Брожение в умах начинается с мелочи. Полгода назад шестидесятилетний мужчина обратился в Конституционный суд с заявлением, – поведав о детских страданиях, потребовал внести в семейное законодательство, что «каждый мальчик имеет право кого-то назвать „мамой“». «Кого из отцов?» зашёл в тупик суд и предложил родителям-мужчинам полюбовно меж собой сговориться. Разумную идею отверг мужской общенациональный референдум, и тогда сенатор Гитсон, либерал-демократ от штата Иллинойс, предложил называть мамой суррогатную медсестру. Но и здесь возникли проблемы. Федеральный закон защищает медсестру от судебных исков, требующих выплаты алиментов в случае смерти одного или обоих супругов, и запрещает без согласия медсестры разглашать её имя. Профсоюз суррогатных матерей также выступил против любых поправок к закону, остерегаясь изворотливых адвокатов, способных найти лазейку и нанести материальный ущерб медсёстрам. С влиятельным профсоюзом ни одна политическая партия ссориться не осмеливается. Пока ведутся дебаты, у Виктора мамы нет. Когда он достигнет совершеннолетия, узнает, что Хелен – его суррогатная мать, и её, если не будет стесняться, он назовёт «мамой».
Ещё с одной проблемой пришлось столкнуться. Учебник по детской психологии настоятельно рекомендует родителям брать иногда ребёнка в свою постель, вырабатывая у него подсознательные навыки нормального сексуального поведения и – добавлю от себя – предотвращая трагедию, случившуюся когда-то в семье Лизы Конде. Она родилась в радужной семье, воспитывалась в соответствии с общепринятыми нормами морали и нравственности, а в шестнадцать лет её как подменили, Лиза закрутила тайный роман с одноклассником. Чтобы их разлучить, родители переехали в другой город, возили дочь к психологам, подружили с хорошей девочкой, радужной, отличницей, спортсменкой, но все усилия оказались тщетны. Лизу тянуло к мальчикам. Поступив в колледж, она переехала в девичье общежитие, и всё закружилось сызнова; её вылавливали в соседней обители, в комнатах мальчиков, офицеры полиции нравов составляли протоколы о проникновении на запретную территорию, выписывали штрафы и предупреждали о серьёзных последствиях. Впустую. Родители от неё отказались – не вынесли позора.
Просыпаясь, маленькие дети просятся в родительскую постель, в которой они чувствуют себя защищёнными, и, пробуждаясь, Виктор заходил иногда в нашу комнату. Хотя мы с Даниэлем спим раздельно, наши кровати стоят вплотную друг к другу. Но чтобы объяснить сыну, почему отказываем ему в естественной просьбе, солгали, что страдаем кожным заболеванием, внешне невидимым: прикосновение чужого тела раздражает оболочку мозга и провоцирует рак кожи.
– А что такое «рак кожи»? – полюбопытствовал малыш.
– Нехорошая болезнь. Будут делать уколы. Ты ведь не любишь уколы шприцом.
– Не люблю, – нервно подтвердил Виктор и на всякий случай пустил слезу.
Даниэл отвлёк его компьютерной игрой, но радовался напрасно, – на следующий день Виктор вернулся из садика с выстраданной за день серией детских вопросов.
– А как же ты берёшь меня на руки? Ты не заболеешь?
– Нет, – успокоил он малыша, – пока ты не достиг пяти лет, я могу безбоязненно брать тебя на руки. Но спать ты должен в своей кровати.
На другой день воспитатель детского сада для мальчиков спросил Даниэля:
– Что у вас с кожей? Почему вы не укладываете Виктора в вашу постель? Мальчик страдает…
Даниэл покраснел, замялся, но это не вызвало подозрений и воспринялось с пониманием.
– Современная медицина делает чудеса, но в ряде случаев она бессильна.
– А что у вашего супруга? – настойчиво спросил воспитатель.
– Та же болезнь. Вот, спаровались два инвалида, товарищи по несчастью.
Воспитатель сочувственно покачал головой. – Бывает. – И рассказал об отце Фрэнка, страдающего схожей болезнью. Мы догадались: отец Фрэнка «наш». Я видел его несколько раз, когда он приходил в садик за сыном, но не подозревал, что одних мы кровей.
С дочкой обычно я виделся на детской игровой площадке. По выходным вшестером мы ходили в сквер, оборудованный аттракционами и детскими спортивными сооружениями и, пока Виктор под наблюдением Даниэля лазил по турникетам, я помогал Лизе катать Ханну на качелях. Хелен читала книгу, а Лиза рассказывала о шалостях и маленьких хитростях нашей дочери.
Сложнее сохранить в тайне интимные встречи. Мы жили в одном доме, но чтобы попасть из одной квартиры в другую, нужно выйти наружу и проскочить два лестничных пролёта. Каких-нибудь двадцать секунд. Но как объяснить детям ночные перебежки из одной квартиры в другую? – рано или поздно они нас застукают. Нашла выход Лиза. Пролистывая «Семейную газету», обратила внимание на объявление, на первый взгляд странное.
– Как тебе нравится? – Она вслух зачитала: «для особо прихотливых заказчиков: быстро и качественно выполняю любые строительные работы, включая установку потайных дверей».
– Тебя задело слово «прихотливых»? Он мог написать капризных заказчиков, с прихотями, привередливых, взыскательных, придирчивых.
Лиза недоверчиво покачала головой.
– Нет, дело в ином. Необычный сделан акцент. – Как опытный психолог, выискивающий скрытые пружины того или иного поступка, Лиза предположила. – Объявление закодировано. Потайная дверь. Это то, что нам требуется.
– Хочешь проверить? – шутливо спросил, не ожидая, что Лиза отреагирует моментально.
– Почему бы и нет?
Не моргнув глазом, она открыла сумочку, вытащила портативный сканер и провела по газетному объявлению. На телефонном дисплее рядом с номером абонента высветился профиль мужчины. Ниже имя – Ричард Меллони.
Лиза на секунду задумалась и глянула на меня.
– Рискнём?
– Как хочешь.
– Не дрейфь, старина, прорвёмся, – улыбнулась она и нажала кнопку «Разговор».
Два длинных звонка, на третьем – откликнулись.
Лиза пояснила, что хочет соединить находящиеся на разных этажах детские комнаты, чтобы девочки могли приходить друг к другу в гости, без суетливой беготни по лестницам. Безобидную ложь о девчонках Лиза произнесла с лёгкостью – искусству лгать гетеросексуалы научились с того дня, когда осознали себя изгоями общества.
Собеседники быстро поняли эзопов язык, второй по популярности после языка жестов. Для оценки объёма работ Лиза назначила строителю встречу на воскресенье. Когда он появился в нашем доме, я ахнул. Подателем объявления оказался Ричард, отец Фрэнка. Оказалось, он также шестым чувством вычислил меня, но помня о конспирации, себя не выдал. Спальни находились одна над другой. Ричард предложил в дальнем углу платяного шкафа разобрать пол, а на первом этаже в платяном шкафу в потолке сделать потайное окно, внешне неразличимое. В нужное время окно автоматически открывается, а дальше на выбор: складная лестница, трап-подъёмник или домашний дрон с грузовой платформой.
Три года мы прожили в любви и согласии. Затем Лиза мне изменила – сошлась с Ричардом, развелась с Хелен и переехала с Ханной в Бей-Ридж. Поближе к Ричарду. В лесбийской семье при разводе девочка остаётся с женщиной, которая её родила. Хелен не возражала – её отношения с Даниэлем остались прежними, и она ежедневно виделась с сыном. А я? Остался ни с чем. То, что Ричард, разлучивший меня с Лизой, наказан судьбой – ему не позволено видеться с Фрэнком – не служит мне утешением. Его ситуация была сродни нашей, и он также жил в двухсемейном доме. Пока его жене не надоело бегать по этажам, и она стала нормальной женщиной – радужной.
Глава II
Первый мужчина, или К чему приводит мужская дружба
Жизнь пошла кувырком.
К тридцати пяти годам я привык к сдержанности, научился управлять эмоциями, скрывать чувства, лицедействовать – никто не мог заподозрить, что скрывается в мозжечке, ответственном за любовь, когда лет двадцать назад осознал, что не такой как все, и моё естество конфликтует с окружающим миром. Я нравился сверстникам, но научился избегать двусмысленных ситуаций, приглашений на вечеринки, погрузился в учёбу и удостоился звания сухаря, у которого на роду написано оставаться вечным холостяком; подружек выискивал среди зубрилок, одиноко просиживающих в библиотеках, понимая, по лукавым, неосторожно брошенным взглядам, истинную цель посещения читального зала. Начиналась опасная игра, к которой я приступал осторожно, – «зубрилка» могла оказаться из полиции нравов. Всё складывалось удачно – я ни разу не прокололся – даже знакомство с Лизой, закончившееся крахом, нельзя отнести к несчастному случаю.
Что делать теперь? Обратиться в полицию? Рассказать, как Лиза отобрала у меня ребёнка? Жажда мести – не лучший советчик. Реальность такова – и это охладило желание отомстить – первой жертвой окажется дочь. Директриса заставит Лизу перевести Ханну в детсад для неполноценных детей, куда-нибудь в Южный Бронкс, и девочка с детства будет чувствовать себя человеком второго сорта. Нет, на это я не пойду.
…Я караулил Ханну возле детского садика, и когда Лиза забирала дочь, выходил из машины и будто бы ненарочно, оказывался рядом с ними. В первый раз Лиза восприняла это спокойно. Ханна встретила меня дружелюбно, как соседа по дому, с которым привыкла видеться ежедневно. Лиза общению не препятствовала, и Ханна развеселила признанием:
– Я кормила сегодня куклу.
– Чем же ты её кормила?
Она растопырила пальчики, и, указывая на них, похвасталась:
– Из этого пальчика хлопья с молоком, из этого – молочко, из этого – сок.
Через неделю «случайных» встреч Лиза позвонила и назначила встречу в «Старбаксе». Я согласился мгновенно. Чувства остались прежними. Меня возбуждал запах её тела, упругая грудь и бёдра, которым, будь я поэтом, посвящал бы сонеты. Если бы мне позволили расписать их автографами, белых пятен не осталось бы. Едва уединились за кофейным столиком, она заговорила серьёзно и по-деловому.
– Я понимаю твоё состояние, но такова жизнь: несправедливая, жестокая, идиотская, от нас не зависящая. Изменить правила мы не в силах, плывём по течению.
Я внимательно слушал, не понимая, к чему она клонит. С Ричардом не сложилось, и она хочет вернуться? Она наклонила голову, пристально на меня посмотрела и прошептала, почти не шевеля губами: «Встречи c Ханной пора прекратить. У неё не должно быть раздвоения личности».
– О каком раздвоении ты говоришь?
– Рано или поздно она догадается. Вы ведь как две капли воды похожи.
Лиза права. Я гордился тем, что у Ханны мои глаза, тот же овал лица, чёрные, непокорно вьющиеся волосы, и улыбка. Не нужен генеалогический тест. Достаточно на неё глянуть. Робкая попытка возразить мало что могла изменить, но утопающий хватается за соломинку.
– Что в этом дурного? Раньше тебя это не беспокоило.
– Представь себе, беспокоило. И это одна из причин, почему я с тобой рассталась.
– Поясни.
– Я не хочу, чтобы как и мы, она вела жизнь подпольщиков. Я сделаю ей сертификат.
– Не дури. В тюрьму захотела?
– Не сейчас. В запасе тринадцать лет. Глядишь, драконовские законы станут вегетарианскими.
– В мечтах… – криво усмехнулся, чувствуя, как уплывает из-под ног почва.
– Общественное мнение сейчас не так строго, как прежде, – мягко сказала Лиза. – О мужчине и женщине в Голливуде фантастическую комедию сняли по запретной пьесе Бюля Гакова «Джон Васильевич меняет жену». В кои веки такое было?!
– Ни о чём это не говорит, – сказал уныло, без всякой надежды переубедить.
– Без веры в лучшее нельзя жить. А правительство сигнал подало о готовности к диалогу, к гражданскому примирению, – сказала она без твёрдости в голосе и промямлила неуверенно. – Авось, мне улыбнётся удача.
– Зачем, в таком случае, ты разрушила нашу семью? Так и жили бы до лучших времён.
– Не получается, милый, – грустно вздохнула Лиза. – Она твоя копия. И поймёт это скоро. Если сама не увидит сходство, ей помогут соседи. Доброжелателей много. Все друг на друга стучат.
– Доносительство поощряется. Это симптом приближения Гражданской войны.
– Почему же Гражданской!? – внезапно заартачилась Лиза. – Глупости говоришь. Гражданская война, когда общество расколото. Когда все против всех. А здесь властное большинство против бесправного меньшинства. – Она обернулась и, не заметив ничего подозрительного, зашептала: «Воспитательница детского садика увидела нас втроём на площадке и сказала мне: „Ваша дочь копия мужчины, находившегося с вами“. Представляешь, чем это закончится, если она заявит в полицию? Я, конечно, от греха подальше перевожу её в другой садик. Но когда она пойдёт в школу… Если вы вдвоём попадётесь кому-нибудь на глаза, начнётся травля ребёнка. А подростковая жестокость тебе хорошо известна».
Забыв об опасности, Лиза положила руку на мою ладонь, дотронулась носком туфли до лодыжки и горячо зашептала.
– Я по-прежнему люблю тебя. Сейчас у меня такое чувство, как в первый раз. Помнишь, когда мы впервые остались вдвоём? – Я молча кивнул головой. Глаза её повлажнели, и она с трудом выговорила, сглотнув комок в горле: «у меня колени дрожат».
Такое со мной не случалось прежде: я не выдержал, разрыдался. Посетители удивлённо на нас уставились. Лиза испуганно вскочила и выбежала из кафе. Я закрыл руками лицо, заставил себя успокоиться и на участливый вопрос официанта, повторенный дважды: «вам нужна помощь?» – буркнул: «зуб разболелся», – скривил лицо, имитируя дикую боль, и держась за щеку, вышел на улицу.
Лиза ждала на углу. Увидев меня, подняла руку – я сделал шаг в её сторону – она развернулась и медленно пошла по направлению к скверику. Соблюдая дистанцию, я поплёлся за ней. Пару раз она оборачивалась. Удостоверившись, что «донор спермы» не затерялся в толпе, шла дальше. Так прошли около полумили. Она нашла свободную скамейку подальше от людских глаз, присела и подняла высоко руку, просигналив, чтобы присоединился. Я присел в полуметре от нее, и она возбуждённо затараторила.
– Не мучай меня и себя. Мы не виноваты, что такими родились! Будь проклят этот мир и его законы! Выхода у нас нет. Ты не должен встречаться с ней. Эта жертва, которую мы должны принести. Ради дочери. Мне нелегко далось сойтись с Ричардом. Но я себя пересилила. Прости, но это была единственная возможность выставить тебя из дому.
Продолжать слушать невыносимо. Я встал и, не попрощавшись, пошёл прочь, не оглядываясь. Вешаться или стреляться не стал. Возненавидел.
Мудрые решения принимаются на трезвую голову. Или утром. Я проснулся с намерением кардинально изменить жизнь, излечиться от влечения к женщинам, и стать нормальным мужчиной, радужным, розовым. Короче, таким же, как все. Шаг психологически трудный, но все долгожители, за редким исключением, – конформисты. Живут в ладах с окружающим миром. Не я первый, не я и последний, сломавший себя, приспособившийся, и надевший чуждые сердцу одежды. С чего начать перевоплощение? С всемирной паутины любви.
Через час в социальной группе «Нью-Йорк никогда не спит» появилось объявление: «Тридцатипятилетний романтик с нежной душой и тонким чувством юмора, ищет интеллигентного спутника жизни. Сын не помеха».
Я не предполагал, что на меня обрушится шквал предложений. Нью-Йорк, Канада, Франция, Тринидад… Я испугался и никому не ответил. Малодушие легко объяснимо: первый шаг в новую жизнь, как выход без тренировки в открытый космос – боязнь неизвестности сковывает мышцы и парализует волю. Его сложно сделать без психологической подготовки, чтения научно-популярной литературы и просмотра учебных фильмов – я пожалел, что в школе легкомысленно отнёсся к классам «Семейная жизнь» и оставил без внимания «Справочник здорового молодого мужчины, гомосексуалиста», заменивший моим сверстникам чтение Библии. Путь к отступлению отрезан. Через несколько суток я решился сжечь за собой мосты, предложил Даниэлю выкупить принадлежавшую мне часть дома, по цене, ниже рыночной, предоставил ему на раздумье пару недель и переехал в Бруклин. Я готовился к новой жизни, не осмеливаясь перейти к действию, но на помощь, как всегда, пришёл господин Случай.
…Джейкобу суждено было стать моим первым мужчиной. Познакомились мы случайно, в Манхэттене, в мужском ресторане «Ночной Париж», на дне рождения приятеля. Я сидел за столом один – гости танцевали под зажигательную латиноамериканскую музыку, – и откровенно скучал. Подошедший мужчина был не из нашей компании.
– Почему не танцуете? – вежливо спросил он.