По этой причине играйте на органе, а не на стиральной доске и в том месте, где на вас обратят пристальное внимание… Нет, не президент страны, а те господа и дамы, которые его купили с потрохами ещё до «выборов» на ответственную должность и расписали его действия, жесты, фразы, несуразные поступки лет на двадцать вперёд. А народу, что называется, хрен с редькой. Что слаще и полезнее для здоровья, пусть каждый решает самостоятельно.
Разумеется, музыкантом с бренчалкой в руках и был ни кто иной, как президент Воропании Мунин с относительно аккуратным «резиновым» лицом в образе и с документами гражданина Петра Аполлоновича Тихайлова. Отличался он от всех остальных не только маленьким росточком и относительной «бугристостью» мышц тела, но и довольно тонкими чертами лица. Впрочем, что тут говорить, ведь физиономия была не его, а настоящего Тихайлова, который резко стал Блекбергом, миллионером и кавалером Ордена Величия Воропании Третьей степени.
Ну, пальцы коротких рук у президента Алевтина Скоробеевича были тонкими и длинными, почти изящными, как у настоящего музыканта или опытного, уважаемого всей полицией многомиллионного города Братва, столичного карманника. На несколько удлинённый нос для маскировки президент надел изящные очки в хромированной оправе. Одет он был, вполне, даже прилично и респектабельно для сельской местности: ярко-красная рубаха, белые парусиновые брюки. На ногах – лёгкие коричневые туфли с дырочками.
Ему нельзя было до поры и до времени поддаваться ни на какую провокацию и не выдавать себя. Ведь должен же он лично разобраться в том, насколько усиливается в народе… брожение. Да и какой же демофоб ни пытается выдать себя за демократа?
Иногда он подходил к пассажирам, что-то у них спрашивал. Длинноволосая девушка в джинсах что-то поясняла ему, жестикулируя руками, старик показывал рукой вдаль, небритый мужичишка хлопал его по плечу, жал ему руку, лез целоваться. Потом начал активными жестами предлагать ему выпить. Но интеллигент с бренчалкой отрицательно качал головой: во-первых, не злоупотребляет спиртным; во-вторых, никого ещё здесь не знает.
Но, понятное дело, хочет знать, как можно больше, о людях, о местности. Ведь ему жить в районном центре, в селе Глуханово. И не просто жить, а поднимать уровень местной культуры на принципиально новую ступень. Он, Пётр Аполлонович Тихайлов, назначен директором районного Дома культуры. И опыт у него уже имеется. Как – никак, лет пятнадцать прошло после окончания культурно-просветительского училища. Такова легенда. Отступать от неё нельзя. Он же ведь теперь не Мунин, а Тихайлов.
На палубе каждый из пассажиров занимался своим делом. Грузный мужчина, на одной из многочисленных лавочек, из пластмассового стаканчика пил минеральную воду. У его ног стояло несколько штук двухлитровых бутылок с живительной влагой. Рядом с ним сидели двое, уже изрядно подвыпивших парней, откупоривали очередную бутылку с водкой. Когда Грузный отворачивался от них, с некоторой застенчивостью, они снисходительно наполняли спиртным и его чеплашку.
Грузный, своевременно отвлекающийся от пейзажа, обозримого с борта теплохода, как ни в чём не бывало, короткими глотками отправлял в своё нутро халявную водку. Это удивляло парней, потому что Грузный даже не морщился, не крякал и ни чем не закусывал. А вот их лица искажали гримасы. Ведь в их нутро водка шла, но не «ясным соколом, а осиновым колом». Некоторые пьют не потому, что хотят, а по той причине, что надо, что так принято. Их юные организмы не желали принимать зелья оборотного, но они со слезами на глазах и стонами заставляли себя выпить ещё… чуток.
Неподалеку, на соседней скамейке, солидная дама с умилением кормила сосисками и пирожками белую болонку. А по соседству с ней – трое мужиков азартно играли в карты, кричали, спорили.
– Это не валет, Гриша, а дама!
– Так почему же у неё на физиономии усы?
– Это особенная, модная женщина. Картишки-то иностранные,– его слова прозвучали глухо и сокровенно. – Мы сейчас все живём по-ихнему!
Но Тихайлов, он же Мунин, услышал такое утверждение от незнакомого человека и в корне с ним не согласился. По той простой причине, что в Воропании и стихийно, и, в какой-то степени, организованно развивался весьма и весьма своеобразный капитализм, не похожий ни на какой другой. Оригинальный, во имя… ну и так далее. Президент напомнил им, что, к примеру, вовсю переименовывались аэропорты, железнодорожные вокзалы, стадионы, пляжи и многое другое… Им некоторые представители народа при помощи голосования давали имена уважаемых людей.
Но первый человек государства скрыл от представителей народа, что такие переименования – великий простор для воровства. Многое происходило такого, что у неимущих, нищих и просто бедных вызывало более, чем удивление. Разница между зарплатами работяги и даже средней руки чиновника была огромной. Какой-нибудь никчемный чинуша, вполне, мог заработать в месяц не в двести, а в четыреста раз и более, чем, к примеру, горняк или строитель.
Мужики срочно остановили игру в карты, изумлённо посмотрели на «чудилу» и популярно, не перебивая друг друга стали объяснять президенту, что если он не окончательный идиот, то полный дурак. Но, вполне, может быть и другое. Допустимо, что перед ними инопланетянин, который практически ничего не знает о том, что происходит в стране. Скорей всего, потому, что ориентируется на самого разного и рода телевизионные, как бы, политические шоу и странные и дикие выступления президента по «ящику».
– Но ведь в столице знают, что говорить и показывать, – почти миролюбиво возразил президент.– Всё для народа…
– Что для народа? – заморгал пьяными глазами Грузный. – Мне их тупая реклама, к примеру, по всем программам на хрен… не упала. Если хотят, чтобы я смотрел всю эту дрянь, то пусть мне платят. А тут за мои же деньги мне и впихивают полный бред. Я, может, потому и пить активно начал, что мне после их… дикости кошмары по ночам мучают.
– Так вы переключайте каналы, – посоветовал Мунин, выдающий себя за Тихайлова. – Ведь свобода. Выбирайте!
– Нечего там выбирать! – грузный выпил ещё стаканчик. – Всё одно и то же и предназначено для тех, кто уже сошёл с ума. У меня пока шарабан ещё варит.
В общем, разговор первого человека государства был хоть и не долгим, но откровенным и для него… неприемлемым. Мунин даже чуть было ни объявил, что он президент и за экстремистские разговоры и неуважительное отношение к процветающим господам и дамам всех упрячет за решётку. Но сдержался.
Пусть и противны были ему все эти гнусные рожи, но надо было «антигосударственные» высказывания терпеть хотя бы для того, чтобы потом сделать жизни этих мелких двуногих тварей абсолютной нетерпимой. В наказание, чтобы другим неповадно было. Ишь ты, раскукарекались, раскудахтались… Совсем страх потеряли. Может быть, им и, на самом деле, терять уже нечего. Никогда он, президент Мунин, не затеряется в гнусной толпе, не опустится до…. этих вот. Его советчик и лакей Кусок неудачно пошутил. Он, Мунин, не утонет в толпе!
Президенту Мунину очень прямо и открыто картёжники и присоединившиеся к полемике граждане открыто сказали, что всё происходящее в Воропании – абсолютный бардак. Ещё в столице Братва жить можно, да в двух-трёх больших городах, а в остальных местах… как бог на душу положит. Алевтин Скоробеевич плавно перевёл разговор к тому, что у них вот самая лучшая столица в мире и опять же, всё делается для народа.
После этих его слов картежники сравнительно долго смеялись. Потом лица их резко стали серьёзными, и каждый начал выражать своё мнение на этот счёт, а оно было нелицеприятным. Нет, они не завидовали жителям Братвы, где каждого «простолюдина» в любом переулке полицейские, охранники, разного рода телохранители и представители прочих служб и бандитских группировок запросто могли очень резко поставить на место. Причём, так, что и концов не найдёшь. Завидовать тут нечему.
Но при этом столица огромного и бесхозного государства Братва, конечно же, жировала и собирала дань… короче говоря, сдирала последнюю шкуру с нищих всей страны. Постоянной устраивали никчемные международные спортивные соревнования, и при этом президент и его мощное, далеко не бедствующее окружение усиленно изображали, что народ живёт если не в раю, то в очень благостном краю.
Разумеется, господин Мунин не задумывался на тем, что он сотворил за огромный двадцатилетний срок своего правления. Зачем? Ему ещё править и править, и радовать самых уважаемых и преуспевающих господ и дам.
А вот народ Воропании начинал уже активно удивляться и даже робко возмущаться стремительным и не очень понятным переменам. Ведь каким-то, не совсем понятным, образом всеми богатствами страны, от недр до наспех переоборудованных старых предприятий, владели внезапно разбогатевшие господа и дамы. Творился, как говорится, полный беспредел. Депутатами на самых разных уровнях были сомнительные личности: спортсмены, артисты, как бы, бывшие бизнесмены… Представители из рабочего класса, рядовые учителя, врачи, инженеры, практически, находились в загоне.
Вот и сейчас мужики говорили о том, что в наглую испытывается терпение народа. Так называемые рулевые, в своё время узурпировавшие власть, на сотнях телевизионных каналов блаженно и радостно утверждали, утверждают и намереваются утверждать, что всё это норма, что так и должно быть. Вместо того, чтобы вести борьбу с глобальной нищетой, бесправием, унижением народа «добрые» дяди и тёти начали активную компанию с курильщиками…
К примеру, наркоманов, как-то, такая «забота» обошла стороной. И вот при этом в средствах массовой информации усиленно подчёркивалось, что в стране существует некая элита: олигархическая, политическая, экономическая, научная, культурная и т. д. О какой элите могла идти речь в демократическим государстве? Ведь формально у власти должны находиться представители народ, а не странного рода и вида, и намерений господа и дамы. Что-то получалось нелепое, постоянно форс-мажорное, бредовое.
Да и президент со своими «добрыми» поросячьими глазками нёс с телеэкранов такую околесицу и залепуху, что, наверняка, и часть слепых прозрела, немые заговорили и глухие услышали… А вот смердящая и довольно заметно кучка господ и дам, называющих себя политологами и журналистами, так и не въехала в тему. Никак не получалось у них отличать чёрное от белого.
Но главное, что так называемый простой народ не унывал и жил своей жизнью, содержательной, интересной, отличающейся от богатого унылого существования новоявленных бояр, чинуш, уголовных элементов и проходимцев. Впрочем, не о них речь. Живут господа и дамы подобного образа существования и даже не подозревают, что песенка их ужа спета. Да ведь и за рубежом предостаточно летающих кирпичей, которые способны приземлятся на чью-то опрометчивую и продуманную голову.
Больше слушать такую околесицу Мунин-Тихайлов не стал. Внутренне гневался, а внешне улыбался, как обычно, как всегда…
Мунин-Тихайлов подсел к дремлющей старушке Вере Пантелеевне Гуковой. Рядом с ней, у ног стояли три огромных ящика с живыми гусями, но притихшими, усталыми и сонными. Пернатые тоже имеют право утомиться и расслабиться. Не всё же человеку дурака валять под любым предлогом. Алевтин Скоробеевич, который на определённое время решил стать Пётром Аполлоновичем, расположился на самом краю такого ящика спиной к бородатому мужчине в штормовке. Свою бренчалку бережно пристроил у ног. Просто ему некуда было притулиться. Все скамейки заняты. Ведь многие сидели прямо на палубе, и этот факт стоило учитывать. Он бросался в глаза.
Бородатый смахнул назойливую муху с лица и пересел со скамейки прямо на палубу. Так удобней, потому что… просторнее. Да и жарко. А в каюту идти не хочется. Скучно. По этой причине все и выбрались наверх. Таким образом, и создали видимость, что «Свирепый» перегружен пассажирами.
Один из проснувшихся гусей высунул голову из ящика и клюнул бородатого в голову, быстро спрятав её. Что ж поделаешь, если гусь оказался по натуре… с подлянкой, как активный представитель какой-нибудь партии… «власти». Мужик, с обильным волосяным покровом на лице, почувствовав что его чем-то тяжёлым очень стремительно ударили по голове, вопросительно повернулся в сторону лирически настроенного Мунина-Тихайлова, которого и подозревал в злом умысле, ибо другой подходящей кандидатуры не наблюдалось.
Бородач хмыкнул и отвернулся в сторону от странного обладателя четырёхструнной бренчалки, который, наверное, с помощью таких мощных ударов по его затылку решил с ним познакомиться. «Хоть и мелкий с виду этот бренчальщик,– подумал бородатый мужик.– Однако, жилистый, накаченный, потому и кулак у него крепкий».
Но гусь – птица глупая, с одной стороны, но с другой – инициативная и, в какой-то степени, изобретательная. Потому крылатый и красноносый хулиган и не собирался останавливаться на достигнутом, как, к примеру, какой-нибудь «случайный» обладатель семи-восьми миллиардов условных денежных единиц. Одним словом, гусь ещё дважды повторил уже привычную для себя процедуру. И ведь ни разу не промахнулся, клюнул точно в лысеющий затылок мужика. Но бородач, на сей раз, не выдержал и сурово предупредил Мунина-Тихайлова:
Конец ознакомительного фрагмента.