– Э, дядя! Времена не те. Родитель на тебя кол выточит, если узнает. А ведь узнает, по запаху найдет.
– Вот и я опасаюсь, очень у вас всех нюх развит, просто звериный.
Старик ушел в воспоминания, к тем временам, когда еще сам не был вампиром. Он на минуту отрешился от своего состояния, словно был человеком и оставался им всегда.
– Это для них были далекие окраины, а для нас-то была родная земля.
– Но откуда тогда взялись вампиры?
– Возможно, что они всегда жили среди людей, но усиление одной религиозной формации привело к обратному эффекту. Те народы, которые пришли в мусульманство позже, были на грани вероотступничества. Это был духовный кризис. Вера, которую принесли мечом, была непримирима к иным религиозным культам. Впрочем, как написал Римский Папа в своем воззвании к христианским правителям: неспокойной обстановкой воспользовались враги церкви – нежить. А в это понятие входят и вампиры, и восставшие мертвецы, и многое другое уродство, и вырождение рода человеческого. Сначала это было действительно ужасно, и никто не знал, как с ними бороться. Вампиров протыкали кольями, нежить сажали на кол, сжигали. Если еще вчера вечером нам приходилось защищать какую-то деревню, то проходила ночь, и утром она была пуста. Мы отступали к своим крепостям, не в силах одолеть зло. Следует отметить, что турки тоже терпели неудачи.
Они приходили только в теплое время года, а зимой отступали к своим границам. Поэтому все зависело от местных правителей, которым некуда было уходить. Казалось, что мы были обречены. Когда армию врага пополняли отступники, у нас не оставалось уже резервов. Враг стоял перед воротами наших городов. Тогда молдавский князь, кстати, мой названый брат, сделал своих людей сильней, невосприимчивыми к боли. Так с помощью ритуалов мы усилили свои физические возможности. Наши воины брали у диких животных самое лучшее: силу, зрение, обоняние, выносливость. Так и появились ваши предки.
– Мы не оборотни. Ибо не прокляты мы, но страдаем в угоду дел великих.
– Я знаю. Вы – воины дракона. Орден дракона – это очень древнее по своей истории сообщество. Это потом вас стали называть охотниками. Папа обещал прощение тем, кто погиб во имя веры. Мы были православные, и все равно он считал, что в его власти дать всем отпущение грехов и право на спасение души.
– Знаю, знаю. Индульгенции раздавались направо и налево – только плати.
– Не иронизируй, это на первый взгляд выглядит как мошенничество, но в нужный момент освященные ритуалом вещи спасали людям жизнь. Я сам заручился поддержкой Римского Папы, чтобы выстоять в этом ужасе. Тогда все было словно в кошмаре. Мы устали терять своих людей, поэтому князь и я устроили одновременно вылазку из своих крепостей. Чтобы спасти тех, кто был еще жив.
Заодно, чтобы сжечь тела – тех, кто умер или погиб. В какой-то момент мы достигли успеха. Враг даже отступил.
Старик долго молчал, словно окунулся в свои воспоминания. Девушка устала лежать в прежней позе, стала ерзать. Он поднял на нее свои глаза, на миг подобрел, словно узнал в ней ту, о которой успел вспомнить.
– Это называется какой-то там синдром, когда заложник стал сочувствовать террористу.
– Брось, какой я террорист? Я – князь. Мой нынешний названый брат правит всем этим местом. Поэтому вы все его подданные, а значит, и мои тоже. Я, как это говорится, особенно не афиширую свое присутствие.
– Да, представляю, на всех городских документах вдруг появилась твоя подпись. Князь. Просто и доходчиво. Знаешь, у нас давно нет дворян. Ну как ты это не поймешь? И крепостное право давно отменили. Вместо того, чтобы церковные книги читать, полистай учебник «Истории КПСС».
Политэкономию на худой конец.
– Листал, ничего хорошего. Скверная попытка создать основную научную базу под коммунистическое учение. Странно, что эта страна так долго пыталась навязать свои догмы всему миру. Не подумай, я – не выживший из ума старикан.
Знаешь, у меня было достаточно времени, чтобы ознакомиться с вашим миром, понять, есть ли в нем место для такого, как я.
– И что из этого вышло?
– Пока не знаю. Мир полон неожиданностей, вот и ты оказалась таким приятным подарком для меня.
– Кстати, о подарке. Прекратите меня пичкать всякой дрянью.
– Не бойся. Это, как их, витамины, не более. Ты ничего не потеряла, если думаешь, что вырезать аппендицит – это большая потеря, то брось. Наш врач – сторонник преждевременного удаления некоторых рудиментов. Как ему ни пытался объяснить, что шрамы не украшают женщин, он настаивал на операции. Почему я его еще не обратил? Сам не знаю. Обещал, что удалит все следы хирургического вмешательства. Думаю, что не врет, коновал.
Девушка еще некоторое время переваривала услышанное, потом поняла, что спорить бесполезно, да и поздно.
– Удалили аппендицит? А почему моего разрешения никто не спросил? Откуда такая тяга все решать за нас, за людей?
На это князь невозмутимо ответил:
– Это бремя власти, не более. Но, заметь, я был против любого хирургического вмешательства.
Рудименты перестают играть роль решающих факторов, несущих какую-либо информацию, когда ты стала бы моей супругой.
– То есть, ты хочешь сказать, я должна стать вампиром?
– Не обязательно. Вообще, я больше не сторонник навязывать свою волю, мне было бы интересней, чтобы ты сама чего-то захотела. Сама чего-то добилась. В моих силах дать тебе любую возможность этого мира. Знаешь, я сказочно богат. Можно отправиться в путешествие, я бы показал тебе сотню городов, рассказал бы самые захватывающие факты из их истории, которые только помню.
Пауза. Старик не просто замолк, задумался.
– А я помню, поверь, очень многое. Можно переехать жить в любую страну мира. Загадочный восточный мир. Знаешь, мне всегда хотелось побывать в Сиаме, в Киото. Самому посмотреть на пагоды, побывать в Тибете. У меня драконски длинная жизнь, можно многое себе позволить. Нужна только спутница, которая бы смогла скрасить мое одиночество.
– Ты одинок? А как же твой названый брат?
– Этот человек занят своими особыми проектами. Я для него очередная игрушка, любопытный факт истории.
Тут он усмехнулся над чем-то, пошамкал губами.
– Я знаю, он меня называет дядюшкой. При этом совершенно не боится меня. Тут всего два-три человека, которые ко мне относятся без страха. Вот и ты тоже – ни капли ужаса, словно я действительно и твой дядя.
– Дядя, не зли. Еще раз прошу, отпусти, по- хорошему. Я ведь все равно сбегу отсюда.
– Зачем? Впрочем, я бы смог тебя давно развязать, но больно ты прыткая.
– Так развяжи!
– Потом, чуть позже.
– Когда?
– Ну, может быть, когда оговорим все условия нашего временного договора.
– А если я не желаю с тобой договариваться, что тогда?
– Желаешь, иначе давно бы нашла способ сбежать отсюда. Ремни уже ослабила? И мне тут зубы заговариваешь.
Оказывается, он видел ее буквально насквозь.
– Ладно, только лежи спокойно, а то слуги прибегут, опять повяжут. Предупреждаю, что ты для них, скорей всего, как это… пища, чем ровня. Не давай повода, не сопротивляйся. Итак, о чем это мы?
Девушка непринужденно вытащила руку из ремня. В кулаке у нее блеснула тонкая игла, найденная под приборной доской. Упаковку от иглы ей пришлось спрятать обратно, под доску. Следует отметить, что стол находился на уровне ее глаз, поэтому она смогла разглядеть то, что не видно никому сверху. На столике лежала упаковка с длинной иглой.
Дотянуться до нее было следующей проблемой, на это ушло несколько часов времени, когда никого рядом не было. Благодаря игле, она сначала ослабила ремень. Теперь, вооруженная этим предметом, она испытывала жуткий азарт охотника.
– И что ты собиралась сделать? Проткнуть мне глаз? Пожилому старому человеку, который тебе пока ничего даже не сделал. Ужас, в кого ты только такая уродилась?
– Хочешь узнать всю мою родословную? Перечислить все мое фамильное древо?
– Я примерно знаю. Дворовому люду давали прозвища. Серьга, Багор, Кистень, Копье, Штырь. Это потом, очевидно, они стали фамилиями. Все вы должны были носить мою фамилию или моего брата. Но, судя по всему, чтобы скрыться во мраке времен, ваши предки сменили свои имена?
Девушка призадумалась. Багоровы жили на соседнем хуторе, Кистеневых в поселке было две семьи.
Штыревы тоже были, как, впрочем, и Копьевы.
– Серьга.
– Вот видишь, все и так ясно. Из двухсот старых семей я назвал только пять и попал.
– Ты думаешь, я совсем дура? Ты, наверное, уже мои документы увидел.
– Сжульничал. Каюсь.
Он залился старческим смехом. Прокашлялся.
– Знаешь, с тобой интересно проводить время. Иглу пока убери, а то проткнешь себе что-нибудь. А я крови чужой не переношу.
– Ах, какие мы все нежные.
Она убрала иглу под подушку. Поправила покрывало, ночную рубашку. Уселась удобно, чтобы быть наготове, мало ли что.
– Первый пункт договора. Не навреди себе. Тут она закатила глаза.
– Даже не знаю, это как получится. И чем тебя тогда шантажировать буду?
– Я повторяю: мы договоримся.
– Хорошо, что дальше?
– Второй пункт договора. Подумай, прежде чем отказаться.
– Как все запутанно, не находишь? Ты так и душу продашь, по пунктам все распишешь?
– Не богохульствуй! Ибо душа – бесценна.
– Расскажи, что-нибудь о себе.
Старик еще раз вдохнул, удобно примостился в настоящем деревянном кресле.
– Нам с самого детства все время твердили, что мы особенные, чтобы не связывались с городскими ребятами и, самое главное, поменьше болтали. Нет, мы не какая-то религиозная секта, хотя это очень близкое сравнение. Короче, детство прошло, можно сказать, беззаботным, светлым. Родители в поле. Мы с братом дома, на хозяйстве, помощники. Следовало за скотом присмотреть, дрова принести, воду накачать. Школа? Конечно, мы ходили в школу. В нашем селе была начальная школа, это потом пришлось учиться в городской школе.
Девушка свободной рукой поправила локон своих темных волос. Смуглая кожа становилась еще темнее в свете неонового освещения.
– Наш поселок жил замкнутой жизнью, особенно после перестройки, когда все развалилось. Но мы выжили. Потом появилось братство. Точнее, оно всегда было, где-то находилось, о нем говорили, про него все наши люди всё знали. Где-то кочевали, а тут, вот, вернулись и стали осваивать заброшенные в округе хутора, восстанавливать разрушенное хозяйство нашего бывшего колхоза-миллионера. В тот период мы с братом были еще маленькие, ничего не понимали, но это было потрясающе. Мойка. Кафе.
Заправка. Все это открылось благодаря приезжим братьям. Они такие же, как мы, просто раньше им приходилось много скитаться, точнее, скрываться. Сначала восстановили колхозный гараж, привезли топливо, закупили запчастей к тракторам, это потом приобрели новую технику. Это дало всем возможность спокойно работать. Детей стало больше. Для поездок в школу приобрели автобус, наняли водителя, чтобы можно было туда ездить.
Опять поправила волосы, о чем-то подумала.
– Так я стала учиться в Местищево. Учителя к нам относились хорошо, они словно знали что-то про нас, но ничего никогда не спрашивали и сами не говорили. Горожане нас избегали, поэтому дети города нас сторонились. Наверное, боялись.
Она отстранилась, вытаращила глаза.
– Представляешь? Они называли нас румынами, словно в этом было некое ругательство. Путали с цыганами. Возможно, что мы для них были слишком дикие. А что нас бояться? Мы, что, проклятые?
Старик в этот момент крякнул, он-то прекрасно знал, что проклятие существовало.
– Впрочем, оказалось, что проклятые. Когда в какой-либо нашей семье рождался покрытый шерстью ребенок, об этом узнавали все. Устраивали праздник. Старые сказания нашего народа подтверждались все чаще и чаще. Оказывается, что традиции наши сильны, и они неподвластны течению времени. Что было не так с нашими детьми?
– В наше время часто рождались дети, покрытые шерстью, словно в теплой рубашке.
– Говорят, что мой брат тоже был покрыт шерстью, когда родился. Я этого, конечно, не помню.
Возможно, он полинял после купели, то есть после крещения. Поймите, мы не звери. Но глубоко в душе мы – волки, мы – медведи, мы – огромные боевые животные. Впрочем, все это было только в сказках, но я в них нисколько не сомневалась. Порой долго смотришь на себя в зеркало, и вдруг образ резко меняется. Моргнешь, и все проходит. Старики говорили, что раньше люди нашего народа могли обернуться в любого лесного зверя, чтобы выследить добычу на охоте. Еще могли стать сильными хищниками, чтобы убить своего врага, защитить свою семью и спасти дом. Возможно, даже голыми руками, не знаю. Вместе с пришлыми братьями вернулся забытый старый обряд посвящения в юноши. Мой брат его прошел. А мне, как девушке, это было не обязательным.
– Раньше подростка заворачивали в тушу убитого зверя на несколько часов. Лежать в кровавой бане – не самый лучший вариант. Это потом для обряда стали использовать только что снятые со зверя шкуры. Главный элемент тут кровь, которая должна была покрывать все тело, иначе напрасные старания.
– Я прекрасно помню эти подробности. Старики нам их рассказывали. Ими до сих пор детей пугают.
Ее еще передернуло от воображаемого ужаса. Потом она продолжила свой рассказ.
– Если посудить честно, то наша семья всегда жила в достатке. Мы держали лошадей, разводили племенных быков, пасли овец, занимались птицей, была у нас и корова. Был трактор. Он остался после развала нашего передового колхоза. На заброшенном поле гнил, пока его отец сам не перебрал весь.
Старик смутно понимал, о чем идет речь. Трактор для него был понятием абстрактным, девушка об этом даже не подумала.
– Впрочем, перестройка сломала все.
– Перестройка?
– Ну, да, перестройка.
Она вдруг поняла, что о многом старик просто понятия не имеет, в смысле – не знает.
– Это, как война, только экономическая. Тут и блокада, и происки врагов, и атаки мародеров. Братство все изменило.
– Конфликты?
– С кем? С городскими? Их почти не было. Город был слишком далеко от нас. Остальной мир еще дальше, чем я думала. Нет, конфликтов почти не было. Если случались, то нас это не затрагивало. Так получилось, что к нам много лет никто не лез, не мешал нам жить.
Она словно что-то вспомнила.
– Впрочем, конфликтовали часто сами люди из города. Между собой. Однажды бывшие военные не поделили что-то с местными преступными элементами. Это называется: стрелку забили.
Она показала распальцовку козой, как это делают блатные, скривила кончики губ. Тут ей самой стало смешно, засмеялся и князь.
– Встретились они почему-то на нашей территории. Сначала хотели договориться, но ничего не вышло, завязалась драка, стрельба. Мы все еще удирали, потом домой, думали, война начнется. Но ничего, договорились. Потом офицеров подмяли. Я смутно все это помню, взрослые говорили, что Северный этого так не оставит. Вот Северного помню, он часто приезжал к отцу, оказывается, они еще с детства друг друга знали.
Опять пауза.
– Бывший колхоз-миллионер имел огромные приусадебные территории, на которые раньше приезжали помогать собирать урожай все горожане. В тот же период школьники отдыхали в пионерских лагерях, которые располагались рядом с колхозом, вдоль берега реки. Имелся один трудовой пришкольный лагерь, где также отдыхали и работали школьники старших классов. Совместное детство связало судьбы многих горожан и жителей края.
Получается, кроме родственных связей, тут многие знали друг друга со времен своей юности. Страшилки про охотников воспринимались на некоем подсознательном уровне. В них верили и не верили. Фотографии в городском музее имели вполне оправданное подтверждение некоторых странных фактов, жители хуторов были особенными, вот и все.
Словно собравшись с мыслями, девушка продолжила свой рассказ.