– Жора, я знаю, что ты там, Жора. А ну открывай!
Внезапно, у Георгия Гавриловича запершило в горле. Он слегка откашлялся, прикрыв рот, но осознав, что выдал себя, прикусил рукав. Человек за дверью затих и прислонился ухом к замочной скважине.
– Я слышу тебя Жора, слышу твое дыхание. – проговорил шёпотом человек за дверью.
Георгий Гаврилович, решив, что дальнейшая конспирация не имеет никакого смысла отошел на цыпочках к окну и притворным голосом, ответил гостю из дальнего конца комнаты:
– Кто там? Я сплю.
– Ты не спишь, Жора. Я тебя вижу в замочную скважину! Открывай, Жора!
Распахнув дверь, Георгий Гаврилович увидел покачивающегося на ногах соседа Володю. Тот в свою очередь смотрел на инженера мутными стеклянными глазами.
– Дай полтинник! – сказал Володя, не здороваясь.
– Что? – переспросил Георгий Гаврилович, подавляя притворную зевоту.
– Полтинник! – повторил Володя.
– Я не дам вам денег, к тому же вы пьяны… – возмутился инженер, но не успел договорить.
– Ты мне должен! – заревел Володя, воинственно упершись руками в косяки дверного проема.
– Позвольте, ничего я вам не должен. – удивился Георгий Гаврилович.
– Может и не должен. – спокойно подтвердил Володя и громко икнул.
– Так что же вы пришли?
– Давай полтинник.
– Ничего я вам не дам.
– Как это получается? Миллионэром значит стал, а полтинник жалко? – обидчиво вскрикнул Володя.
– Глупости какие-то… – растерянно начал инженер Солянка.
– Я все слышал, стоял вот здесь и все слышал… – зашипел Володя.
– Какое вы имели право? Это не ваше дело, и вообще, вы все неправильно поняли. – Растерянно пытался оправдаться Георгий Гаврилович.
– Значит так. Если прямо сейчас я не получу сотню, то прямиком пойду по соседям с историей о подпольном миллионэре, живущем с ними на одной жилплощади.
Георгий Гаврилович не хотел сплетен и машинально полез в карман за деньгами. Все что он смог ответить обидчику:
– Был же полтинник?
– А теперь двести. – подытожил заплетающимся языком, еле удерживающийся на ногах Володя.
Получив деньги, шантажист направился прямо по коридору, держась рукой за стену, будто слепой.
Георгий Гаврилович почувствовал, что устал. Сняв с ноги башмак, он лениво швырнул его в угол, следом за ним отправился второй. Уставший от дневных потрясений инженер Солянка, сел на диван и тут же и открыл бутылку водки.
Николай и Валя
Быстрыми шагами по проспекту шел молодой человек незаурядной внешности. Густые вьющиеся волосы скульптурный греческий нос, большие карие глаза и легкая небритость. Встречные девушки кокетливо улыбались ему, и поймав взгляд, смущенно отворачивались. Парень был красив собой, и неплохо одет. Нахмурив брови, он шагал по центральному проспекту засунув руки в карманы куртки. Его лицо выражало крайнюю степень озабоченности. Наконец он остановился и закурил сигарету. Ему некогда было думать о девушках и их игривых улыбках. Необходимо было взять себя в руки и на холодную голову придумать план дальнейших действий. Реакция дяди на визит племянника крайне рассердила Николая. Немного успокоившись и осмыслив происходящее, он даже ехидно улыбнулся.
– Ну ладно, дядя Жорж, посмотрим кто кого! – сказал он сам себе. На небе вновь появилось солнце и беспощадно выжигало поднимающиеся паром над землей лужи прошедшего дождя. Он уже немного отошел от горячки, в которую впал, после скандальной встречи, и теперь в его голове снова воцарились спокойствие и порядок. Выбросив окурок, Николай взглянул на себя в витрину магазина напротив. Он увидел молодого парня, глаза которого горели пламенем свободы, пламенем борьбы за идеалы молодости. Это пламя могло бы изменить мир, сдвинуть горы, заставить время пойти вспять, но сразу после того, как нога Николая брезгливо перешагнет через оплёванное эго упрямого дяди. Улыбнувшись своему отражению, он поправил челку, гордо выпрямил осанку и направился дальше по проспекту. Теперь он уже замечал проходящих мимо молодых нимф и горделиво задрав нос отвечал на их улыбки лукавым загадочным прищуром.
Николай жил у своего товарища, бывшего однокурсника Вали. Это была просторная комната в коммуналке с видом на центральный проспект. Валентин по праву владел комнатой, оставшейся ему от бабки и брал со своего близкого друга скромную плату за жилье. Ребята отлично уживались, так как личная жизнь у Вали отсутствовала. Все его время занимала работа. К тому же, Валя был убежденным гомосексуалистом, не из тех людей что пробуют что-то новое и не из тех что поехали крышей и хотят поделиться с миром своим безумием, а из тех что тихо и мирно любят хуй. Валя трудился на художественном поприще, целыми днями, он бегал по центру и продавал свои картины заезжему люду. Часами Валя мог просиживать за мольбертом на дворцовой калякая портреты желающих за отдельную плату, увековечить себя на бумаге. Паренек был выдающихся талантов в живописи и по желанию мог исполнить любой идиотский каприз иностранного туриста, будь то смешной шарж с огромными головами и гипертрофированными улыбками или точный портрет налепленный на тело атлета или фигуру ушедших эпох с приличествующим тому костюмом или мундиром. Валя мастерски копировал любые стили, от чего постоянно пребывал в печали в поисках своего. Однажды, по заказу одного престарелого французика, он так виртуозно нарисовал заказчика в стиле Поля Гогена, что единовременно получил немалый гонорар от довольного покупателя. Восторженный француз, заявил, что Валя современный гений импрессионизма. Но в действительности, для Вали, подобная работа была сущим пустяком, небрежным наброском мазков и баловской игрой с цветами. Посчитав что искусство это не подражание великим с издевательским коллажированием лиц туристов, Валя обещал себе пропить в тот же вечер, все до копейки. Так он и поступил. Но сумма гонорара была столь велика для желудка, что Вале пришлось напропалую угощать всех посетителей излюбленного Валей кабака, но и тогда деньги остались. Следующую неделю Валя провел в реанимации под капельницей с сильной интоксикацией организма. Бывало и такое, что он просто часами лежал на полу, весь измазанный красками в поисках так редко появляющейся музы. Чтобы не умереть в одиночестве в творческих стенаниях, Валентин подселил к себе своего студенческого товарища Николая, который служил хорошим собеседником и проявлял себя как очень прилежный сожитель. Коля мог дать хороший совет и вообще неплохо разбирался в искусстве, не осилив и половины академических часов злополучной альма-матер. Николай не был доволен своим нынешним положением дел и стесненными обстоятельствами в которых вынужден был пребывать. Он был человеком широкой души и расставался с деньгами легко, именно по этому их никогда и не было. Он не считал себя частью творческой интеллигенции, но повадки имел те же. Молодая творческая богема Петербурга жила пошленько, но с полагающейся ей надменностью и дешевым аристократизмом. Вечера за ларёчным вином, разговоры о парадигмах искусства, и чванливое пренебрежение к непосвященным, становились основными целями существования. Каждый год художественные вузы выплевывали в мир новую пачку снобов, готовых рассказать миру о своей уникальности, за стойкой бара каждую пятницу вечером, после смены на кассе в магазине «Все для художника». Обреченные на скитания с бесполезным дипломом искусствоведа, эти люди как правило заканчивали свои творческие проекты не начав, а искусству посвящали лишь беседы о нем. Бесконечный разговоры о высоком смогли утомить Николая еще во время учебы в академии, но иногда ему все же нравились посиделки с тем самым дешевым винишком и философией. Он не хотел закончить свои дни пытаясь построить карьеру в гардеробе краеведческого музея, поэтому работал где придется, как правило не слишком долго, чтобы не воспринимать это как свою профессию. Ну и конечно, постоянно думал об искусстве и жертве, которую нужно принести, чтобы создать какой-то необыкновенный проект. Настоящим, как считал Николай, людям искусства, необходимо пребывать в нужде, как в старой поговорке. Это позволяет разуму работать на пределе, и открывать перед человеком неожиданные грани его собственного сознания. Словно путник пересекающий пустыню и вдруг осознавший, что способен совершить подвиг на грани жизни и смерти, творец должен проходить испытания, чтобы через них познать себя. Своим испытанием Николай считал пребывание в этой самой комнате, на полу которой были разбросаны принадлежности для живописи, наброски и прочий хлам, а по стене бродили громадные тараканы, размером с ладонь ребенка и хищно поглядывали на крошки, застрявшие в бороде, заснувшего на полу Вали. Когда Николай вошел в комнату Валя испуганно приоткрыл глаза и ловко сел по-турецки пытаясь сфокусировать зрение.
– С пробуждением тебя. Ты что, снова заснул на полу? – спросил Николай, пытаясь стащить с ноги башмак.
– Выходит, что так, лежал знаешь ли размышлял о жизни. – ответил растирающий глаза ладонями Валя.
– Смотри, однажды так заснешь с крошками на бороде, а эти твари утащат тебя в подвал и придадутся пиршеству. Не все же им использовать тебя как предмет мебели. Они уже как по расписанию не тебе столуются.
Николай схватил ботинок и со всей силы метнул в убегающего на всех своих огромных лапах таракана, ухватившего таки кусок булки и спешащего схоронить его под полом.
– Все мы божьи твари, Кэл. Пусть едят доходяги, кто я такой чтобы их судить? – с философской ноткой ответил Валя.
– Кто ты такой чтобы их кормить? Соседи скоро к нам с вилами и факелами придут. Им и так не нравится, что из комнаты постоянно пахнет растворителями и прочей химией, а ты еще тараканов вздумал кормить. Не будь это твоя комната, сожители бы уже давно пришли на расправу и выставили нас за порог.
– Расслабься, Кэл. Все будет в порядке. Соседи регулярно их травят, а они все равно приходят. Нам уж точно с этим ничего не поделать, остается лишь жить в мире с этими ползучими хреновинами.
Валя развалился на полу закинув ногу на ногу, а Николай плюхнулся на кровать в углу и подложив руки под голову уставился в потолок.
– Ну как твой дядя поживает? – с доброй улыбкой спросил Валя. Он вообще был очень добрым парнишкой. На его лице были видны небольшие мимические морщинки. Светло рыжие неопрятные волосы образовывали что-то вроде каре, на довольно худом лице красовался крупный нос с небольшой горбинкой. Валя разговаривал громким низким голосом оперного певца с прекрасно поставленной речью и дикцией.
– У него все прекрасно, он теперь миллионер. – холодно ответил Коля.
– Я рад что у него все хорошо… – начал Валя.
– Прошу заметить! Пока что у него все хорошо! – перебил его Николай, подняв указательный палец вверх и выразительно взглянув на Валю.
– Я тебя не понял, Кэл. Что должно случиться?
– Не знаю, но я обязательно что-нибудь придумаю.
– Ты меня пугаешь, что за сюрприз ты готовишь?
– О, я думаю сюрпризов его ждет очень много.
Визит Зинаиды
Георгий Гаврилович вновь проснулся от стука в дверь.
– Кто там? – громко спросил он, не поднимая головы с подушки.
В дверь еще раз постучали.
– Кто там, я спрашиваю! – раздраженно выкрикнул Георгий Гаврилович.
– Это соседка, Зина! – послышалось из-за двери.
– Что тебе к черту нужно, старая ведьма. – прошипел себе под нос разгневанный инженер.
Он встал с дивана и медленно поплелся на звук непрекращающегося стука. Распахнув дверь, он уставился на соседку разъяренными глазами, в которых переплетались нити полопавшихся сосудов.
– Здравствуйте товарищ Солянка. – повелительно декламировала полная женщина в чалме на манер французских модниц начала прошлого века, этакая мадам Грэ.
– Здравствуйте! Здравствуйте! – со злобной иронией ответил инженер, успевший пригубить часть водки.
– У меня к вам важный разговор товарищ Солянка.
– Обязательно ли об этом говорить сейчас? – устало спросил инженер
– Без сомнения! Вопросы коммунальной важности не терпят отлагательства.
– И что это за «коммунальная важность», простите за любопытство? – ехидно выделив кавычками, тему вопроса спросил Георгий Гаврилович.
– Товарищ Солянка! Если вы сознательный гражданин… – воспитательным тоном, отчеканила женщина, пытаясь пристыдить обидчика.
– Я уже больше половины века товарищ Солянка и что теперь? – все так же едко продолжил Георгий Гаврилович.
– А то, что, являясь председателем жилищного комитета, я просто обязана провести с вами беседу.
– Ведите! Я вас слушаю, вот только портки надену, это вы мне готовы позволить? – театрально взмахнув руками спросил Георгий Гаврилович и повернулся, чтобы найти свои брюки.
Женщина сделала вид, будто не заметила кружащихся в воздухе неприятных сентенций сожителя.
– Так вот! Как вы могли заметить, наш дом и в частности наша с вами жил площадь, находится в плачевном состоянии! Квартире требуется капитальный ремонт!
– А я, то тут причем? Я похож на того, кто рисует пошлости на стенах в подъезде? Или я по-вашему разбросал здесь эти детские игрушки? Или может быть я сам себя затопил в прошлом году? – разгневанно разразился Георгий Гаврилович и от злости пнул детскую куклу, которая издав свистящий звук ударилась об стену.
Женщина сморщилась и приблизилась к лицу Георгия Гавриловича, шмыгая носом будто сыскная овчарка.
– Да вы пьяны! – вскрикнула она.
– Какое вам дело до этого? Катитесь от сюда со своими ремонтами! – вскрикнул в ответ инженер.
– Ну знаете, товарищ Солянка! Такого хамства я не потерплю! Вы думаете, что если стали миллионэром, то можете сразу стать хамлом? Я буду жаловаться на вас в прокуратуру! А еще лучше, напишу письмо в налоговую… – Тучная дама Зинаида, манерно поправив чалму, спешно удалилась, быстро передвигая пухленькими ногами.
– Что вам всем, черт вас подери нужно? – заорал ей вслед Солянка.
– Хам! – отрезала она, захлопнув за собой дверь в прихожей.
Георгий Гаврилович вбежал в комнату и дрожащими от гнева руками начиркал на картонке «Не беспокоить!», и вывесил на наружную сторону двери в свою комнату.
– Чертов Володька, уже всем растрепал! Зачем только деньги ему всучил? Чертовы картонные стены, теперь все соседи в курсе! – в рассерженном состоянии хулил инженерные особенности своего жилища, и постыдные склонности к сплетням своего соседа пьяницы, товарищ Солянка.
По предположению Георгия Гавриловича, каждая собака во дворе теперь знала о его текущем финансовом положении. Отношение к нему без всякого сомнения должно было диаметрально поменяться с привычно-нейтрального на агрессивно-назойливое, попрошайническое. Взволнованный инженер, дрожащими руками извлек из аптечки все имеющиеся средства для успокоения человеческого организма. Выпив половину пузырька корвалола вперемешку с настоем пустырника, измученный волнениями инженер решил допить водку, а перед сном на всякий случай выпил валерьянки. Коктейль из релаксантов вызвал обратный эффект, и беспомощный в своем состоянии инженер провел остаток вечера и ночь в беспокойных мыслях о жизни и смерти. Он ворочался с одного бока на другой вспоминая самые превратные пассажи из своей жизни, вплоть до школьных обид и недостатка родительской заботы. Проворачивал в мясорубке своего больного сознания события ушедших дней применяя к ним неожиданно новые для себя решения и поступки, приводящие к иному результату, но каждый раз понимал, что все потеряно, и времени уже не вернуть, жутко расстраивался и снова вспоминал что-то из своей долгой скучной жизни, состоящей на девяносто девять процентов из мелкого недовольства.
На работу. Проклятый день
На утро Георгий Гаврилович встал со своего дивана не понимая был ли сон этой ночью. Образы, которые абстракциями проносились у в его голове, казались такими далекими, что вполне могли сойти за сновидения, но непреодолимая усталость, говорила о том, что сон пришел только под утро. Георгию Гавриловичу не хотелось идти на кухню, там он боялся случайно встретиться с соседями по коммунальной квартире и опять попасть под обстрел жаждущих раскулачить новоявленного богача. Георгий Гаврилович находился не в самой лучшей форме для поединков, и к тому же, его усталость выражалась в параноидальной пугливости, мелкой социофобии, бороться с которой не было сил и желания. Поэтому, товарищ Солянка, заполз словно червяк в помятые брюки и на цыпочках вышел в коридор. Тайком, он проскочил по коридору и лишь у двери, ведущей на лестничную площадку сильно скрипнул паркетной доской, что заставило его испуганно побежать, громко пыхтя и прихрамывая.
В бессознательном состоянии Солянка добежал до трамвайной остановки и сел на лавку. По всюду валялись листовки с антиправительственной агитацией и рваные плакаты с едкими афоризмами, будто кто-то кружил над городом и раскидывал прокламации с дирижабля. Дворники еще не вышли на работу, поэтому, от народного протеста остался лишь призрачный след из разбросанной по асфальту бумаги. Георгий Гаврилович поднял листовку, и внимательно осмотрел. Было очевидно, что демонстранты, молохом прошли по улицам, но по всей видимости были довольно быстро усмирены служителями порядка и расфасованы по автозакам.