– И ничего не пьяный! – буркнул Самоха, шагая к своему стулу. Брякнулся на место, навалился грудью на стол и тяжело вздохнул. Глаза у него были уставшие, в красных прожилках. – Пьяный, говорят, когда дело делать надо! А я разве не делаю? Я ж и делаю… Ну а выпил – так чтоб нагрузку снять, это ж лекарствие. Ну ладно, говорите, что у вас? Как с призренцами обернулось-то?
– Мыслю, призренцы от вас отстанут, если правильно им все объяснить, – проговорил Мажуга, наблюдая за Йолей – та уже подцепила гвоздь и теперь выдирала его из пола.
– Он призренцев в дом с мертвяками отвел, сказал, что Харитон их перебил. Нищие какие-то с нижнего уровня, – стал объяснять Курчан. Видимо, хотел показать начальству, что и он не зря ходил. – Сказал, Харитон покрал золото цеховое, а энти были случайные свидетели, вот он их и шлепнул. Складно вышло!
– Ты, Самоха, продумай, что призренцам врать будешь, – добавил Мажуга. – Какое золото, почему оно этак вышло, каким боком там торговка слизневиками свидетелем оказалась. Если хорошую сказку сочинишь, у цеха призрения к вам ненужных вопросов не будет. Кража из кассы да убийство, вот и весь сказ, а больше ничего и не было.
– Это ладно, – согласился Самоха, – это все можно спроворить. Я придумаю, как призренцам глаза отвести. Если, конечно, никто не станет лишнего по городу трепать. Нам опасных свидетелей на надо.
Мажуга проследил взгляд Самохи – тот уставился на Йолю. Сама-то девчонка пока не сообразила, что речь о ней. Гвоздь она вытащила и попыталась сунуть в замок на ноге; гвоздь не лез, был слишком толстым. Мажуга нагнулся, вырвал его, зашвырнул в угол и поднял глаза на Самоху:
– Свидетелей не будет. Девчонку я из Харькова увезу, так что до нее призренцы не доберутся. Это железно, ты мое слово знаешь.
– Хорошо, – с некоторой неохотой согласился Самоха. – Ладно, с призренцами, значит, порядок. А вот покража наша… Пропажа, то есть. Мне сейчас на совете старшины такого нагородили, что на голову не натянешь! Да еще, говорят, пьяный я…
– Самоха, – вставил Курчан, – так первое же дело, что призренцев отвадили. Паршиво, что про покражу вызнать не удалось…
Молодой пушкарь, похоже, осознал, что теперь ему известно не по чину много и второй после воровки нежелательный свидетель – это он. Вот и старался показать свою полезность и правильное понимание ситуации.
– Да знаю я, кто вашу установку увел, – буркнул Мажуга. – Золото, что у Харитона при себе оказалось, когда он в бега ударился, – это и есть плата за пособничество. Харитон все втихаря вынес из управы, да не лазом, а прямо в двери – на него ж никто не подумал бы, так? Ну, Востряк Птаха, конечно, соучастник, помогал выносить. Он парень крепкий… был. Харитон в одиночку ящики не уволок бы, потому что мозгляк. Мыслю так, что больше в деле никого не было, потому что тут чем меньше людей знают – тем надежней. Так что, считай, крыс ты в своей управе вывел, Самоха. Так можешь совету и доложить – дескать, крыс вывел, все чисто.
Самоха слушал, разинув рот. Курчан тоже поразился:
– Как же ты вызнал? Откуда? Я ж с тебя глаз не спускал! Самоха, я с него глаз не спускал! Как же это? Когда поспел?
– Это моя работа такая, – не без самодовольства объяснил Игнаш. – Ты ж понимаешь, Самоха, если будет видно, каким таким образом я свою работу выполняю, так выйдет, что и любой то же самое сумеет. Нет, нам, сыскарям, полагается тайно действовать.
– Хорошо, хорошо, твои секреты пусть при тебе и остаются, – устало махнул рукой управленец. – Рассказывай, что еще вызнал.
– Может, сперва молодого отошлешь? – предложил Ржавый.
Самоха тяжело развернулся на стуле и уставился на Курчана, тот потупился.
– Валяй при нем, он и так слишком много знает, а мне помощник требуется. Слышь, Курчан, ты все разумеешь? Сознаешь, какой на тебе ответ будет теперь лежать?
– Сознаю, – буркнул пушкарь. Для него это был шанс выслужиться, прикоснувшись к тайнам цеха, и молодой не хотел свой шанс упускать.
– Что мне будет, если скажу, для кого Харитон пушкарское добро увел? – поинтересовался Игнаш. – Сам видишь, как дело обернулось. Я уже и теперь цеху послужил, вора нашел. А если назову, у кого сейчас эта установка…
– Да ты назови, цех в долгу не останется!
– И с Асташкой мое дело разрешишь? Насчет трубы?
– Чего? Какой трубы?
– Видишь, Самоха, ты уже о моей заботе позабыть успел. А для меня это первое дело! Слушай, напиши себе на стене, вон там, прям над дверями: «Асташка, Мажуга, труба». Как увидишь надпись, враз вспомнишь.
– А что, и напишу! Чтоб мне в некрозе сгнить, напишу. Ты токо скажи, кто…
– У Графа ваша установка, – объявил Мажуга.
– Что? – Самоха вскочил, и стул под его тушей жалобно скрипнул. – Ах ты ж…
– Рассказывай, как Граф прознал об этом, – потребовал сыскарь. – Теперь уже чего таить?
– Я ему, Графу этому… – Управленец поглядел на Курчана, потом тяжело сел и уставился на Ржавого: – Игнаш, ты пойми, эта установка – тайна изо всех тайн. Конечно, я ее никому не показывал, Графу тем более! Я и нашим-то мастерам ее не показывал. Но поскольку хотел, чтоб наш цех такие изготовить мог, снимал с установки агрегаты и казал их разным умельцам. Я ж как рассудил: один сделает одну часть, другой – другую. Самую сложную Граф взялся повторить. Денег получил у нас на закупку потребных деталей, на то, на сё. Получил денег – и в бега! Мы ж как рассудили? Он с деньгой скрылся. А теперь-то вижу, что он Харитона купил с потрохами, тот и выложил, к чему этот агрегат да какое у нас оружие имеется. Да потом еще и украл, Харитон-то!.. Стало быть, Граф увез… Как же теперь быть?
– Графа нам не достать боле, – печально подтвердил Курчан. – За ним лучших людей послали, когда он сбег, да отбился Граф. Где теперь укрылся, неведомо. Отыскать бы его логово… не может же он вечно по Пустоши носиться, а? Что скажешь, Игнаш?
– Я думаю, он, когда погоню стряхнул, затаился где-то и вашу установку ракетную теперь продавать станет. По Пустоши Граф слух должен пустить.
– Какой же слух? У нас ничё не известно, а ведь в Харькове про оружие больше всех знают… – начал было Курчан.
– Нет, молодой, не так, – покачал головой Мажуга. – Есть подпольные рынки оружия, ваши каратели их вычищают, а они снова возникают. Вот по таким рынкам пускают слушок через мелких незаметных людишек: есть, мол, такая-то вещица, если заплатишь, скажу, у кого и за сколько можешь выкупить. Из страха перед вашими карательными колоннами торговцы оружием нынче так работают. Сговор о цене отдельно, товар отдельно и в другом месте. Ну, ежели речь идет о серьезном товаре, не мелочовке. Даже если нагрянут каратели, прижмут продавца и покупателя, товар еще поди-ка сыщи!
– Да, это верно, – промямлил Самоха. – Ну, говори уж, Игнаш, что у тебя на уме. Я ж знаю, ты что-то предложишь.
– Вопрос в цене. Для меня рискованно в такие крутые дела соваться. Так вот спрошу: стоит ли мой риск вашей цены? Что дадите, если Графа сыщу?
Мажуга скосил глаза и заметил, что Йоля заснула, привалившись боком к его стулу. Сморило-таки замарашку. Самоха тем временем думал, вертя пуговицу на жилете толстыми пальцами. Оторвал, с удивлением уставился на нее. Потом решительно встал, отодвинув задом стул. От скрежета ножек по полу Йоля проснулась и стала, озираясь, тереть кулаками глаза. Управленец подошел к шкафу – не к тому, в котором запирал девчонку, а где бутылку хранил. Отпер, извлек уже знакомый Мажуге кошель и, возвратившись к столу, стал отсчитывать золотые. Йоля, окончательно проснувшись, жадно смотрела, как монеты возникают на столе. Курчан тоже глаз с золота не спускал – молодому впервые довелось присутствовать при таком крупном расчете.
– Это за то, что призренцам глаза отвел… Это за то, что про Графа вызнал… хотя пока что я не знаю, верно ли ты сказал. Но я тебе верю, Игнаш. Это… это задаток. Пять монет. После того как к Графу дорогу укажешь…
– Кому укажу?
– Карателям. Сегодня же велю колонну снаряжать.
– Ладно.
– Стало быть, после того как к Графу нас направишь и как окажется, что вещь у него, тогда получишь еще десять.
– Пятнадцать. И возмещение расходов.
– Пятнадцать и возмещение расходов. Я не торгуюсь, Игнаш, ты только дело сладь. Как действовать будешь?
– Нынче поеду домой… – Мажуга ссыпал золото в свой кошель. – Соберусь, распоряжения по хозяйству раздам, ну а уж после отправимся. Сопровожу вас в одно место, там насчет Графа поспрошаю. Сколько вашей колонне времени нужно, чтоб собраться?
– День нужон. Это ты на подъем легкий, а карательная колонна – немалое хозяйство, ее враз не снарядить.
– Значит, я буду на своей ферме и колонну поджидать стану. Бывай, стал-быть, Самоха.
Мажуга поднялся, потянув цепь. Йоля тоже торопливо вскочила. В дверях сыскарь обернулся и сказал:
– Пиши, Самоха, пиши сразу, не то опять позабудешь.
– Чего писать?
– А вот здесь, над дверью: «Асташка, Мажуга, труба». Чтобы всегда перед глазами иметь.
К сендеру Мажуга пошел кружным путем, потому что прикинул: возле лотка застреленной торговки сейчас караул призренцев, а лишний раз показывать им Йолю не хотелось. По пути свернули к лотку, где торговали снедью. Мажуга купил жареной крысятины, сам поел немного, почти все отдал Йоле:
– Пожри, что ли, кочерга, не то по дороге на косточки рассыплешься. Вон тощая какая.
– Фя не тофяя, а фтрофная… – с набитым ртом заявила девчонка. Потом прожевала и повторила: – Стройная! Чтобы в окошко пролезть сподручней было, в воздуховод или в лаз какой, вот поэтому!
Игнаш только головой покачал.
На парковке Агир, когда услыхал, что Ржавый уезжает, принялся укорять: так и не посидели, хотя Мажуга обещался. Девчонка на цепи его будто и не удивила – в старые времена Мажуга всяко чудил, с него и не такое станется.
Игнаш буркнул:
– Не серчай, Агир, у меня, видишь, срочные дела опять. Не могу задерживаться. – Проверил груз в багажнике: все верно, инструменты уложены. Кивнул Йоле: – Садись. Ногу давай. Выше, выше задери! – Отстегнул цепь с правой лодыжки, пропустил в стальную скобу, служившую дверной ручкой, потом снова защелкнул на ноге.
– Дядька Мажуга, ты ж цепь обещал с меня снять, – напомнила воровка.
– Я сказал: когда из города уедем. Сиди, не вякай, цепью не бренчи. Не ровен час караул прицепится или призренцев по пути встретим.
Насчет призренцев Мажуга, конечно, сказал нарочно – пусть Йоля напугается и ведет себя смирно. Так-то они на окраинах не появляются, их цех в самом центре города разместился, и сами они ближе к центру обычно бродят. Но мало ли…
Махнул напоследок рукой хромому и врубил мотор. Сендер закашлял выхлопными газами, стал медленно разворачиваться, выезжая с парковки.
Часть вторая
Каратели
В тоннеле на выезде из города стеной стоял чад. Свет мощных электрических ламп не мог пробиться сквозь эту пелену, дым в их лучах казался зеленоватым.
Когда наконец вынырнули из тени, Мажуга остановил сендер у обочины, приоткрыл дверцу и, свесившись вбок, стал кашлять и отхаркиваться. Слюна изо рта летела желтовато-черная.
– Что с тобой, дядька Мажуга? – поинтересовалась Йоля. – Поперхнулся, что ли? Что это из тебя сыплется?
– То Харьков ваш из меня выходит… тьфу!
– А, вон чего… Ну ты вот чего, как Харьковом проплюешься, цепь-то сними с ноги, а то я этими замками косточку отбила. Сними, ты ж обещал!
– А мы еще не уехали как следует. Как из этого выхлопного облака на свет выберемся, тогда сниму.
Он видел, что девчонка волнуется, нервно теребит цепочку и косится в его сторону. Ее сомнения понятны – ради чего взрослый дядька с ней связался, какой интерес имеет? Почему это все с ней происходит и чего теперь ждать? А Игнаш и сам не понимал, что это его потянуло мелкую воровку спасать.
Когда миновали заставу с мерно гудящим вентилятором, Йоля собралась с духом и решительно заявила:
– Ты как хошь, а мне до ветру надо. Снимай цепочку!
Мажуга оглянулся – они всё еще находились в дымном облаке, накрывшем город, хотя туманная серость над головой изрядно поредела.
– Потерпи маленько, уже совсем скоро.
Девчонка не умолкла, нудила и просилась, пока сендер не подкатил к холму, с которого Мажуга глядел на призрак города, когда подъезжал к Харькову. Он снова съехал с колеи, заглушил мотор и полез за ключами. Притихшая Йоля следила за ним с тревогой.
Игнаш нащупал в одном из бесчисленных внутренних карманов ключи, выбрался из сендера, обошел его вокруг, сунулся с правой стороны и, отворив дверцу, выволок наружу Йолину ногу. Девчонка не протестовала, ждала освобождения. Один из замков Игнаш отомкнул и кивнул:
– Выбирайся, ежели до ветру надо. Только, сдается мне, ты убежать собираешься. Лучше не думай об этом – все равно далеко не уйдешь, попомни мое слово.
Йоля подобрала цепь, скрутила в бренчащий ком и выбралась наружу. Отступила на два шага.
– Ладно, ладно, дядька Мажуга, я только чуток отойду, хорошо? Не на колесо ж тебе эт-самое делать… А ты отвернись, не гляди, как я свои дела справляю, стеснительно мне.
Мажуга, пряча ухмылку, отвернулся. Если он не ошибся в девчонке, та сейчас попытается дать стрекача. И точно, стоило ему повернуться к сендеру, за спиной загремела цепочка, зашуршали быстрые шаги. Мажуга неторопливо развернулся и побрел следом. Уйти беглянка успела шагов на тридцать, потом свалилась. Когда Игнаш настиг ее, Йоля корчилась на земле, загребая руками пыль, судорожно хрипела и трясла головой. На лице, руках и лохмотьях, прокопченных черным харьковским смогом, желтая пыль Пустоши ложилась яркими разводами. Между приступами, во время которых спирало дыхание, девчонка вымолвила:
– Дядька… дядька… Ты чего же со мной сделал, дядька? Что ж ты, гад некрозный, сотворил?.. Ведь помираю же ж…
Мажуга вздохнул и посоветовал:
– Да ты проблюйся, тебе легче станет.
– Что ж ты сотворил со мной, дядька?
– Это не я, это город тебя так. Глянь вверх.
Йоля попыталась приподняться, но тут же охнула и опустила голову. Ее мутило и рвало. Она икала, судорожно выталкивая из груди слизь и черные комочки.
– Не могу, дядька Мажуга. Там же… Там же… Там же нету ничего!
Йоля впервые увидела небо. Мажуга встал над ней, глядя вдаль. Позади клубился серыми громадами сотканный из дыма призрак города, а впереди расстилалась Пустошь – бескрайняя желтая равнина, перечеркнутая белой ниточкой дороги. Над равниной – белесое пыльное небо, пронизанное солнечным светом, легкие пушистые облачка, а совсем уж вдалеке, над холмами, замыкающими горизонт, в небе плыла летающая платформа.
Мало-помалу девчонка притихла.
– Ну что, полегчало? – спокойно спросил Мажуга. – Тогда вставай, поедем… домой.
Йоля села, подтянула брякающую цепочку. Глядеть вверх она по-прежнему опасалась. Поползла на четвереньках к сендеру, потом сумела подняться и побрела. Вцепилась в борт, как в спасение, и с облегчением нырнула внутрь – под крышу. Мажуга сел рядом, достал табак и клочок бумаги, стал сворачивать самокрутку.
– Посидим немного, пока ты в себя придешь. Я вот тоже помню, когда впервой из города выбрался, как вверх зыркнул, в небеса, так и решил: ну всё, сейчас улечу в эту пустоту, закрутит меня, унесет вверх тормашками. Мутило после. До сих пор, как вспомню, так слегка не по себе…
– Так это небо, что ль? Страшное какое…
– Небо красивое. Даже когда ветер пыль несет, и тогда. – Мажуга чиркнул зажигалкой, затянулся. – Ты после привыкнешь.
Помолчали, Мажуга смолил самокрутку, выдыхая дым в сторону, чтобы не несло на девчонку – пусть привыкает к хорошему воздуху. Ей в подземельях такого и понюхать не выпадало.
– Дядька, а чего ты со мной воськаешься? – вдруг спросила Йоля. – Я тебе кто? Не родня, не в деле с тобой каком-то… Да никто я тебе.
– Почем ты знаешь? Родители твои кем были? Небось и сама не помнишь?