– Спасибо за информацию, Дмитрий Ильич, – сказал Османов, – нам тоже кое-что известно, в том числе и о шашнях с французской военной миссией господ эсеров, возглавляемых неким Фондаминским-Бунаковым, назначенным еще Временным правительством главным комиссаром Черноморского флота. Как вы уже знаете, отношения с Антантой у нас сейчас натянутые, можно даже сказать, враждебные. Англичане даже попробовали захватить наши северные порты, чтобы установить там власть своих марионеток, но получили жестокий отпор, и теперь сидят тихо. При этом мы понимаем, что они не успокоятся. От французов тоже можно ожидать нечто подобное, ибо боеспособный Черноморский флот им очень опасен. Но все это так, операция прикрытия, никакой реальной вооруженной силы за эсерами пока в наличии нет. А вот некоторые наши товарищи, по нашим данным, готовят нам удар в спину. Вы, наверное, уже знаете о том, что произошло в Питере?
Дмитрий Ульянов молча кивнул, и майор Османов продолжил:
– Стихийный бунт, который будет отнюдь не стихийным, готовит агентура Антанты, которая сейчас активно работает над организацией беспорядков в Севастополе и других приморских городах.
– Кого вы имеете в виду, говоря о «некоторых наших товарищах»? – осторожно поинтересовался Дмитрий Ульянов. – Я знаю многих и готов поручиться за каждого из них.
– Об этом поговорим потом, – сказал Османов, доставая из кармана телеграмму предсовнаркома Сталина и подсвечивая маленьким светодиодным фонариком, чтобы Дмитрий Ильич смог ее прочитать. – Вот для начала, пожалуйста, ознакомьтесь.
– Да-с! – сказал Ульянов-младший, прочитав выписанный на имя Османова мандат, дающий его предъявителю чрезвычайные, можно даже сказать, диктаторские полномочия. – И с чего вы, Мехмед Ибрагимович, собираетесь начать?
– В первую очередь, – вполголоса сказал Османов, – я назначаю вас, товарищ Ульянов, товарища Железнякова, товарища Махно и товарища Слуцкого своими заместителями. Для предотвращения стихийного бунта, о котором вы упомянули, нам для начала нужно нейтрализовать наших явных врагов – эсера Фундаминского, капитана второго ранга Акимова, раздувающего украинский национализм среди моряков Черноморского флота и Севастопольского гарнизона и анархиствующих бандитов. Кроме того, надо поговорить с членами городского комитета партии большевиков. Необходимо убедиться – все ли они действуют так, как решил ЦК партии. А если они идут против линии партии, то надо определить – поступают ли они так по незнанию или невежеству, или в их действиях есть злой умысел.
– С товарищем Сталиным согласовано решение направить в распоряжение ЦК товарищей Гавена, Миллера и Пожарова. Товарищ Гавен, как вы знаете, серьезно болен, и ему требуется серьезное лечение. А товарищи Миллер и Пожаров доложат в ЦК о ситуации, сложившейся в Крыму и Севастополе. Возможно, что потом они сюда вернутся, хотя, скорее всего, партия для них найдет совсем другие участки работы. Дмитрий Ильич, давайте об организационных работах поговорим позднее, – сказал Османов. – Вы знаете, где в настоящий момент находятся эти члены городского комитета партии?
– Да, – кивнул Дмитрий Ульянов, – конечно, знаю, Мехмед Ибрагимович. Сейчас они заседают вместе с остальными нашими товарищами в Севастопольском городском комитете партии большевиков.
– Тогда, Дмитрий Ильич, мы с вами туда отправимся. Будете показывать нам дорогу, – сказал Османов, оборачиваясь к подошедшему Махно. – А вы, Нестор Иванович, побеседуйте с местными анархистами. Я прошу вас разобраться – действительно ли это люди являются идейными анархистами, или громкими фразами пытаются оправдать грабеж и бандитизм. Ну, и заодно расскажете о том, что большевики предлагают селянам – ведь многие солдаты и матросы совсем недавно пахали землю и выращивали хлеб. А вообще, пора уже кончать со всем этим бардаком и наводить порядок. А то придет Антанта и наведет свой порядок. Такой, что живые позавидуют мертвым.
Полчаса спустя,
улица Новороссийская, дом 11,
помещение Севастопольского городского комитета партии большевиков
В небольшой комнате с зашторенными окнами было накурено, хоть топор вешай. Сизый дым слоями плавал у потолка. Неярко светили две стоящие на большом столе семилинейные керосиновые лампы. Собравшиеся тут люди спорили до хрипоты и все никак не могли принять окончательное решение. Трое из выступавших отказывались выполнить указание ЦК и советского правительства. Трое других поддерживали линию партии. Трое против троих. Спорить можно было до бесконечности.
«Несогласные», для которых Питер и Сталин были не указ, требовали немедленно начать террор в отношении представителей эксплуататорских классов и провести всеобщую экспроприацию и национализацию. Возглавлял эту группу Юрий Гавен, который после каторги был полным инвалидом и мог с трудом передвигаться на костылях. Его сторонниками были Жан Миллер и Николай Пожаров. Против «несогласных» выступали Ян Тарвацкий, Алексей Коляденко, Станислав Новосельский. Отсутствующий в данный момент Антон Слуцкий тоже считал, что идти против линии ЦК и заниматься террором – это неразумно и даже преступно.
По странному стечению обстоятельств, в реальной истории Гавен, Миллер и Пожаров сумели спастись после разгрома и ликвидации немецкими оккупантами и татарскими националистами провозглашенной ими Таврической республики. А Тарвацкий, Коляденко, Новосельский и Антон Слуцкий были схвачены крымскими националистами и расстреляны. Как знать, быть может, стечение обстоятельств было совсем не случайным? Своей смертью из спасшихся тогда от расправы умер в 1928 году только Николай Пожаров. А Юрий Гавен и Жан Миллер были в 1938 году арестованы, осуждены и расстреляны как враги народа и участники троцкистского подполья.
Но в самый разгар очередной словесной перепалки в коридоре раздались шаги и чьи-то громкие голоса.
– Николай, – сказал Пожарову Гавен, раздосадованный тем, что шум в коридоре сбил его с мысли, – посмотри, что там происходит?
Но не успел Пожаров шагнуть к двери, как она распахнулась, и на пороге комнаты появились Дмитрий Ульянов с Антоном Слуцким в сопровождении нескольких незнакомых людей, один из которых уж очень смахивал на старорежимного офицера.
– Здравствуйте, товарищи, – сказал Дмитрий Ильич, – разрешите представить вам прибывших из Петрограда делегатов от товарища Сталина – командира отряда Красной гвардии товарища Османова и комиссара отряда товарища Железнякова. По решению ЦК партии и распоряжению товарища Сталина товарищ Османов временно назначен верховным военным и гражданским начальником Таврической губернии. Кроме того, согласно этому же распоряжению товарищи Гавен, Миллер и Пожаров вызываются в Петроград в распоряжение ЦК нашей партии. Я полагаю, что как настоящие большевики все присутствующие проголосуют за то, что решение ЦК и большевистского правительства должно быть незамедлительно выполнено. Кто за то, чтобы подчиниться партийной дисциплине и выполнить распоряжение главы советского правительства – прошу поднять руку.
Присутствующие обалдело переглянулись. Пожаров попытался было незаметно сунуть руку под полу тужурки, где на поясном ремне висела кобура с наганом. Но увидев вошедших в комнату нескольких крепких вооруженных молодых людей, он так же осторожно и незаметно вытащил руку и сделал вид, что ищет в карманах носовой платок.
Полчаса спустя, когда Гавен, поддерживаемый Миллером и Пожаровым, покинул комнату, в ней было сформировано новое руководство партии большевиков Тавриды, состоящее из Османова, Ульянова и Железнякова и товарищей, выразивших полную поддержку правительству Сталина. Основная же работа была впереди. Необходимо было как можно быстрее установить в городе твердую советскую власть, прекратить брожение среди матросов и солдат гарнизона и приступить к налаживанию нормальной мирной жизни, а также восстанавливать боеспособность Черноморского флота.
Часть третья
Царство Полярной звезды
22 (9) декабря 1917 года, вечер.
Гельсингфорс. Свеаборг, Старая крепость. Штаб
Присутствуют:
командующий особой эскадрой контр-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов,
командующий 2-го корпуса Красной гвардии генерал-майор Михаил Степанович Свечников,
уполномоченный Совнаркома генерал-лейтенант Густав Карлович Маннергейм,
представитель ЦК ВКП(б) Эйно Рахья
– Эт-то черт знает что! – возмущенно воскликнул Эйно Рахья, швырнув на стол донесение одного из функционеров большевистской партии из Лахти. От сильного волнения в его голосе явственно чувствовался финский акцент. – Эт-ти мерзавцы как с цепи сорвались.
– Да, кто бы мог ожидать подобного, – несколько озадаченно проговорил генерал Свечников. – Совсем это не похоже на финнов, товарищи. Будто абреки какие кавказские или башибузуки турецкие… Режут глотки не только русским офицерам, но и их женам, и детям. Убивают всех русских только за то, что они русские. Вот, послушайте…
Свечников взял перевод донесения, и стал читать:
– «Убивали всех, от гимназистов до чиновников, попадавшиеся в русской форме пристреливались на месте… Были убиты два реалиста, шедших по улице в своих мундирчиках. Расстреливали на глазах у толпы, перед расстрелом срывали с людей часы, кольца, отбирали кошельки, стаскивали сапоги, одежду и так далее. Особенно охотились за русскими офицерами; погибло их несть числа. Многих вызывали из квартир, якобы для просмотра документов, и они домой уже не возвращались, а родственники потом отыскивали их в кучах тел: с них оказывалось снятым даже белье».
Эйно Рахья, несмотря на то что он уже читал это донесение, не выдержал и замысловато выругался по-русски. Маннергейм крякнул и с уважением посмотрел сначала на своего земляка. Против флота конногвардейцы в части ругани были завсегда слабоваты.
– Что будем делать, товарищи? – нарушил тягостное молчание Ларионов. – Любой ценой надо, наконец, пресечь бесчинства этой банды, решившей, что после ухода основной части флота против нее не осталось реальной силы! Мы там это у себя проходили и на Кавказе, и в Прибалтике. Почуявшие запах крови бандиты от безнаказанности только хмелеют. Подавить эту вакханалию убийств надо самым жесточайшим образом. Товарищ Сталин дал вам все необходимые для этого полномочия. Вы согласны со мной, Густав Карлович?
Генерал Маннергейм встал, прокашлялся и заявил:
– С этими мерзавцами, как правильно сказал Виктор Сергеевич, надо покончить немедленно и безжалостно, раз и навсегда! Покончить так, как это было сделано в Петрограде, после чего и в самом городе и в округе наступили мир и спокойствие. Не должны жить те, кто убивает русских офицеров и их жен с детьми только за то, что они русские…
– Густав Карлович, – перебил барона генерал Свечников, – эти бандиты убивают не только русских. Вон, в Выборге убили несколько поляков, потому что они не знали финского языка. Этого вполне хватило для того, чтобы их расстрелять.
– Михаил Степанович, – адмирал Ларионов обратился к генералу, – у вас достаточно сил, чтобы остановить этот безнаказанный разгул бандитизма и погромы? Может быть, вам нужно подкрепление? Мы можем перебросить из Петрограда отряд морской пехоты и красногвардейцев. К тому же можно задействовать отряды моряков с кораблей, поставленных на зимнюю стоянку в Гельсингфорсе. Товарищи с «Авроры» просто рвутся в дело. Пусть часть их команд, в основном артиллеристов, задействована для укомплектования бронепоездов, но осталось еще достаточно много народу, которым в зимний период просто нечем заняться. Чтобы люди не бездельничали до весны можно сформировать несколько сводных морских батальонов в помощь Красной гвардии.
Свечников посмотрел на Маннергейма, тот с мрачным видом кивнул, и командующий корпусом Красной гвардии сказал:
– Я немедленно отдам приказ о введении комендантского часа, наведении порядка и разоружении и интернировании всех не подчиняющихся нам формирований. Любой же, кто окажет моим солдатам вооруженное сопротивление, должен быть немедленно уничтожен на месте.
– Согласен, – коротко сказал Маннергейм, а Эйно Рахья одобрительно кивнул, добавив:
– Со своей стороны мы ускорим формирование отрядов добровольцев с подчинением их командованию Красной гвардии. Эти бандиты враги не только русского, но и трудового финского народа, они не хотят, чтобы финские рабочие и крестьяне, наконец, зажили, как им это подобает.
– Товарищи, – добавил адмирал Ларионов, – я полагаю, что к делу следует подключить ведомство товарища Дзержинского. Необходимо не только уничтожить бандитов, погромщиков и убийц, но и выйти на их главарей и заказчиков. Я думаю, что эти бесчинства являются ответом на непризнание нами финской независимости, и в данном деле не обошлось без участия внешних сил. Скорее всего, основные фигуранты событий находятся не в Або, Лахти, Гельсингфорсе или Выборге, а в Лондоне, Париже, Стокгольме и Нью-Йорке. Надо будет сделать все, чтобы такое больше никогда бы не повторилось.
– Да и так все понятно, Виктор Сергеевич, – сказал Эйно Рахья, – это зверствуют так называемые отряды самообороны. Они как будто взбесились после того, как на ступенях Сената товарищ Дзержинский декретом Совнаркома распустил Сейм. Воевать с нами в открытую у них ни сил, ни смелости не хватает, поэтому они и расправляются над безоружными и беззащитными. – У-у-у, сатана перкеле, – не выдержав, выругался по-фински Эйно Рахья.
– Товарищ Рахья, – сказал адмирал Ларионов, – не исключено, что под видом сторонников распущенного буржуазного Сейма орудуют и обычные уголовники. Впрочем, хрен редьки не слаще. И тех и других требуется беспощадно уничтожить. Так что, товарищи, управитесь сами? Или оказать вам помощь?
– Думаю, что мы управимся своими силами, – подумав, ответил генерал Свечников, – но за предложение помощи спасибо, Виктор Сергеевич. Неплохо было бы, если бы вы одолжили на время ваши радиостанции. Очень важно, чтобы наши отряды, которые будут бороться с этими бандами, действовали согласованно. А вас, товарищ Рахья, я попрошу направить к нам местных большевиков, которые знают здешние места. С их помощью мы быстро покончим с этими душегубами.
– Связь и воздушную разведку мы вам обеспечим, – сказал адмирал Ларионов. – Кроме того, я сегодня же свяжусь по радио с Петроградом и попрошу товарищей Сталина и Ленина, чтобы немедленно был принят декрет, объявляющий Финляндию на осадном положении, а всех погромщиков и убийц на территории бывшего Великого княжества Финляндского находящимися вне действия закона. В таком случае после поимки участники бесчинств будут подлежать расстрелу на месте, а их близкие родственники высылке в Лапландию или еще куда подалее…
– Гм, – хмыкнул Маннергейм, приглаживая усы, – однако, господа – простите – товарищи, – это не слишком ли… – он замялся.
– Не слишком ли жестоко? Вы это хотите сказать, Густав Карлович? – спросил адмирал Ларионов. Маннергейм растерянно кивнул, и адмирал продолжил: – Знаете, Густав Карлович, после того как прочитал вот это, то я никакие меры не считаю слишком жестокими.
Адмирал взял со стола лист бумаги и начал зачитывать вслух корявые строчки документа:
– «…среди расстрелянных: Александр Смирнов (9 лет), Касмен Свадерский (12 лет), Андрей Чубриков (13 лет), Николай Наумов (15 лет)…»
Маннергейм лишь развел руками – дескать, действительно, таким зверям в человеческом обличье не стоит жить на белом свете.
Неожиданно раздался звонок телефона, стоящего на столе. Генерал Свечников извинился и взял трубку. Первые же слова, сказанные ему собеседником, заставили его вздрогнуть.
– Что-о-о! – воскликнул он. – Повторите! Когда это случилось?! Все убиты… Доложите о всех подробностях случившегося… – потом, выслушав своего собеседника, спросил: – Удалось выяснить, кто это сделал?! Хорошо, немедленно я доложу об этом в Петроград…
Свечников положил трубку и повернулся к присутствующим, которые с любопытством и тревогой смотрели на него.