстро спать, а то мама будет обратно ругаться! Глазки закрывай… Ну, закрывай! Что, страшно?! Смотри, если глазки закрыть и быстро-быстро заснуть, так «страшно» и не успеет! Смотри, как я!
Закрыла глаза. Тут же раскрыла – страшно.
– Ой! Что-то там в ванной вроде упало… Мама пришла! Мама!.. Нет, это опять у соседей!.. – Кукле: – Давай лучше играть в «класс»! Не хочешь? Тогда играем в «Телевизор сломался»? Нет, лучше, в «Гости пришли». Только теперь меняемся: ты – это будешь я, а я – буду гости и остальные. Давай, вы как будто с мамой сидите дома в воскресенье, когда звонок в дверь. Дз-з-з! – Испугалась своего же голоса, тихо: – Короче, дз-з-з!
Говорит за маму, радостно:
– Ой, здравствуй, Аркадий!.. Аркадий, познакомься, это Света!
За Аркадия басом:
– Здравствуй, девочка.
Мама:
– Светочка, это – дядя Аркадий. Он будет с нами жить. Он будет твой папа! Папа Аркадий!
Аркадий басом:
– Вот, Светочка, это тебе!
Мама:
– Света, что надо сказать, ну?!
Света тихо:
– А где папа Сережа?!
Мама выкручивается:
– Не обращай внимания, Аркадий. Это у нас… квартирант жил… такой жмот. А ребенок есть ребенок. Иди, Светочка, поиграй с… с… Поиграй, тебе говорят! – Меняет интонацию. – Кто тебя за язык дергает?! Сколько раз тебе говорить, дрянь: молчи! – Передразнивает: – Папа Сережа! Папа Костя!.. Сколько раз, говори?!
Света:
– А сколько у меня будет папов?
Мама:
– Э-э, мама же для тебя старается!.. Ты ведь хочешь маме счастья!
Света искренне:
– Конечно! Конечно, хочу!
Мама:
– Тогда поживи у бабушки!
Света испуганно:
– Зачем?!
Мама:
– Ну-у… маме нужно устраивать личную жизнь.
Света:
– Без меня?!
Мама:
– Ну… нам нужно с дядей Аркадием притереться… Мы тебе будем мешать!
Света:
– Нет, притирайтесь, сколько угодно! Вы мне ничуть не помешаете!
Мама:
– Она еще издевается! Завтра же поедешь к бабушке!
Света плачет:
– Не хочу, не хочу к бабушке! Бабушки хорошие только в сказках, они говорят: внученька, хочешь пирожок, хочешь молочка?! А эта только проснется, сразу ищет: где мои зубы?!
Плачет за куклу и за себя, успокаивает куклу:
– Ладно, не будем в гости!.. – Смотрит на часы, говорит по-взрослому: – Ой, это часы какие-то неисправимые! Надо срочно вызвать слесаря!.. – Кукле: – Ну, не поедем, не поедем к бабушке! Лучше, наоборот, будем играть в «Мама вернулась»! Вроде бы я мама, уже вернулась. А ты – это я, Света, вроде на нее сердишься! Ну, понарошку сердишься, а сама рада! Смотри, вот я пришла, нарядная, хорошо пахну, иду на цыпочках…
Изображает непутевую маму, кукла обиженно отвернулась.
Мама выпила:
– О, а ты не спишь?!. А сколько сейчас? – Смотрит на часы. – Ох ты, елки!.. Ой, где я была!.. Он такой – блондин!.. Все в зеркалах!.. Светочка, ну, ты же моя лучшая подружка!.. А что, страшно было одной?! Ничего и не страшно! Ты уже вот какая большая!.. Ну, побей, побей свою мамку!.. А какой культурный – все ручки исцеловал, вот, даже опухли!.. Женат, скотина, я в паспорт глянула, пока он… Но настоящий мачо, только блондин!.. Блондинистый мачо! Я, правда, сама соврала, что я – студентка… Ой, чего я студентка-то? Ладно, может, он тоже забыл… Ну, ты же на меня не сердишься? Скажи «не сержусь»! Ну, скажи… Не-сер-жусь! Вот умничка!.. О, будет звонить, скажешь, что ты моя… Что я – твоя теща… Тьфу, тетя из… Не позвонит, скотина!.. Ну и… не сильно и хотелось! О, а ты плакала?! Ну, побей, побей свою глупую мамку… Дура я, дура! Зачем я послушала Людмилку, никуда бы он не делся!.. – Заводится. – А ты почему до сих пор не в постели?! Что, страшно?! Могу я для себя пожить?! Могу, говори?! Ты же меня первая бросишь в старости. Что, нет?! Никому верить нельзя!.. – Начинает плакать пьяными слезами.
Света горячо:
– Нет, я тебя никогда не брошу! Ни за что! Когда я вырасту и стану большая, я сделаю так, что у каждого жизнь будет такая… такая личная-личная, личная-преличная! И по справедливости: а то у меня много папов, а у Павлика ни одного! А плохие бабушки умрут, а хорошие народятся, и не надо будет врать, что ты приехала из Ростова-на-Дону! А ты будешь старенькая, но все равно самая лучшая! Потому что ты – мама!.. Ну, спи, глазки закрывай…
Закрывай, не бойся, пока я тут – «страшно» не придет!
«Дорогой Лазарь Моисеевич»
Спасибо, Ежов, что тревогу будя,
На страже стоишь ты страны и Вождя!
Песня про наркома
Сырая городская весна, поздние сумерки; машины рассекают грязные апрельские лужи; резко проскрипев и уронив на повороте пригоршню ярких искр, побежал дальше освещенный трамвай с отсыревшими пассажирами в середине.
Холодно.
Но это холодно на улице, а в Мотиной комнате хорошо; большой круглый стол под тяжелой зеленой скатертью, теплый свет настольной лампы, старое зеркало на стене, рядом худой длинный фикус в кадке. Каждую субботу Мотя становится на табурет и протирает ему листья влажной тряпочкой – это его личная домашняя обязанность. Листья у фикуса большие и жесткие, зато их гораздо меньше, чем на китайской розе, за которой ухаживает его сестра Лида.
Вечер. Сегодня маленький Мотя учит стихотворение к праздничному утреннику. Он горд, что читать выбрали именно его, потому что он лучше всех третьеклассников умеет говорить букву «р»; очень хорошо выговаривает, просто великолепно! Плюс Мотю недавно приняли в пионеры и вот доверили читать на утреннике «Песню про наркома». Это так называется, песня, а на самом деле это такое длинное стихотворение, и Мотя будет его завтра читать перед всей школой.
Мотя ходит по комнате с раскрытой книжкой и повторяет текст, стараясь нажимать на «р»:
В свер-ркании молний ты стал нам знаком,
Ежов зор-ркоглазый, железный нар-рком…
Собственно, стихотворение он давно выучил, а теперь повторяет, чтоб, как велел пионервожатый Костя, отскакивало от зубов! Мотю это выражение сильно смешило; он смотрел в зеркало и представлял, как это стихотворение может отскакивать от зубов, которых у него, честно говоря, сейчас негусто: некоторые вырваны бабушкой с помощью нитки и странных слов: мышка, мышка, на тебе костяной – дай железный!
Нитку привязывали к ручке двери, и кто-то внезапно дергал…
Сейчас Мотя про зубы не вспоминает, а наоборот, негромко декламирует, изредка подглядывая в книжку:
…Великого Ленина мудррое слово…
Взр-растило на подвиг нарркома Ежова…