Горестная повесть о счастливой любви
(народная драма времён Гулага)
Пьеса
в двух действиях
(пространный вариант)
Пьеса посвящена любви Петра и Ульяны, полной счастья и горя. Главные герои – заключенные в лесном лагере Гулага на Русском Севере. Это – классическая мелодрама с богатейшим этнографическим материалом лагерного быта 1940-х – 1950-х годов.
На фоне любовной истории главных героев разыгрывается мощная трагедия всей эпохи. Как всегда в лагере трагедия соседствует с комедией. Поэтому трагикомично, в значительной мере, все действие пьесы. Песни и стихи создают богатый культурный и эмоциональный настрой времени.
Есть два варианта пьесы (краткий и пространный – последний в два раза больше по объему), каждый из которых обладает своими достоинствами.
Действующие лица
П ё т р И в а н о в и ч (П ё т р) Я щ е н к о – заключённый (з/к), электрик, крепкий высокий мужчина, 33 лет.
Н и к о л а й И в а н о в – з/к, надёжный друг Петра Ивановича, 30 с небольшим лет.
У л ь я н а – з/к, яркая блондинка, возлюбленная Петра Ивановича, примерно 25 лет.
Г р и ш к а «С и н ь о р» – з/к, рисковый весельчак, 30 с небольшим лет.
Е р ш о в а Т а т ь я н а И в а н о в н а – з/к, красавица, популярная советская киноактриса, заслуженная артистка Республики, 30 с небольшим лет.
С е р г е й П а в л о в и ч (П а л ы ч) – лейтенант, начальник культурно-воспитательной части (КВЧ) лагпункта, доморощенный франт, 25 лет.
Л е д е н ц о в – капитан, оперуполномоченный («кум») лагпункта, скользкий и опасный тип, 36 лет.
З а м п о л и т л а г п у н к т а – старший лейтенант, коренастый дубоватый мужичок, около 30 лет.
О р л о в – майор, начальник лагпункта, бывший фронтовик, около 40 лет.
«К о л ь к а С т а л ь н о й» – з/к, «вор в законе», «держит зону», 40 лет.
«Ш а р л о» – вольнонаёмный сотрудник, технорук лагпункта, высокий, сухой, гибкий, около 40 лет.
«Р я б о й» – з/к, «блатной», приближённый к «Кольке Стальному».
«М и л е д и» – з/к, подруга «Кольки Стального», высокая, стройная брюнетка, около 25 лет.
П а р е н ё к – з/к, ученик ШРМ, около 20 лет.
Д е ж у р н а я – з/к, ученица ШРМ, молодая женщина.
Г у д у л я н – з/к, «лицо кавказской национальности».
Г е н е р а л МВД – среднего роста, подтянут, фигура – спортивная, стрижка – короткая. Вид барственный.
О ф и ц е р в н у т р е н н и х в о й с к.
С о л д а т – а в т о м а т ч и к.
А также:
– заключённые («мужики» и «блатные», мужчины и женщины);
– лагерные надзиратели и охранники;
– офицеры и солдаты внутренних войск.
Время действия – 1954-1955 годы.
Место действия – один из лесных лагерей ГУЛАГа.
Возможные стихи и песни в спектакле:
– песня «Кирпичики» (тюремный вариант, первые два куплета, стихи неизвестного автора на мелодию С.Бейлинзона/Бейлезона?//В.Кручинина?);
– песня Ю.Алешковского «Окурочек» (разрешение автора имеется);
– романс «Бубенцы» (стихи А.Кусикова, музыка В.Бакалейникова);
– романс «Песня цыганки» (стихи Я.Полонского, музыка Я.Пригожего);
– стихотворения А.Барковой «В бараке» и «В каком-то горестном краю…»;
– стихотворение А.Блока «Равенна»;
– романс «Утро туманное» (стихи И.Тургенева, музыка А.Абазы);
– стихотворение Б.Чичибабина «Махорка»;
– романс «Выхожу один я на дорогу» (стихи М.Лермонтова, музыка Е.Шашиной);
– фокстрот «Рио-Рита»;
– реквием – «Ave Maria».
Дополнения
(для запасных вариантов):
– пантомима двух «воров»;
– пантомима «Рассказ о жизни Гришки «Синьора»».
Возможная дополнительная сцена:
«Комсомольское собрание немцев-«трудармейцев» в зоне. 1943 год».
Изобразительный ряд спектакля:
рисунки и живопись Ефросинии Керсновской, Михаила Дистергефта, Данцига Балдаева, Владимира Куткина, Вячеслава Харитонова, Георгия Черкасова, Светланы Шабалиной, фотодокументы, кинохроника и другие материалы.
Стихотворения
для театральной программы и в начало первого действия:
(Из лагерного фольклора)
Мы ходим по костям:
Рабочих и крестьян…
Прибалтов, немцев, русских…
Поживших и безусых…
Мы бродим по костям:
Примерных христиан…
Безбожников отпетых…
Разутых и раздетых,
Гуртами погребённых
В болотных глинозёмах…
Мы топчем по костям:
Чиновников, дворян…
Богемы, «милых дам»…
«Бомжей», интеллигентов
И прочих «контингентов»…
Шагнём – и стон, и хруст…
Болотный воздух густ
Седым проклятьем нам –
Беспамятным сынам,
Живущим на костях -
У Дьявола в гостях!
Действие первое
Сцена 1.
Прибытие этапа
Декабрь 1954 года.
Лагпункт «Волнушка» одного из лесных лагерей ГУЛАГа – на северо-востоке Европейской части России.
Крепкий морозец, лёгкий снежок.
Вся сцена – большая площадь, окаймлённая по периметру: с трёх сторон – высоким забором, с колючей проволокой поверху и вышками по бокам, а также с большими воротами в центре – из стянутых металлом и заострённых кверху лесин (всё это напоминает некую древнерусскую крепость).
На заднем плане – мощные ели и сосны.
Слева, вплотную к забору, – барак «жилой зоны» (в разрезе): с двухэтажными нарами, печкой-буржуйкой посредине и с тремя портретами советских писателей и деятелей науки на стенах (развешены только что – перед приездом какой-то очередной начальственной комиссии).
Возле барака – дневальный, з/к Г р и ш а – по прозвищу «С и н ь о р».
Направо от площади – производственное здание (также в разрезе), с огромным ящиком электрореле на стене.
Наверху, над входом, вывеска – «Электроцех».
На площади – рядами стоит на коленях вновь прибывший этап заключённых (человек тридцать): все – в одинаковых чёрных «казённых» робах-телогрейках и грубых («на рыбьем меху») кирзовых сапогах.
Обыск («шмон»): между рядами снуют надзиратели – в чекистских фуражках, полушубках, валенках.
Обшариваются вещмешки («сидоры»), стоящие перед каждым з/к, а также (не обращая внимания на мороз) «производится личный досмотр спецконтингента».
Толкотня, краткие и крикливые команды, отборная ругань.
Перед согбенной и продрогшей колонной этапников неторопливо прохаживаются оперуполномоченный («кум») капитан Л е д е н ц о в и
З а м п о л и т лагпункта: они руководят «шмоном».
Шумовой фон (приглушенно, издали): скрежет лесопилки, лязг и грохот на нижнем складе («лесобирже»), ржание рабочих лошадей, свистки паровозов на железнодорожной узкоколейке.
Внезапно всё замирает.
На авансцене зачитывается (вживую или в записи) стихотворение
«Мы ходим по костям…».
Окончание «немой сцены» и продолжение действия – по удару лагерного «била» (подвешенного у КПП – «вахты» – куска железнодорожного рельса).
Л е д е н ц о в (поднимает руку и командует). Закончить досмотр!
Надзиратели кучкуются возле начальства и уходят.
Заключённые подбирают разбросанные вещи и разбредаются по назначенным баракам – на «поселение».
В центре площади остаются только вновь прибывший, переминающийся от мороза с ноги на ногу з/к П ё т р И в а н о в и ч и случайно оказавшийся здесь местный лагерник Н и к о л а й.
Н и к о л а й (подходя к П е т р у). Что, паренёк, не жалует лагерный-то Дед Мороз?
П ё т р (еле шевеля губами). Да уж – как будто черти всю ночь на мне горох молотили…
Н и к о л а й. Ну – ништяк: сейчас в бараке оклемаешься помалу…
П ё т р. Добраться бы до него: что-то больно уж худо мне… Хотя бывало и похуже. На сортировке в тридцать градусов выгрузили в час ночи – прямо в снег по колено, мордами ничком уложили. А добрая половина этапа – в летней одежде и обуви, кое-кто – вообще в тапочках… Тут же – на улице, при свете фонарей – затеяли «санобработку»: стригли всех наголо. Длинноволосых набралось человек восемьдесят – так что стрижка эта шла до самого утра. Многие поморозились: ноги, руки, щёки… Ну а когда запустили на ночёвку в зону, «блатняки» провели свой «шмон»: все более-менее приличные и тёплые вещи забрали себе, а «на сменку» всучили всякое рваньё… Я вот тоже только в «казёнке» остался…
Н и к о л а й. Ну, это всё – дело наживное: была б голова на плечах, да целая к тому же… А ты, хлопчик, из каких мест будешь?
П ё т р (сердито). Да какой я тебе, на хрен, «паренёк-хлопчик»?! У меня уже три десятка за горбом, из них два года – во фронтовой разведроте. Боевых наград – почти дюжина!..
Н и к о л а й. Ну-ну, не гоношись: я ведь обидеть-то не хотел…
П ё т р. Да ладно… А ты сам-то, мужик, откуда?
Н и к о л а й. Мужики пашенку пашут, а мы тут лес валим… Э-эх: «Украина золотая, Белоруссия родная!..» Из-под Орши мы! Слыхал про такую?
П ё т р (оживившись). Да ты что?! Я ведь сам – из села под той самой Оршей…
Н и к о л а й. Из которого это села?
П ё т р. Из Ивановки.
Н и к о л а й. Ети твою с бритвою!.. Да быть такого не может!.. Да мы же всего-то в двух верстах от вас – у Красного оврага жили!.. Ещё ваш Ковалёнок – знавал такого? – у нас колхоз создавал. Чтоб ему ни дна, ни покрышки!..
П ё т р. Точно! Выходит – земеля?!.. Ну, так – со свиданьицем! Петро меня кличут!
Н и к о л а й. А я – Николай!
Жмут друг другу руки, обнимаются.
Н и к о л а й. Я тебе, землячок, помогу. Помни только одно всегда: здесь, в лагере, ни с кем не связывайся: ничего не видел, никого не знаю! Тут бережёного Бог бережёт, а небережёного конвой стережёт…
Н и к о л а й обнимает П е т р а за плечи, и они вместе, оживлённо беседуя, направляются к бараку.
Останавливаются у входа в него – возле небольшой ёлочки, на которой дневальный – Г р и ш а «С и н ь о р» – развешивает пойманных заключёнными крыс.
На одной руке у него – толстая брезентовая рукавица.
Земляки наблюдают за этой процедурой с недоумением и отвращением.
П ё т р. А это что ещё за хреновина? Декорация к балету «Щелкунчик», что ли?
Н и к о л а й. Ну, насчёт балета – не в курсе. А это – любимое развлечение местных «придурков»: «крысиная охота» называется…
П ё т р. Это как?
Н и к о л а й. А вот так: заманивают такую длиннохвостую тварину в ящик с приманкой, ловят, устраивают над ней суд, а затем – «приводят в исполнение высшую меру социальной защиты»… Всё – как по советскому УПК предусмотрено…
П ё т р. М-да: не захочешь – обхохочешься: это уж не театр, а живодёрня какая-то…
Н и к о л а й. Ну, брат, по сравнению со всем остальным здесь – это просто семечки… Я вот на «больничке» пару лет назад собственными глазами видел, как туда привезли – для освидетельствования на вменяемость – двоих беглецов. Поймали их неподалёку, но успели-таки они сожрать третьего – своего же подельника. Одного из этих людоедов так и звали – «Крыса». Не знаю – погоняло это или фамилия?.. Скорее всего – кликуха… Но посмотрел бы ты на него: мразь рода человеческого… Такой не то что крысу, ребёнка проглотит – не подавится… А присудили ему и напарнику за побег всего-то по два года «крытки» каждому: съели-то ведь они не человека, а зека… Вот так: «судьба – злодейка, жизнь – копейка в краю, где заготавливают лес»…
П ё т р. А-а! Всюду у нас – одна и та же бухгалтерия!..
Н и к о л а й. И не говори, земеля!.. Между прочим, старые зеки рассказывают, что в войну на такой «крысиной охоте» здесь, в лагере, можно было и небольшой «гешефт» сделать. По приказу начальника лагеря, за каждую пойманную и сданную в хозчасть крысу полагался, как помнится, полтинник, а за крысиную шкурку – аж 75 копеек вручали… Такие вот – «пироги с крысятами»…
П ё т р. С катушек бы не слететь от такого бизнеса!.. (Указывая на «С и н ь о р а»). Глянь, чего это он?
Н и к о л а й. Да всё то же самое…
«С и н ь о р» (за хвост вынув из клетки-ящика очередную крысиную особь, с наигранной высокопарностью). «Именем Союза Советских Социалистических Республик!..»
Н и к о л а й. Ну, «Синьор», – ты даёшь!..
«С и н ь о р». Так Новый год же скоро! Вот я барак-то и украшаю!.. Заодно и «советское правосудие вершу»… Кстати, могу предложить роли прокурора и адвоката – пока вакансия. Как?
Н и к о л а й. Ага, делать нам больше нечего!.. Да ты и сам смотри – не залети! Вчера вон портреты по стенкам барака развесили (показывает), ждут проверку из Управления…
«С и н ь о р» беспечно напевает «Кирпичики» (тюремный вариант).
На окраине града Ленина
Я в преступной среде развился,
Ещё мальчиком лет шестнадцати
В исправительный дом забрался.
Было трудно нам время первое,
Но потом, проработавши год,
Я привык к нему, как и он ко мне,
Позабыл остальной весь народ…
Н и к о л а й. Гриш, а откуда у тебя погоняло такое важное – «Синьо-о-р»?
«С и н ь о р». Ух ты, любопытный какой!.. Новенький, что ли? (Машет рукой.) Долгая это история!..
Н и к о л а й. Да расскажи уж нам с земелей-то! Чего там – спешить нам особо некуда: зек спит – срок идёт…
«С и н ь о р» (подойдя к землякам поближе). Ну, тут надо издалека начинать… Перед войной я студентом был – в техникуме, почти рядом с родным селом. Когда немцы даванули, нас по домам распустили, да поздновато. И побёг я к себе на село – пехом к родимому дому. А на полдороге – уже «фрицы» на мотоциклах. Меня: «Хенде хох!» – и к забору. Обыскали, нашли комсомольский билет: «Криминал!» Хотели прямо на месте в расход пустить. Ну а тут, на моё счастье, проезжал мимо какой-то ихний генерал, смилостивился – приказал в лагерь отправить.