«Резиденция» Воронцова представляла собой две смежные комнаты. Собственно кабинет, со всеми присущими атрибутами – плотно задернутыми занавесками, письменным столом, четырьмя стульями, массивным сейфом, занимавшим целый угол, и шкафом, заполненным книгами пополам с какими-то картонными папками, расставленными в понятном только одному хозяину порядке. Сразу за ним, прикрытая портьерами, была дверь в маленькую спальню, вмещавшую только никелированную кровать, тумбочку, шифоньер и табуретку, на которой я и коротал время, слушая в режиме инкогнито разговор ротмистра и гауптмана фон Штайнберга. Гауптман начал беседу то ли с традиционно-высокомерной германской наглости, то ли с крика измученной души.
– Герр Воронцофф, может быть, вы наконец объясните мне, почему я уже столько времени здесь?! Я – офицер германской армии, и если нахожусь в плену, отправьте меня и обер-лёйтнанта Майера в лагерь для военнопленных, как то предписано Гаагской конвенцией! Что вы еще от нас хотите?
– Скажите, герр гауптман, а похищение человека, более того, члена Царствующего дома, с целью шантажа тоже прописано в международных соглашениях? – голос Петра Всеславовича звучит вежливо и вкрадчиво. – Или всё-таки данное деяние подпадает под юрисдикцию уголовного права? И как в таком случае вас рассматривать? Как бесчестного похитителя молодых девушек? Группой лиц по предварительному сговору…
О как! Ротмистр уже взял на вооружение словечки из нашего времени. М-да, звучит неплохо… Так, а что там наш бедный Генрих вякает в оправдание?..
– Я исполнял приказ, как и положено военнослужащему любой армии!..
– А вам не приходило в голову, что военнослужащий, исполняющий преступный приказ, сам является преступником? Или нужно было попасть в плен, чтобы понять такую простую истину?
– …К сожалению, герр Воронцофф, вы правы… – немец отвечает уже совсем другим тоном и после долгого молчания.
– Других претензий нет, герр гауптман? По питанию, например?.. В лагере гораздо более скудный рацион, нежели здесь. К сожалению, переводы из «Дойче банка» далеко не полностью покрывают расходы на содержание военнопленных. А мы, как сами понимаете, далеки от желания изображать радушных хозяев перед долгожданными гостями. Особенно после того, как стали известны условия содержания наших пленных в Германии. Тем более что бюджет империи не предусматривает подобной роскоши. Что же касается остального, вся корреспонденция, в частности письмо от некоей фройляйн Греты фон Ритцен, вам вручена, в газетах тоже не отказывали, нашли даже Шиллера и Гёте на немецком. Ограничения в прогулках связаны только с нежеланием снять форму и переодеться в цивильное. Общению с обер-лёйтнантом Майером тоже не препятствуем, других людей, желающих пообщаться, до сегодняшнего дня не было… Но вот как раз сейчас вам предстоит встреча с одним человеком. Правда, я не уверен, что она будет радостной…
Оп-па, хватит прохлаждаться, мой выход. Распахиваю портьеры и выхожу на всеобщее обозрение, стараясь изобразить обаятельную улыбку в сторону бывшего противника. Осунувшийся за время пребывания «в гостях» немец тем не менее сидит в чистой, аккуратно выглаженной форме, правда, теперь уже без погон.
– Гутен таг, герр гауптман. Рад видеть вас в добром здравии. Как нога, не беспокоит?
Брови фон Штайнберга удивлённо взлетают вверх, затем он кривится в угрюмой усмешке:
– Герр Гурофф? Не ожидал вас здесь увидеть… Что касается ранения, ваши солдаты могли бы стрелять и более метко.
– Буду откровенен… Попал именно туда, куда целился. Внешняя сторона бедра, чтобы не повредить кость и артерию.
– Зачем вам это надо было? – Гауптман растерянно ждет ответа.
– Всё просто. Чтобы уменьшить количество преследователей, часть солдат ведь должна была остаться, чтобы оказать вам помощь.
Немец зло смотрит на меня, затем выдает:
– Дьявольская логика. Оставить в живых, чтобы потом вынудить пройти все эти круги ада?.. Лучше бы вы меня пристрелили!
– Не согласен. Нужно же было узнать, в чью голову пришла такая умная мысль – взять в заложницы дочь императора, чтобы потом заставить его пойти на предательство союзников и сепаратный мир.
– Да, наверное, вы правы… – Фон Штайнберг делает паузу, затем продолжает, отрешённо глядя в одну точку: – Герр Воронцов позволил нам присутствовать на допросах оставшихся в живых… революционеров, которые рассказали, что…
– Что их главарь получил задание от вашего непосредственного начальника майора фон Тельхейма, – вступает в разговор молчавший до сих пор Воронцов, затем довольно своеобразно цитирует Евангелие от Матфея: – Да не будет ведать правая рука, что творит левая…
– Генрих… Вы позволите называть себя так? В свою очередь можете называть меня просто Денисом. Полковник Николаи с майором просто сыграли вас втёмную, придумали полуромантическую сказочку для рыцаря, неукоснительно следующего кодексу чести. – Пора менять кнут на пряник и втираться в доверие, пока гауптман немного не в своей тарелке. – Но вы действительно можете сделать многое для своей страны…
Гауптман недоумённо переводит взгляд с меня на Петра Всеславовича и обратно:
– И что же я могу сделать, находясь здесь?.. Или вы хотите меня сделать своим шпионом?..
М-да, как-то поглупел Штайнберг, ахинею несёт. Или имеем налицо все признаки нервного расстройства. Не офицер, а девица, тоскующая по валерьянке. Логически думать у него пока получается не очень…
– Никто не собирается вербовать и склонять к нарушению присяги Генриха фон Штайнберга. Тем более что вы никогда этого не сделаете, даже под угрозой смерти, в чём я имел возможность убедиться еще тогда, в замке. Да и шпион из вас никудышный. Всё, что знали, уже рассказали, а после плена к серьёзным делам вас не подпустят на пушечный выстрел. Скорее всего, выпнут в отставку. В лучшем случае… – Так, ниже плинтуса гауптмана опустили, теперь начинаем обмазывать патокой. – Давайте поговорим о другом. С какой мотивацией ваша группа была отправлена на задание? Оставим розовые сопли о родственных чувствах кайзера к двоюродной племяннице… Полковник Николаи хотел иметь не предлог, а козырь для мирных переговоров, учитывая нежелание нашего императора о чём-то договариваться. Сейчас, как вы знаете, его величество из-за ранения передал власть своему брату, великому князю Михаилу Александровичу, назначив его регентом при цесаревиче. Так вот, у его высочества несколько иная точка зрения по данному вопросу. Сразу хочу предупредить, о сепаратных переговорах и выходе России из войны не может быть и речи, но… Но есть вероятность несколько облегчить положение Германии, при условии адекватных ответных действий. И вы, Генрих, можете посодействовать диалогу, через полковника Николаи доведя до сведения кайзера, что есть возможность обсудить некоторые вопросы…
– Герр Гурофф… Я… Я даже не знаю… То, что я услышал… Это настолько неожиданно…
Похоже, герру гауптману срочно требуется перезагрузка и на сегодня разговор окончен.
– Никто не требует от вас сиюминутного ответа, можете как следует подумать и посоветоваться с Майером. И, если не возражаете, давайте продолжим беседу завтра в это же время…
На следующий день мы продолжили уже в расширенном составе. Хотя Майер, с которым гауптман вчера о чем-то шушукался до поздней ночи, просто изображает присутствие, сохраняя молчание и сверля нас с Воронцовым пристальным взглядом. Наверное, немцы решили разделиться, и в то время как фон Штайнберг ведёт разговор, его подчиненный пытается понять, врём ли мы, и если да, то насколько. Детектор лжи, на хрен. Учитывая, что мы будем говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, задачка у него не из лёгких…
– Мы хотим иметь гарантии, что всё сказанное вами является правдой, а не служит прикрытием какой-то провокации. – Сегодня гауптман ведет себя уверенней и позволяет себе даже немного подерзить. Хотя на его месте я делал бы то же самое.
– Генрих, как вы себе это представляете? Единственная гарантия – здравый смысл. Я могу только дать слово офицера, что всё сказанное вчера является правдой… В конце концов, вы ничем не рискуете. Мы отправляем вас и обер-лейтенанта в Германию, если начальство вам не поверит, всё останется по-прежнему. Даже не будем настаивать на обещании не воевать против нас, памятуя о нашей первой встрече.
– И не боитесь отпустить двух офицеров… особого подразделения? – О, у Майера голосок прорезался! Правда, звучит в нём недоверие и скепсис.
– Конечно, определённый риск есть. Но в случае странных, скажем так, событий на каком-либо участке фронта мы будем там незамедлительно. И тогда кому-то проще будет сразу застрелиться, чем попадать в наши распростёртые объятия, – добавляю немного металла в голос, надо же поставить гансов на место. – Кстати, ваша рота не такая уж и особенная, возможности ваших солдат где-то на уровне штурмовиков капитана Вилли Рора. Не более. Даже несмотря на то, что учите их хитрым японским приёмчикам.
Воронцов рассказал, что каждое утро оба немца «дерутся с воздухом», по словам охранников. Заинтересовавшись, сегодня посмотрел через глазок двери на то, как Майер изображает бой с тенью в стиле какой-то школы дзю-дзюцу… М-да, технике худо-бедно его научили, а вот с психологией – напряг. Нельзя же так реагировать на простую подначку…
– Герр Гурофф, вы пользуетесь нашим положением пленных? – Обер-лейтенант непроизвольно сжимает кулаки и выпячивает нижнюю челюсть. – Это не очень-то благородно – оскорблять, зная, что вам не ответят!..
– Во-первых, я лишь констатирую факт, не думая никого обидеть. Во-вторых… – В голову приходит интересная мысль, но времени как следует обдумать её нет. – А во-вторых, я предлагаю вам, герр обер-лейтенант, кумитэ… тренировочный поединок. Принимаете вызов?.. Тогда давайте завтра, в одиннадцать часов. В спортивных костюмах вы с гауптманом вроде освоились, подходящее место есть неподалёку.
Ошарашенный Майер сидит несколько секунд с открытым ртом, затем, понимая, что обратного пути нет, кивает головой, соглашаясь.
– Ну, вот и хорошо, вернёмся к теме разговора, – Воронцов напоминает всем, что мы собрались здесь по делу, и довольно важному.
– Повторюсь, никаких гарантий, кроме своего слова, я дать не могу. Придется просто поверить… – приходится повторять ранее сказанное. – От вас требуется только благополучно добраться до полковника Николаи и передать ему предложение о встрече.
– Может быть, герр Гурофф придумает, как убедить герра оберста, что это не является ловушкой ни для него, ни для того, кого он может прислать вместо себя? – Майер, быстро успокоившись и окончательно забыв о своей роли наблюдателя, вписывается в разговор.
– Мы согласны, чтобы встреча проходила на вашей стороне. Конкретное место сообщим за несколько дней до самой встречи, можете прочесать там всё вдоль и поперек, – излагаю заранее оговоренные с Воронцовым условия. – Не думаю, что вы пригоните туда полк или дивизию, если хоть чуть-чуть озаботитесь секретностью рандеву. И с вашей, и с нашей стороны должен быть человек, облечённый доверием августейших особ. Способ связи будет сообщен позже…
– Герр Гуров… Деннис, я не ставлю под сомнение вашу честность… – фон Штайнберг то ли мстит мне за вчерашнюю фамильярность, то ли пытается наладить доверительные отношения. – Но нам хотелось бы иметь уверенность, что ваше предложение действительно имеет поддержку у регента Российской империи. Только убедившись в этом мы сможем дать вам определённый ответ… И вчера вы сказали, что о сепаратном мире разговора быть не может. Что тогда? Не могли бы объяснить свою позицию? Всё же оберсту Николаи нужны будут веские аргументы для принятия решения.
Ну, наконец-то пошел серьезный разговор!..
– Вы можете не согласиться с нашей точкой зрения, но Германия обречена на поражение. Позвольте я обосную свою мысль, а потом выслушаю ваши возражения, майне херен!.. План Шлиффена, на который надеялись ваши генеральштеблеры, не сработал, и теперь Германия имеет войну на два фронта, для которой не хватает ни сил, ни ресурсов. Австрийцы как союзники оказались не на высоте, так что ваше поражение – вопрос времени…
– А что вы скажете на то, что боевые действия ведутся на территории Франции и России, а не Германской империи? – довольно невежливо перебивает меня неугомонный Майер, изображая на лице язвительную усмешку. – Неужели нашим солдатам придется капитулировать, находясь в Париже или Петрограде?
– Ваши солдаты не попадут туда, протянут от голода ноги по дороге. Надеюсь, уж для вас-то не секрет, как обстоят дела с продовольствием в фатерлянде? И даже открытый грабеж мирного населения не спасает положения. Кстати, не напомните, что по этому поводу прописано в столь уважаемых вами конвенциях? Или германские военнослужащие вспоминают о них, только когда припечет?..
Обер-лейтенант катает желваки на скулах, но уже помалкивает в тряпочку, не найдя, что возразить. Продолжаю дальше, обращаясь лично к фон Штайнбергу:
– Надеюсь, то, что я сейчас скажу, не стоит передавать кому-либо, кроме полковника Николаи?.. Согласен, немецкие солдаты и офицеры обучены и дисциплинированны, и вы добились некоторых успехов. Всё это время союзников спасали только русские солдаты, которых, не считаясь с потерями, бросали в абсолютно неподготовленные наступления, единственная цель которых заключалась в том, чтобы оттянуть часть ваших сил на Восточный фронт. Но, как я однажды уже сказал вам, Генрих, неким важным господам, в основном обитающим в Лондоне, этого показалось мало, и они начали изо всех сил «помогать» нашей империи… Истекать кровью за свои барыши. Более того, в некоторых кругах Британии считают, что чем больше мы с вами будем уничтожать друг друга, тем прочнее будет их почти мировое господство. Наше прошлогоднее отступление обусловлено в основном отсутствием боеприпасов, не поставленных своевременно. И есть большое подозрение, что делалось это специально. Поэтому Россия больше не собирается выступать в роли бойцового пса, зарабатывающего своему хозяину выигрыш по ставкам… Надеюсь, вы поняли, что имеется в виду.
– Да, я понял вас, Деннис… – Гауптману потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить сказанное. – Завтра мы дадим вам окончательный ответ.
– Сразу после поединка, – Майер опять подает признаки жизни.
– Никакого поединка завтра не будет, – в голосе фон Штайнберга звучат металлические нотки. – Завтра у обер-лейтнанта Майера появится гораздо более важная задача…
Поединок назавтра действительно не состоялся. С самого утра судорожно и безуспешно пытался вспомнить, как надо правильно встречать жену из роддома. Собственного опыта не имелось от слова «вообще», рассказы бывших сослуживцев из будущего обычно начинались с обмывания события различными спиртосодержащими жидкостями, так что задачка стояла еще та. В голову, забитую уставами, воинскими наставлениями и учебниками по военному делу, не пришло ничего лучшего, чем скосить, пока Павлов не спохватился, клумбу рядом с гостиницей, и теперь вот изнываю в ожидании у крыльца медкорпуса в компании будущего крёстного Келлера и огромного, в полный обхват, букета бледно-сиреневых хризантем.
Маяться, впрочем, приходится недолго, через несколько минут выходят Полина Артемьевна и две моих рыженьких девчушки – Дашенька с Марьей Денисовной на руках. Срываюсь навстречу жене, но чмокнуть её получается только после того, как тёща забирает внучку. В продолжение рокировки запелёнанный детёныш передается мне, и мы идем домой, провожаемые радостно-широкими улыбками знакомых, якобы случайно оказавшихся поблизости. Почувствовав другие руки, Машенька хмурит бровки, недовольно морщит носик, собираясь подать голос, но потом передумывает и, пару раз шевельнув ножками, снова складывает губки бантиком, решив пока не нарушать тишину.
На крыльце коттеджа нас встречает всё остальное семейство: Александр Михайлович, Сашка с Матвеем, Семён и няня Оля. Минуя эту толпу, доходим до конечной точки маршрута, где стоит уже приготовленная кроватка. Очень осторожно опускаю дочку на матрасик и, как на боевом выходе, бесшумно выхожу из детской в гостиную, где шёпотом уже идет яростный спор, кому первым идти любоваться на малышку. Пока глупые двуногие спорят о чем-то непонятном, пушистая хитрюля Муня первой заскакивает внутрь, настороженно обнюхивает через деревянную решетку нового «котёнка» и, приняв к сведению увеличение своего прайда, запрыгивает на комод и начинает работать сторожем, секьюрити и церемониймейстером по совместительству.