Страха не было. Она схватила ребенка и побежала прочь от дороги прямо по заросшей высокой травой полосе, не оборачиваясь на грохот и лязг позади.
Когда остановилась и обернулась, машины еще крутились, будто в страшном и величественном танце.
Подбежала мать девочки, забрала ребенка, то ли смеясь, то ли плача, расцеловала сначала дочь, потом Ксюшу, а та постеснялась сказать, что ей неприятно, когда ее трогают посторонние люди.
Ей было слегка стыдно за то, что она так спокойна, что сердце не колотится, и коленки не подгибаются, и руки не трясутся, как у девочкиной мамы. Правильно бабушка говорит, что она холодная и неженственная, нормальные люди при таких ситуациях в обморок падают, а ей хоть бы что.
На колготках и подоле школьной формы налипло множество сухих репейников, но Ксюша не стала отряхиваться, все равно сейчас топать обратно к дорожке через заросшую сорной травой целину.
К сожалению, в школьном учебно-производственном комбинате она училась на младшую медсестру. Ей хотелось быть секретарем-машинисткой, но на эту специальность выделили всего два места, и Ксюша, естественно, ни на одно из этих мест не попала. Пришлось выбирать между слесарем-сборщиком и медсестрой. Последний вариант показался Ксюше поинтеллигентнее, но она, как всегда, ошиблась. Те, кто выбрали слесаря, весело проводили время на заводе, катались там в лифтах и на цеховых кранах, а несчастные медики мыли полы в больницах. Но все-таки за прошлый год было у них штук пять лекций по первой помощи, и преподаватель говорил, что медработник не имеет права уклоняться от своего долга, вот Ксюша и побрела обратно к месту аварии.
Было не страшно, но стыдно, что она суется ко взрослым людям, и Ксюша хотела уже убежать, но в последний момент заставила себя подойти к суетящимся вокруг мужикам и признаться, что она учится на медсестру и готова помочь пострадавшим.
Усатый дядька посмотрел так строго, что Ксюша решила: сейчас он пошлет ее кое-куда подальше, но дядька неожиданно сказал:
– Иди сюда, дочка.
И улыбнулся так, что смущение ее прошло.
– Кто вызывает «Скорую помощь»? – спросила Ксюша строго, вспомнив лекцию, на которой преподаватель говорил, что в острых ситуациях при скоплении народа каждый думает, что это сделал кто-то другой, поэтому прежде всего надо послать кого-то к телефону, а потом уже все остальное.
Мужчина в костюме сказал, что позвонит ноль три из первого же автомата, сел в красные «Жигули» и уехал, с трудом пролавировав между пострадавшими машинами. Один автомобиль вылетел на обочину, а второй, как говорят водители, «поцеловался» с автобусом, из которого выходили пассажиры, кто спокойно, кто плача, а кто возмущаясь.
– Этому ты уже ничем не поможешь, – сказал усач.
– Я посмотрю.
– Не надо тебе смотреть на такое, дочка, уж поверь. Второй вроде еще дышит. Смотри его.
С этими словами дядька развернул Ксюшу ко второй машине.
– Будь осторожна, – сказал он и взял огнетушитель на изготовку.
Ксюша заглянула в салон «Волги». У мужчины за рулем был совершенно мертвый вид. Сквозь разбитое стекло в боковой дверце Ксюша просунула руку и пощупала пульс на сонной артерии. Он был слабый, но бился.
Дверь со стороны водителя заклинило, а пассажирская открылась. Ксюша заглянула внутрь. На левом бедре пострадавшего быстро расплывалось кровавое пятно. Она положила сверху перевязочный пакет из аптечки, но он очень быстро пропитался кровью, которая на ощупь оказалась густая, горячая, липкая, и останавливаться не собиралась. Тогда Ксюша сняла школьный фартук, свернула его в валик и крепко прижала к кровоточащему месту. Вроде кровь стала идти медленнее, а больше Ксюша не знала, чем помочь. Наложить жгут и затянуть его так, чтобы перекрыть артерию, – у нее силы не хватит. Но главное – запрещается перемещать пострадавшего до осмотра врача, а то можно ему сильно навредить.
Из той же аптечки она взяла нашатырный спирт, открыла и поднесла к лицу пострадавшего, но только расчихалась сама, а мужчина никак не отреагировал.
Ксюша приказала себе испугаться, что он умрет у нее на руках, но снова ничего не вышло. Полное спокойствие, характерное для бездушной сволочи, и больше никаких чувств. Обидно.
Усатый нервно расхаживал возле машины с огнетушителем, и Ксюша сообразила, что он боится пожара, и даже тогда ей не стало страшно. Дверь открыта, она успеет выскочить, да и дядька страхует. Вроде бы надо разговаривать с умирающими, как-то их приободрять, Ксюша нахмурилась, но не смогла придумать ничего такого, что доставило бы радость этому полумертвому незнакомцу или побудило его выжить.
Только долг есть долг, и Ксюша выдавила из себя: «Ну, вы это, держитесь, пожалуйста…»
Наконец, прибыла «Скорая», и Ксюша передала пострадавшего бригаде. Фельдшер с длинными волосами и бородой оказался поразительно похож на Иисуса Христа с бабушкиной иконы.
Медики быстро погрузили мужчину на носилки, широким бинтом примотали к его ране Ксюшин фартук и уехали, завывая сиреной.
Ксюша собралась уходить с места происшествия, но тут ее перехватила милиция. Сначала похвалили за активную помощь, потом отругали, что не носит с собой ученического билета, которого, к слову сказать, у Ксюши вовсе не было, а потом снова похвалили и подкинули на своей машине до дома, весело запугав: «А то ты пойдешь, как жертва изнасилования, без фартука и вся в кровище».
Милиционеры были симпатичные молодые парни с открытыми лицами, совсем не похожие на тех зловещих упырей, образы которых, не жалея красок, рисовали школьные гопники. Никто вроде бы не собирался отбивать Ксюше почки, а совсем наоборот, тот, что постарше, заметив, что руки у нее все в крови, притормозил у ближайшей аптеки и заставил свирепую старушку-провизоршу пустить Ксюшу умыться.
Оттирая с рук засохшую кровь, она немного помечтала, как милиционер влюбится в нее, но парни только сказали, что она боевая девчонка, и пусть обязательно приходит к ним на службу.
«Нам нужны такие крепкие фронтовые ребята!» – процитировал милиционер и засмеялся, а Ксюша тоже улыбнулась, но на самом деле огорчилась, что ее, как всегда, держат за ударную силу, а не за прекрасную даму.
К счастью, бабушка отдыхала в своей комнате, и Ксюше удалось незамеченной прокрасться домой.
Она быстро приняла душ, постирала форменное платье, повесила его на балконе и полезла в дальний ящик стола, где хранила свои невеликие накопления.
На новый фартук, пожалуй, не хватит. Ладно, пока сентябрь, пару деньков можно в белом походить (типа она в восторге от учебы), а в пятницу надо взять у мамы недельный рубль на обеды и топать в универмаг за самым дешевым фартуком, иначе на нее обратят внимание в школе, но совсем не в том смысле, как бы хотелось.
Ксюша вздохнула. Еще одна мечта так и отвалится в прошлое, не сбывшись. Так ей хотелось красивый фартук с широкими крылышками, но в магазинах подобная красота не продается, а про ателье даже заикаться нечего – Ксюше сразу дома объяснят, кто она есть такая и что ей положено.
Ладно, главное сейчас, чтобы предки не узнали о ее приключении. Ксюша пока не могла сообразить, за что именно ей попадет, если откроется правда, но в том, что попадет обязательно, не сомневалась ни одной секунды.
Стало немножко грустно, что вот произошло с нею что-то интересное, а рассказать некому. Единственная подруга прямо первого сентября укатила на спортивные сборы и вернется только через месяц. А в школе даже смысла нет рот открывать – если вдруг и послушают, то уж точно не поверят, поржут над ней только, и все.
Ксюша еще подумала о пострадавшем, поправится ли он, и о том, втором. Тут на душе у нее стало кисло, и Ксюша мысленно поблагодарила усатого за то, что не позволил ей увидеть труп, и он так и остался для нее абстрактным пострадавшим. Милиционеры сказали, что он умер мгновенно, так что сам не заметил, и Ксюша ничем бы ему не помогла. Упрекать себя вроде как не в чем, но все равно было тоскливо от мысли, что жизнь может прерваться от одного неосторожного движения.
Был человек, дышал, чувствовал, может быть, любил, а потом неосторожно повернул руль – и все закончилось. И ничего не исправить.
Только ближе к вечеру до нее дошло, что это неосторожное движение могло прервать и ее собственную жизнь. Даже ноги подкосились от этого внезапного понимания, и Ксюша впервые почувствовала, что холодный пот это не просто фигура речи, а вполне себе реальное явление.
Улегшись на свой диванчик, Ксюша спрятала голову под подушку и попыталась представить, как это – не быть, но тут бабушка позвала ее помогать с ужином.
– Я чищу картошку, следовательно, существую, – вздохнула Ксюша и поплелась в кухню.
За ужином Ксюша нетерпеливо ждала, когда диктор ленинградских новостей закончит свой нудный бубнеж и покажут какую-нибудь киношку, как вдруг в бравурном речитативе ей послышалось собственное имя. «Да нет, не может быть», – подумала она, но машинально взглянула на экран.
В комедиях герои всегда узнают ошеломляющую новость в процессе чае- или винопития и от удивления плюются, как будто гладят пересохшее белье.
Теперь Ксюша выяснила, что это просто штамп. При виде большой фотографии Ксюши во весь экран не поперхнулись ни мама, ни бабушка, ни она сама.
В какой-то прострации они слушали восторженный рассказ журналиста, как Ксюша, настоящая комсомолка и верная наследница пионеров-героев, закрыла своим телом ребенка, а потом действовала, как настоящий санинструктор на поле боя. Фотография исчезла, на несколько секунд в кадре появилась физиономия классной руководительницы, сообщившей, что Ксюша, оказывается, ядро класса и все на нее равняются, и в телевизоре начались новости спорта, а за столом воцарилось гробовое молчание.
Понимая, что это конец, Ксюша все-таки попыталась непринужденно улыбнуться и сделала глоток чаю. Звяканье чашки о блюдце прозвучало как колокольный звон.
– Позволь спросить: и как же ты относишься к вдруг свалившейся на тебя славе? – наконец процедила мама.
Ксюша пожала плечами.
– Или теперь, когда ты стала звездой, мне придется узнавать о том, чем занимается моя дочь, исключительно из телевизионных новостей?
– Ну мам, какая я звезда, так… – пролепетала Ксюша, краснея.
– В самом деле, Ксения, – включилась бабушка, – ты обязана была все нам рассказать. Сколько раз повторять, что ты ничего не имеешь права от нас скрывать, пока находишься на нашем содержании?
– Да я просто чуть-чуть помогла, самую капельку, – заныла Ксюша, – откуда я знала, что они так все преподнесут…
Мама прервала ее, наставительно подняв палец:
– И тем не менее ты обязана была во всем признаться! Представь, что мы бы не посмотрели сегодня новости, а завтра коллеги стали бы узнавать у меня подробности, а я ничего не знаю. Подумай, как бы я выглядела перед ними?
– Да, Ксения, ты очень огорчаешь нас своей скрытностью, – вставила бабушка…
– Я просто забыла…
– Забыла про то, что тайное всегда становится явным, – усмехнулась мама.
– И в самом деле странно, что сделали сюжет про аварию на дороге, – заметила бабушка, – все же у нас стараются не освещать такие вещи, все больше про рекордные надои сообщают трудящимся. Вот Ксения и не подумала, что правда выяснится таким неожиданным образом.
– Нет, это просто возмутительно, что ты утаила от нас такое событие! Убирайся в свою комнату!
Когда в голосе мамы появлялись визгливые нотки, Ксюшу два раза просить не приходилось. Она выскочила из-за стола.
– И хорошенько подумай над своим поведением, – напутствовала бабушка.
Усевшись за письменный стол, Ксюша послушно приступила к размышлениям. Ведь знала же, что попадет, и вот, пожалуйста, предчувствия ее не обманули. Чертовы телевизионщики, кто их только за язык тянул! Что, за целый день реально ни одного повышенного надоя, выплавленного чугуна или там съезда какого-нибудь партийного? Не о чем людям рассказать, кроме как о ее приключениях? Да еще такими заскорузлыми штампами, настоящая комсомолка, верная наследница…
Теперь точно все, к нормальным людям вообще будет не подойти без того, чтоб не оборжали.
После этой дурацкой передачи мечты сбудутся, но только не так, как планировалось!!! Ксюша в самом деле перестанет быть незаметной серой мышкой – зато превратится в юродивую, вроде Лены Сониной. Училась у них в школе такая девочка, которая реально любила коммунизм и все такое прочее, за что ее, естественно, называли Соня Ленина. Но, простите, Соня Ленина много лет старалась заслужить репутацию местной сумасшедшей: то на комсомольском собрании двинет страстную речугу, то возглавит поход по местам боевой славы, то добровольно вызовется в почетный караул. Из-за нее Ксюшу с первого раза в комсомол не приняли, потому что на собеседовании она спросила, что делать со знаменем, если вдруг найдешь его в лесу, а Ксюша не знала. И вот интересно, ржать-то над Леной все ржали, а на собрании никто спорить не стал, хотя у этой дуры разве что красная пена изо рта не шла, когда она вещала, что таким, как Ксюша, не место в комсомоле. Пришлось еще месяц ждать следующего комсомольского собрания. В прошлом году Лена закончила школу, что ж, Ксюша, добро пожаловать на вакантное место школьной юродивой, а, говоря точнее, долбанутой. Хватило одного телевизионного репортажа, чтобы занять эту почетную должность.
Ксюша протяжно вздохнула, вспомнив, что вместе с фартуком уехал в больницу и комсомольский значок. Сплошные убытки, черт возьми.
До сегодняшнего дня пословица «не делай добра – не получишь зла» представлялась ей глупой и мещанской, но вот выяснилось, что это очень даже правда.
Нечего было соваться со своей помощью, и девчонку можно было не хватать, не уносить. Не так уж и далеко, если честно, машины съехали с дороги. Никого бы не задело, только испугались бы чуть-чуть сильнее, и все.
И уж точно без нее догадались бы придавить рану тому мужику, и «Скорую» вызвали бы. Правильно мама говорит: «Большая ошибка думать, что ты можешь обойтись без людей, но еще большая – считать, что люди не могут обойтись без тебя».
Надо быть скромнее, и тогда тебя на весь город не выставят дурой.
Ноябрь
Татьяна пришла в платье цвета красного вина, которое очень ей шло, и с новой прической, от которой еще чуть пахло парикмахерской. Мужики в палате оживились и приосанились, как только она появилась на пороге, и Федор улыбнулся:
– Прекрасно выглядишь.
– Спасибо, но это не для тебя.
– Ясно.
– Для сотрудниц. Хоть чуть-чуть омрачить их радость по поводу моего впадения в ничтожество.
– Таня, не могу ничего тебе обещать, но одно знаю совершенно точно – уволить тебя не могут. Трудовой кодекс в нашей стране – это святое, так сказать, последний оплот справедливости. Воскобойникова боятся сильно, но все-таки меньше, чем нарушить Трудовой кодекс, это я тебе как специалист говорю. Ломать на увольнение по собственному, возможно, будут, но если ты выдержишь, то сделать с тобой ничего у вас там не смогут.
Татьяна засмеялась:
– Господи, да кого волнует, доцент я или не доцент? Была жена прокурора, а стала жена зэка, вот где счастье!
– Меня еще не посадили вообще-то, – нахмурился Федор.
– Извини, – смягчилась Татьяна и сменила тему. – Я тебе зразы принесла, поешь, пока теплые?
Федор с радостью пристроился возле тумбочки. Два дня назад ему отменили антибиотики, и сразу вернулся аппетит.
Он быстро заработал вилкой и не заметил, как сожрал все.
– Лучший комплимент повару, – сказала жена, убирая маленькую алюминиевую кастрюльку, в которой носила в больницу обеды.
Федор давно не ел так много за один раз, поэтому устал и лег поверх одеяла.
– Просто божественно, – сказал он, – официально заявляю, что в котлетах ты достигла совершенства, Татьяна.
– Спасибо.
– Слушай, – спросил вдруг Федор, – а почему ты не пошла учиться на повара?
Татьяна, кажется, собиралась уходить, но присела на краешек кровати.
– Правда, Тань, у тебя же реальный талант, – искренне проговорил Федор.