Вервольф вспыхнул. Его шкура полезла длинными языками раскалённой лавы, расплываясь пылающей лужей по земле. Голова провалилась в грудную клетку, тело исказилось, как пластмассовая игрушка в костре, постепенно сминаясь в бесформенный комок.
Я тоже превратился в пылающий факел. Пламя жадно лизало меня, трещали волосы, лопалась обугленная кожа. Я отчётливо чуял запах гари и кричал, пока не охрип, пока не задохнулся вонючим дымом, пока не рухнул на истоптанную тысячами ног землю, корчась в предсмертных судорогах.
Я вынырнул из сна, как из океанической пучины, с шумом втянул в себя воздух и закашлялся. В комнате висел смрад тлеющей ткани, слоями плавал дерущий горло дым. Видимо, пока я спал, одно из поленьев выстрелило угольком. Тлеющая головёшка попала на плед и прожгла в нём огромную дыру. Во сне я почувствовал запах дыма, дремлющее сознание наложило на него недавно полученную информацию, что, в итоге, вылилось в настоящий кошмар.
Я скинул с себя дымящийся плед, затоптал опалённые края прорехи ногами и отбросил испорченную вещь подальше от камина. Хорошо хоть пожар не начался, да и я в живых остался, а ведь мог угореть. Нашли бы потом в кресле без признаков жизни с тлеющим пледом на коленях… Да уж, повезло, что и говорить.
То ли после недавнего сна, то ли время уже подошло – стрелки на часах показывали полдень (время суток помогла определить светлая щель между стеной и плотным полотном шторы) – я почувствовал, что сильно проголодался. Стоило подумать о еде, как желудок громко заурчал, побуждая немедленно заняться поисками пищи.
Кухня нашлась в левом крыле дома, за анфиладой богато обставленных комнат. Огромная, как и все помещения особняка, она вмещала в себя с десяток шкафов и шкафчиков, настоящую печь на дровах, газовую плиту, холодильник и два длинных стола, на которых готовили еду. На вбитых в стену крюках висели сковороды разных размеров: от полуметра в диаметре до чайного блюдца. Котлы, котелки и кастрюли сверкали отполированными боками на полках деревянных стеллажей. Из настольных подставок широким веером торчали ручки ножей, а на полочке под портретом Гитлера лежал цельнометаллический топорик для разделки мяса. Всё такое чистое, аккуратное, как будто никто и никогда этим не пользовался.
Я пошарил по шкафам и шкафчикам. Почти все они были заставлены посудой, только в двух хранились продукты. В одном хлеб и разные крупы в стеклянных баночках, в другом специи, о чём я догадался по запаху, даже не открывая дверцы. Зато в холодильнике было чем поживиться. Вино и пиво я трогать не стал, а вот сельтерскую с колбасой и сыром позаимствовал.
Завтрак пошёл на пользу не только желудку, но и мозгам. Полученная информация словно сама собой разложилась по полочкам и уже воспринималась не как скопище непонятных цифр и терминов, а как стройная система со всеми вытекающими отсюда последствиями. Теперь я мог с уверенностью сказать, что знаю почти то же, что и Валленштайн до моего перемещения в его тело. Наверняка объяснение данному феномену крылось в элементарном сопряжении наших сознаний, но мне хотелось думать, что я всё понял сам.
Из тетрадей барона я почерпнул многое, но кое-каких деталей мне всё-таки не хватало. Для полноты картины неплохо было бы посетить лабораторию и порыться в её архивах, прежде чем ехать на фабрику. Сперва я так и хотел поступить, но потом передумал: Гитлер наверняка отдал приказ следить за мной. Так что, если я хочу сохранить свободу передвижения и использовать её для скорейшего возвращения домой, мне надо в кратчайшие сроки наведаться в горы к Кригеру, а потом уже заниматься другими делами.
В прихожей я неожиданно столкнулся с женой барона. Она недавно откуда-то вернулась и стояла с покрытой бисером растаявших снежинок тёмной фетровой шляпкой в руках. Густые волны рыжих волос рассыпались по песцовому воротнику приталенной шубки, на щеках играл румянец, изумрудные глаза радостно сверкали.
– Ты куда-то собрался, милый? – постукивая каблучками чёрных ботинок, Сванхильда подошла к вешалке, взмахнула рукой, изящным движением закидывая шляпку на изогнутый рог.
– Да. Ты говорила: Кригер хочет встретиться со мной, вот я и решил навестить его фабрику. – Я помог ей снять шубку, повесил на крюк под шляпкой и направился к оставленным в углу сапогам. – Дорогая, ты не могла бы вызвать машину?
– Конечно, милый, сейчас.
Шурша длинной жаккардовой юбкой шоколадного оттенка, Сванхильда прошла в соседнюю комнату. Вскоре оттуда донеслись тихие щелчки номеронабирателя, чуть позже послышались обрывки слов.
Я уже застёгивал пуговицы шинели, когда баронесса появилась в парадной.
– Машина скоро будет. Я так понимаю, тебя сегодня не ждать?
– Угу, – буркнул я, снял фуражку с вешалки и надел на голову.
– Опять ночевать одной, – притворно вздохнула Сванхильда.
– Постараюсь завтра вернуться.
– Не надо! – воскликнула баронесса.
Я посмотрел на «жену» с нескрываемым удивлением. Она шагнула ко мне, стряхнула с погона невидимые пылинки, обняла за шею и жарко зашептала на ухо:
– Фюреру нужен результат, тебе – слава. Не торопись, милый, иначе всё испортишь. Лучше десять раз всё проверь, убедись, что всё работает, и только потом возвращайся с победой.
Она поцеловала меня в щёку, стёрла следы губной помады и пошевелила пальчиками в прощальном жесте. Я кивнул и, не желая больше присутствовать при этом спектакле, вышел за дверь.
Сегодня погода радовала отсутствием ветра. Снежинки медленно кружились в воздухе, падали на донышко фуражки, белыми пушинками оседали на погонах и рукавах шинели. Солнце пряталось за низкими тучами. Серая хмарь берлинского дня гудела от рёва моторов, пронзительного свиста паровозов и топота марширующих по площади пехотинцев. Солдаты под командой долговязого офицера организованной колонной двигались к вокзалу, готовясь в ближайшее время отправиться на восток, где мой прадед задаст им пороху вместе с миллионами таких же, как он, советских солдат.
Слева послышался нарастающий рокот. Я повернул голову и увидел быстро приближающийся к особняку «опель». Машина притормозила, пропуская идущий наперерез грузовик с брезентовым тентом над кузовом, фыркнула двигателем, набирая обороты, и через несколько секунд остановилась возле крыльца.
Из «опеля» выскочил коротконогий шофёр в солдатской шинели, открыл пассажирскую дверь и замер, ожидая с молчаливым почтением, когда офицер соизволит сесть в салон. Это был тот же парень, что вёз меня домой из лаборатории в первый день моего пребывания в шкуре Валленштайна. Я не заставил его долго ждать, быстро сбежал по ступенькам и удобно устроился на кожаном диване заднего сиденья.
Глава 5
За окном тянулись голые скалы с белыми проплешинами снега, тёмными изломами расщелин и зелёными пятнами сосняка на крутых склонах. Мотор неуверенно тарахтел, часто чихая и переходя на хрип. Сказывались низкая температура и разреженность воздуха. Время от времени сквозь прерывистую песню двигателя до меня доносился шум камнепада. В такие мгновения воображение живо рисовало, как вылетевшие из-под колёс камни весело скачут по обветренным склонам, собирая по пути лавину из разных по размеру обломков скальных пород.
Спустя полчаса горная тропа перевалила через хребет узкого ущелья и побежала к давно потухшему кратеру древнего вулкана, похожему на свернувшегося кольцом дракона. (Дорога как раз проходила в том месте, где каменный ящер пытался укусить себя за хвост.) Машина мгновенно отреагировала на перемены. Двигатель уже не перхал, переходя с кашля на хрип, а работал ровно, монотонно гудя на одной ноте. «Опель» степенно проехал мимо зубастой пасти скалистого чудища и покатился по широкой каменистой равнине, хрустя гравием под колёсами.
Вдали показались приземистые здания. По мере приближения, постройки росли в размерах и вскоре превратились в промышленные корпуса с тёмными квадратами окон. В стороне от них ровными рядами застыли аккуратные домики под красными черепичными крышами, ещё дальше виднелись полусферические ангары и длинные строения складов. Миниатюрный городок окружал бетонный забор с мотками спирали Бруно поверх заграждения. За преградой, с чисто немецкой педантичностью, через одинаковое расстояние возвышались пулемётные вышки с мощными прожекторами.
Затормозив перед собранной из деревянных щитов будкой КПП, водитель приоткрыл окно, протянул документы охраннику. В салон вместе с собачьим лаем, морозным воздухом и несколькими случайными снежинками ворвался лёгкий гул и чуть слышное потрескивание. Похоже, «колючка» была под напряжением.
Часовой в серой шинели и каске поверх вязаной шапочки с застёгнутыми под подбородком «ушками» зашевелил губами, читая пропуск. Клубы морозного пара вылетали из его рта, оседая белым кружевом на белесых бровях, коротких ресницах и едва заметных усиках. Наконец он вернул бумаги водителю, поправил за спиной «шмайсер» (тот громко стукнулся о жестяной тубус противогаза), махнул рукой: проезжай, и, придерживая конец шлагбаума за тросик, приподнял его на достаточную высоту.
Громко фырча двигателем, «опель» въехал на территорию фабрики. Я чуть наклонился в сторону. В кругляшке зеркала заднего вида солдат быстро перебирал руками, притягивая деревянный брус к столбу. Потеряв к охраннику интерес, я стал глазеть по сторонам. Будто сошедшие с картинки модного журнала коттеджи замерли в пяти метрах друг от друга и от дороги. Аккуратные прямоугольные сугробы тянулись вдоль домов, служа своеобразным барьером между проезжей частью и тротуаром. Рядом с входом в один из коттеджей стоял солдат с метлой. Унтерштурмфюрер что-то говорил ему, показывая на запорошенный снегом асфальт. На мгновение наши взгляды пересеклись, офицер скользнул равнодушным взором по мне и продолжил отчитывать нерадивого солдата.
В просветах между зданиями показался стадион. Там незанятые на службе нацисты весело проводили время. Одни гоняли оранжевый мяч на белом поле, другие азартно играли в снежки. Рядом крутились на турниках и отрабатывали приёмы рукопашного боя те, кому не повезло получить сегодня выходной. Офицер со стеком в руках зорко следил за ними и сразу вмешивался, если кто-то делал не так.
Фабричный городок оказался довольно большим. «Опель» около десяти минут крутился по улицам, пока не затормозил возле длинного строения с двускатной черепичной крышей и широкими окнами. Из дверей здания выбежал приземистый полный человечек в белом халате, медицинской шапочке и в круглых очках с толстыми линзами. Стёкла сильно увеличивали глаза коротышки, делая того похожим на любопытного лемура.
Доктор Кригер, думаю, это был он собственной персоной, подскочил к машине, открыл дверь, не дожидаясь водителя, и бодро затараторил:
– Добрый день, герр Валленштайн! А я вас давно жду, сразу как позвонила фрау Сванхильда. Как дорога? Доехали без происшествий? А то у нас, знаете ли, в последнее время участились обвалы и сходы лавин. Совсем недавно засыпало колонну грузовиков, столько славных солдат фюрера погибло, – всплеснул пухлыми ручонками Кригер.
Я выбрался из тёплого салона, мысленно хваля себя за проницательность в определении собеседника, вдохнул свежий морозный воздух полной грудью.
– Дорога хорошая, доехал без приключений. А насчёт обвалов я так скажу: ничто не взбодрит лучше доброй порции адреналина.
Коротышка энергично закивал, странно хихикая, и первым потрусил к входу в здание.
Я проследовал за ним и вскоре оказался в просторном светлом зале с четырьмя широкими окнами. Из него в обе стороны уходили длинные коридоры с рядами однотипных дверей. В коридорах бурлила жизнь: сотрудники в белых халатах то и дело сновали из кабинета в кабинет. Одни прижимали к груди кипы бумаг, другие несли в руках коробчатые штативы с заполненными разноцветными жидкостями пробирками. И если первые скрывались в неохраняемых помещениях, то вторые исчезали за дверями с дежурящими возле них вооружёнными солдатами.
Кригер повёл меня по левому коридору. Редкие в этом крыле часовые вытягивались ещё сильнее, когда мы проходили мимо них, провожали поворотом головы, а потом снова застывали, как сфинксы. Попадающиеся навстречу коллеги Кригера приветствовали нас, вскидывая руку с криком: «Хайль!»
Через пару минут коротышка привёл меня к лифту. Спуск длился недолго. За это время за стенами кабины прозвучало три приглушённых щелчка, из чего я сделал вывод, что мы оказались на третьем этаже ниже уровня земли. Доктор толкнул вбок сетку ограждения, первым ступил на серый бетонный пол и повёл меня к овальной гермодвери в конце коридора.
Не знаю, что вызвало приступ: ослепительный свет люминесцентных ламп на потолке, холодная синева стен, висящие через равные промежутки плакаты геббельсовской пропаганды или звенящее эхо шагов, но в памяти вдруг отчётливо вспыхнула лаборатория Валленштайна. Ещё без пулемёта и бронированных стёкол снаружи клеток.
Именно их отсутствие и спровоцировало трагедию. Вервольфу ничего не стоило оказаться на свободе и убить нескольких людей. Одного из лаборантов оборотень нанизал на разорванные прутья клетки, как на вилы. Другому взмахом могучей лапы распорол живот. Рядом двое жутко изуродованных охранников застыли в нелепых позах на полу, третий замер на коленях у стеклянного шкафа, с засунутой в разбитую дверцу головой. Окровавленные осколки лежали тут же кучкой драгоценных камней.
Закончив с теми, кто был ближе к нему, сутулый монстр со звериной мордой и гребнем выпирающих позвонков на спине медленно приближался ко мне на полусогнутых лапах, цокая изогнутыми серпом когтями. Из по-волчьи вытянутой пасти с двумя рядами косо загнутых клыков вырывалось зловонное дыхание, капала желтоватая слюна. Когтистые пальцы перетянутых мышечными буграми длинных рук с оглушительным скрежетом царапали пол, оставляя на нём глубокие борозды. Жёлтые глаза с круглыми зрачками, не мигая, следили за мной.
Я медленно отступал, чувствуя, как сознание зверя завладевает моим. Вдруг за моей спиной раздались быстрые шаги. В тварь, кувыркаясь, полетели гранаты, и кто-то резко дёрнул меня за шиворот. В следующий миг я оказался на полу, прижатый чьим-то телом. Раздались звонкие хлопки. По стенам дробно забарабанили осколки. Тело на мне несколько раз вздрогнуло, и почти сразу что-то ужалило меня в руку.
Я выждал с минуту, попробовал пошевелиться. Тело моего спасителя (им оказался ещё один охранник) кулем упало на пол и уставилось в потолок потухшими глазами. Я встал, сначала на четвереньки, потом выпрямился в полный рост. В ушах звенело. В воздухе пахло кислятиной сгоревшей взрывчатки, плавали серые клубы дыма и пыли. Я дотронулся до ноющего плеча, почувствовал влагу и глянул на испачканные красным пальцы. Мне очень повезло: осколок прошёл по касательной, порезал одежду и всего лишь глубоко рассёк кожу. Я оторвал от халата широкую полосу ткани, перетянул руку выше раны. Осмотрелся, разгоняя здоровой рукой пылевую завесу.
Сквозь серый туман медленно проступали тела. Повсюду валялись оторванные конечности. Чья-то рука зацепилась скрюченными пальцами за разорванный пополам изогнутый прут и по капле сцеживала кровь в красную лужицу на полу.
Посреди побоища возвышался нашпигованный осколками монстр. Из раскрытой пасти на пол выпал язык, с него всё ещё стекала вязкая желтоватая слюна, от которой даже сквозь запах пироксилина и цементной пыли несносно воняло. Покрытая серой шерстью гора какое-то время лежала неподвижно, пока вдруг не начала быстро уменьшаться в размерах. Буквально за несколько секунд шерсть таинственным образом исчезла. Она не осыпалась, не сгорела в пахнущем серой пламени, а просто втянулась в кожу. Чудовищные лапы на глазах превратились в обыкновенные руки и ноги. Челюсти с треском ужались, принимая нормальный вид. Какое-то время из уже человеческого рта ещё торчали ужасные клыки, но вот пропали и они, превратившись в обычные зубы. Последним трансформировался позвоночник. Он с хрустом выпрямился, втягивая в себя костяные гребни. Повисшая складками кожа стянулась, и я увидел труп заключённого с татуировкой номера на левой руке.
Ещё одна вспышка памяти перенесла меня на улицы Берлина. Я с Фридрихом и каким-то парнем в защитном костюме оранжевого цвета и круглых очках, как у газосварщика, оказался внутри дымящихся развалин. На улице сотрудники зихерхайтсполицай вместе с автоматчиками сдерживали гомонящую толпу; рычали двигателями танки, кроша лязгающими гусеницами кирпичные обломки.