В то время граница еще не была обозначена, и мы не знали, где мы находимся – в Канаде или в США. Да нас это и не заботило. Когда мы строили свой пост – большой, из пяти комнат, с длинными стенами –из компании Гудзонова Залива к нам послали человека, с поста на Кривой реке, чтобы поставить нас в известность о том, что это их территория, и что здесь мы не имеем права селиться и торговать. Ответ отца был таким:
– Ваш агент не может доказать, что мы находимся в Канаде. Скажите ему, если он сможет это доказать, пусть придет и запретит нам здесь торговать.
На деле, как потом оказалось, мы находились на четыре мили к северу от границы.
А теперь об Энди: чудаковатый, добрый как ребенок, старый Энди, так странно появившийся в нашей жизни, и к которому мы и наши индейские друзья скоро стали относиться как к тому, кого нужно опекать и защищать.
Как-то в конце холодного дождливого апреля Одинокий Бизон пришел к нам с отцом, в комнату, которая служили и кухней, и столовой и спальней, и сказал, насколько я понял:
– Он приближается, уже близко, всадник, пьяный, с двумя вьючными лошадьми.
Мы выбежали наружу под дождь как раз вовремя, чтобы подхватить промокшего, грязного, что-то бормочущего старика, с трудом державшегося в седле, и отец, положив ладонь ему на лоб, сказал нам:
– Мат атваци. Айоктокос. (Не пьян. Болен).
Старик сопротивлялся, когда мы заносили его в дом, раздевали его, снимая промокшую одежду, клали на мою койку, укрывали одеялами и заставляли пить горячее питье. Он с трудом дышал, его тело было очень горячим, и отец сказал, что это воспаление легких. Его взгляд был диким – казалось, он не видел нас, когда мы проходили мимо него, он все время что-то говорил, но так неразборчиво, что мы его не понимали. Наши индейцы принесли его вещи – постель, мешок с едой, маленькую палатку, ружье, топор, две кирки, две лопаты, два лотка для промывки золота и прочие вещи, сказавшие нам о его профессии. Апаки принесла две седельные сумки, висевшие на луке его седла, и сказала, обращаясь к отцу:
– Они маленькие, но очень тяжелые.
Они были такими тяжелыми, что выскользнули из рук отца, ударились об пол, завязка одной из них порвалась и из нее выпала пара мешочков из оленьей кожи, крепко завязанных, каждый примерно восьми дюймов в длину и три дюйма диаметром. Он поднял из, взвесил на руке и сказал нам:
– Золотой песок. Стоит сотни долларов.
Он положил их на стол, достал еще шесть мешочков из порвавшейся сумки и восемь из другой.
Одинокий Бизон взял один из них, ощупал и произнес:
– Ха! Ерунда. Надо быть безумным, чтобы таскать это с собой.
– Не ерунда, а желтый металл, камешки и песок, который все время ищут белые и выкапывают его из земли. Один такой мешочек стоит как сотня одеял, – ответил отец. И сказал мне: – сын мой, в этих мешочках золота на четыре или пять тысяч долларов.
– А! Теперь я понял. Я видел, как белые выкапывают эти камни в долине Колючих Груш, и южнее, у одной из рек Много Встречаются Вместе1– сказал Одинокий Бизон. – Однажды, когда я ходил на юг в набег на табуны Змей, я видел белых, которые там копались; они копали и копали, наваливали кучи камней и земли, которые потом промывали в маленьком ручье, который сами и сделали. Никогда я не видел людей более грязных; казалось, они никогда не мылись и не стирали свою грязную одежду, а воняли они так, что я не мог пройти рядом с ними. Я рад, что вы не такие как они.
– Странно, очень странно ведут себя белые люди, – начала Апаки.
Потом, с коротким криком, она подбежала к больному, чтобы помешать тому подняться с койки и дотянуться до лежавших на столе мешочков с золотом. Мы вернули его на место, накрыли одеялами и некоторое время удерживали его.
Когда, наконец, он впал в ступор, отец положил мешочки с золотом и седельные сумки в наш сундук, запер его и сказал:
– Здесь все будет в безопасности. Удивительно, что в соседних лагерях столько негодяев, а его за это золото не убили.
Сутками напролет мы ухаживали за больным, сперва ожидая, что он скончается в любой момент. Мы поили его крепким бульоном, понемногу за раз, а Апаки лечила его своими отварами из трав, которые, как она хорошо знала, хорошо помогают при лихорадке. Наконец наши усилия и его сильный организм стали одолевать болезнь; на пятый день мы увидели, что его лихорадка стихает, а на десятый день он стал нормально смотреть и говорить.
Обращаясь к отцу, он спросил:
– Я направлялся в форт Бентон. Я туда попал?
– Нет. Это озеро Кутенаи, далеко от форта Бентон.
Старик долго упорно смотрел на него, а потом сказал:
– Но ты же Джон Саржент, я тебя знаю. Я покупал у тебя табак. Я помню твою жену; она хорошо ко мне относилась. А ты был еще мальчиком, тебя звали Дик.
– Да, все так, – сказал отец, указывая на меня. – Но я тебя не помню. Моя жена умерла, я закрыл лавку в форте Бентон и несколько лет торгую с индейцами.
– Нет, меня ты помнить не можешь. Я спустился туда из Ольхового ущелья, чтобы сесть на пароход и отправиться в штаты. Я провел в форте Бентон месяц, но пароход так и не пришел, так что я вернулся в Ольховое ущелье и забил еще один участок. Скажи! Как я здесь оказался? Где моя добыча? Ты не видел пару седельных сумок, довольно тяжелых?
В ответ отец достал сумки из сундука и положил перед ним.
Старик радостно улыбнулся, погладил сумки и сказал:
– Ей-богу, ты человек честный. Да ты всегда таким был. У тебя и в форте Бентон была хорошая репутация, все хорошо о тебе говорили. Так что я хотел бы, чтобы ты убрал это обратно в свой сундук; кто-то может войти.
Сказав это, старик провалился в глубокий освежающий сон.
Я вышел к нашим индейским друзьям и сказал им, что Белая голова, как они прозвали Энди, оправился от болезни, что он нормально поговорил с нами и теперь спит. Новость им понравилась, и они сказали, что хотели бы видеть его, когда он проснется.
Скажу об этом несколько слов. За три года до этого, когда мы были на Среднем ручье (Коровьем), который течет между горами Медвежьей Лапы и Волчьими горами (Малыми Скалистыми) и впадает в Миссури, мой отец однажды поехал на целый день на охоту, и, выехав из оврага на равнину, обнаружил там Одинокого Бизона – тот лежал рядом со своей застреленной лошадью и отбивался от пятерых конных ассинибойнов, окруживших его и постепенно к нему приближавшихся; ему посчастливилось первым же выстрелом убить одного из них, после чего остальные убежали.
За это Одинокий Бизон был ему более чем благодарен. Немного позже он сказал:
– Ты спас мою жизнь. Теперь я попробую сделать так, чтобы ты сохранил свою. Не езди больше в Много Домов (форт Бентон) с грузом шкур и мехов в одиночку, не возвращайся один, чтобы привезти нам товары. Теперь я всегда буду тебя сопровождать, охранять тебя как смогу. Удивительно, что ты еще не был убит одним из военных отрядов наших врагов.
С этого времени Одинокий Бизон, его жена и сын и старый отец со своими женами постоянно были с нами вместе. Когда мы изредка уходили, чтобы торговать с другими племенами конфедерации – черноногими или Кровью – они шли с нами. А когда мы решили обосноваться на озере Кутенаи, они тоже поселились с нами рядом. Апаки стала мне настоящей матерью, а ее сын, Амуни Сиксинум (Черная Выдра), стал моим ни тукам (другом), что на языке черноногих значило намного больше, чем на английском. Друзья-черноногие – это друзья навек.
Все мы присутствовали при том, как Энди проснулся после освежающего сна, с ясными глазами и голодный. Он был поражен, когда мы сказали ему, как долго он болел, и как тяжело. Мы сказали ему, что в немалой степени своим выздоровлением он обязан отварам Апаки, и он знаками сказал ей, что она хорошая женщина, протянул ей руку и погладил ее, и вытер несколько слезинок, как и она. Он совершенно не помнил, как оказался здесь. Все что он помнил – это то, что совсем немного поспал в последнем своем лагере, и почувствовал, что его сжигает жар, когда укладывал вещи и продолжил путь на север.
Потом Энди коротко рассказал мне историю своей жизни. Он стал одним из участников золотой лихорадки в Ольховом ущелье, в 1863 году, быстро намыл золота на три тысячи долларов и отправился в штаты. Но напрасно прождав в форте Бентон пароход, он вернулся в ущелье, занял новый участок и продолжил на нем работать, пока, два месяца назад, не сделал последнюю промывку. Потом, отдохнув немного в Вирджиния Сити, он встретил старого работника компании Гудзонова Залива, который, взяв с него обещание хранить тайну, сказал, что знает о весьма многообещающем месторождении золота у истоков Кривой реки, и он решил посмотреть это место. Так он оказался у нас.
– Но как, Энди, ты осмелился покинуть Вирджиния Сити и в одиночку отправиться в путь с таким количеством золота? – спросил отец.
– Ха! Я поумнее чем эти мерзавцы, – ответил он. – Они однажды меня ограбили, забрали золотого песка на две тысячи долларов, которые я закопал под полом моей хижины. Так я получил урок: никогда не прятать добычу в таком месте. После этого они дважды нападали на меня и перекапывали весь пол, но ничего не нашли. На этот раз я из обдурил. Я дождался дождливой ночи, выкопал добытое и убежал. Разумеется, они меня не нашли – хоть и знали, что я ушел с хорошей добычей, но где меня искать, не знали. Я сделал большой крюк, прежде чем свернуть к переправе на Солнечной реке, купил там все что мне было нужно, погрузил на лошадей и направился в форт Бентон, но свернул к северу. Так я оказался здесь.
– Да, но как же ты избежал возможности быть оскальпированным каким-нибудь военным отрядом между Солнечной рекой и этим местом – этого я понять не могу, – сказал отец.
– Очень просто: как и индейцы, я двигался ночами – кроме последнего дня, когда я уже ничего не соображал и направлялся сюда.
– Да, но ты оставлял за собой ясный след.
– Военный отряд не пойдет по следу всего трех лошадей.
– Ха! Могут и пойти, – сказал отец и обернулся за поддержкой к Одинокому Бизону.
На языке знаков тот вежливо сказал Энди:
– Ты сохранил свои белые волосы, потому что Солнце защищало тебя.
Для старика Энди удивительно быстро оправлялся от болезни. Как только он смог выходить, то спросил о своем золотом песке, и, сказав, что дом для него небезопасное место, забрал его и закопал в лесу.
Позднее, когда он ходил вокруг в поисках золотоносного кварца и решил потом переселиться наверх, он как-то вечером сказал отцу, когда мы сидели перед очагом:
– Джон, вы с Диком были добры ко мне. Я старик, долго не проживу. Я хочу, чтобы то, что у меня есть, осталось Дику, и сегодня днем я написал это на бумаге. Возьми ее и спрячь
Отец глянул на вырванный из блокнота лист и протянул его мне. Написанные свинцовым карандашом строчки гласили: «Озеро Кутени, 10 июля 1869 года. Настоящим я оставляю Дику Сарженту все имущиство которым буду владеть к моей смерт. Эндрю У. Нолан.»
– Сейчас это триста шестьдесят унций золотого песка, и стоит это шесть тысяч четыреста восемьдесят долларов. Кроме этого лошади и имущество, – продолжал Энди. – И еще, Дик, когда время придет, я хочу, чтобы ты сделал вот что: дал Атаки десять унций песка или его цену в товарах, как она захочет. Черт побери! Вот это женщина, настоящая, с большим сердцем! И еще Одинокому Бизону, и Черной Выдре, каждому, новое ружье генри и хороший запас патронов. Ты сделаешь это, Дик?
Я кивнул. Говорить я не мог.
– Это прекрасно, Энди, но не думаю, что ты должен это делать,– сказал отец. – разве любой…
– Да заткнись ты! Я знаю, что вы для меня сделали, – рявкнул они добавил, сжав шляпу и шагнув к двери: – Вы двое, и эта индианка, лучшие и единственные друзья, которые у меня когда-то были. Да, за всю мою жизнь.
Все это вспоминалась мне, пока я той ночью сидел у тела Энди, особенно его упоминание о том, что за всю жизнь друзей у него не было. Как одиноко было ему все эти годы, думал я. Как скучал он о ком-то, кто стал бы ему близким другом. И, если он нашел таких людей среди нас, то это произошло слишком поздно.
– Синопа, Яркие Глаза, – сказал я свернувшемуся рядом со мной лисенку, – мы должны найти его убийцу.
Глава 2
Карта
Уже настал день, когда отец и его индейские друзья сменили меня на моем посту. Мы вместе позавтракали, и, пока ели, мы с отцом сказали им о том, что просил Энди передать им, когда сам он покинет нас. Они были очень довольны, но Апаки сказала (и остальные ее поддержали), что было бы лучше, если бы Белая Голова был жив и сидел с нами за столом, чем получить весь добытый им желтый металл.
Потом, когда отец сказал, что мы должны вырыть могилу и похоронить тело, они стали возражать. Белая Голова был слишком хорошим человеком, сказали они, чтобы класть его в нору и накрывать тяжелой землей. Он заслуживает настоящих похорон, на дереве, где Солнце сможет видеть его, где его будет обдувать ветер, где его тень – пока она еще находится в теле – сможет выйти и отправиться в Песчаные Холмы или туда, куда уходят тени белых людей.
Отец сказал, что нет – этого не будет, мы долины похоронить его так, как хоронят людей его народа. Но я присоединился к нашим друзьям, и он сдался:
– В конце концов, какая разница покойнику, где будет лежать его тело? По-моему, никакой, – сказал он.
Так что Апаки взяла на себя заботу о теле, завернула его в несколько одеял, потом в бизонью шкуру, и перевязала сверток ремнями из сыромятной кожи. Я заметил, что она положила в этот сверток, под одеяла, нож старика, трубку, сверток табака и чашку; я видел, что она это сделала, и ничего не сказал. Потом она выбрала дерево – большое хлопковое дерево у подножия холма, и по ее указаниям мы с Черной Выдрой сделали платформу из жердей между двумя его ветвями, аккуратно привязав их; потом мы на повозке привезли его тело к дереву, вместе подняли его на платформу и тщательно привязали. Когда все было закончено, Апаки села в повозку вместе со мной и моим отцом, Черная Выдра и Одинокий Бизон сели на своих лошадей, и мы отправились по окружавшей холм тропе к хижине Энди. Я надеялся, что мне повезет, и я найду там кое-что, индейцы хотели забрать его вещи.
Я верю в то, что многие люди, всю жизнь проведшие в одиночестве, без друзей и товарищей, без любимой женщины, становятся подверженными разным странным маниям. Энди Нолан не стал исключением: его манией был страх перед ворами, которые снова украдут его золотой песок, и, после того, как он потерял содержимое одного из своих тайников, он стал строить всякие хитроумные планы, как спрятать свой добро, и должен был нарисовать карту, чтобы быть уверенным в том, что сам сможет найти это место. Утром того дня, когда мы помогали ему перевезти все его вещи в хижину, он спустился в лес и принес в фургон свои мешочки с золотым песком, все они были в седельных сумках; на одной из них Апаки заменила завязки. И, когда мы помогли ему обустроиться в его новом жилище, развели для него костер в очаге, сложенном из скреплённых глиной камней, и собрались уходить, он сказал нам:
– Первым делом сне надо спрятать свою желтую добычу.
Двумя днями позже, когда мы с отцом поднялись к нему, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, он сказал нам, особенно мне:
– Я спрятал золото в надежном месте. Закопал его в яме, которую сам выкопал, засыпал землей, разровнял и засыпал сухой хвоей, чтобы это место выглядело непотревоженным. И, как я всегда делал в Ольховом Ущелье, после того как меня ограбили, я нарисовал карту, как пройти туда от хижины. Это на тот случай, если я забуду туда дорогу, или для вас, если со мной что-то случится. Но, сами понимаете, подробная карта безопасности не даст – любой, кто ее найдет, сможет добраться до тайника и забрать все что в нем есть. Поэтому я сделал карту из двух частей; одна без другой бесполезны. Первую часть я отдам вам: она показывает путь от хижины до леса. Вот она, берите. Другая половина будет здесь, на полке, в банке из-под дрожжей, хранить ее буду я. Я помню путь отсюда до опушки леса, но дальше, до самого тайника, я могу его забыть.