Особенно запах. В последующие дни я развлекала подруг тем, что пыталась незаметно понюхать Василия Степановича, учителя химии, чтобы проверить запах его одеколона. Мне удалось «случайно» столкнуться с ним в коридоре, но в тот момент бедняга пах чем-то горелым и химическим и очень спешил в лабораторию. Я поблагодарила его за помощь на сцене, но спросить об одеколоне не решилась. К своей превеликой радости, я умудрилась найти одеколон в магазине. Перенюхала несколько десятков, как одержимая, и все-таки нашла. Купила и наслаждалась, нюхая перед сном.
Но в тот страшный момент на сцене, балансируя на грани истерики, я смотрела на Данилу Резника. Его удерживали несколько человек, и он не сводил с меня горящий синий взгляд. Ярость ли это? Чувства настолько сильные, что они исказили его лицо, подчинили тело. Он трясся, скрежетал зубами и рычал от вынужденного бессилия.
Его чувства передались мне, ударили в голову, как крепкое вино. Я смотрела на одноклассника и гадала, почему он бросился мне на помощь. Почему успел первым. Почему смотрел на меня так… необычно.
– Я отнесу Нику! – в который раз потребовал он, но учительница преградила ему путь.
– Мы с Василием Степановичем отведем Нику в медкабинет. Оставайтесь на местах, спектакль продолжается! На сцене должны быть только актеры.
«Скорая» не понадобилась, школьная медсестра справилась на «ура» и забрала у меня синюю мужскую рубашку. За дверью кабинета меня дожидался Гриша, он и отвел меня домой.
– Я напомнил Резнику, чтобы не лез к тебе.
– Спасибо.
Это было самое неискреннее «спасибо» из всех, сказанных соседу.
Резник мне не нравился, но его бешеная ярость, животный прыжок ко мне через всю сцену то и дело всплывали в памяти. Словно я подсмотрела в замочную скважину и увидела нечто очень личное, тайное, тщательно скрываемое от остальных. Чужие эмоции, волнующие и безжалостно влекущие.
Я хотела узнать, какие чувства скрывает Данила Резник.
Хотела и боялась одновременно. Не знала, готова ли я к эмоциям такой силы.
Я не спала всю ночь. Стояла у окна, глядя на побитые ступени школьного крыльца и дожидаясь, когда уборщица Агриппина Степановна откроет школу. Как только она появилась во дворе, как всегда, размахивая сумкой и разговаривая сама с собой, я оделась и поспешила в мастерскую.
Всем, кто посещал художественный кружок, предлагалось сделать выпускной проект. В конце года проходил городской конкурс, на котором лучшие работы получали грамоты и денежные призы. Я ждала вдохновения, и в ту памятную ночь оно пришло. Настолько сильное, что я забыла о недавнем публичном стриптизе. Пусть дразнят, пусть отпускают глупые шутки, меня этим не удивишь. Когда приходит вдохновение, все остальное отодвигается на второй план.
Я нарисовала потертые доски сцены. На них – сердце, раскрывшееся перед всеми. А вокруг – брызги чувств, выпуклых, ярких и противоречивых. Выходящих за границы холста.
Я закончила выпускной проект за два дня. Назвала его «Секрет».
На следующий день после спектакля Резник попал в больницу с аппендицитом и отсутствовал почти месяц. Я сочувствовала однокласснику, но втайне радовалась, что он не увидит мою картину. Пусть абстрактная, но она изображала тайну, которую я подсмотрела в его глазах. Чувства, которые я не понимала, но сила которых завораживала.
Однако Резник появился в школе в день выставки и направился прямиком к моей работе.
Казалось, его тайна подмигивает мне с холста разбрызганными красками.
Он разыскал меня в толпе и посмотрел тяжелым, долгим взглядом. На секунду мне показалось, что он разгадал смысл картины. Но нет. Насмешливо закатив глаза, он отошел к друзьям.
На городском конкурсе «Секрет» выиграл денежный приз. Отпраздновав с родителями, я закрылась в комнате и долго смотрела на картину, поглаживая пальцем три большие по тому времени купюры.
Этично ли зарабатывать на чувствах другого человека? Тайных, непонятных чувствах, свидетелем которых ты стала случайно.
Очень надеюсь, что ответ – «да», потому что в этом моя жизнь. Я собираю эмоции, свои и чужие, и размазываю их по холсту.
На этом закончилось мое знакомство с Данилой Резником. Для меня он был источником полуночного вдохновения, странным одноклассником и больше никем.
До случайной встречи.
Сегодняшний день
Я закрепляла зажим на диске Нирваны[2], когда в кармане джинсов пиликнул телефон. Второе сообщение пришло сразу после первого. Потом третье.
Кому приспичило?
Сняв перчатку, выуживаю телефон из кармана. Все три сообщения пусты. Номер отправителя мне незнаком.
Вдруг это насчет конкурса? Нет, еще рано.
Пустые сообщения выглядят странно.
– Ника! Почему Джеггер рядом с Хендриксом? Ты не там просверлила!
Вздыхаю, закатывая глаза под защитными очками. Мантра частного учителя – клиентам грубить нельзя.
– Олег Максимович, прошу вас, сами сверлите! Я не знаю, кого с кем ставить и куда крепить зажимы.
– Мне надоело сверлить! – ноет мой великовозрастный ученик.
«Ценный клиент, ценный клиент», – повторяю про себя, ощущая вибрацию телефона на бедре. Родители на работе, результаты конкурса еще не готовы. Продолжаем сверлить.
У Олега Максимовича кризис среднего возраста. Раньше я бы посмеялась, но теперь, столкнувшись с проявлениями лицом к лицу, уважаю и побаиваюсь. Успешный мужчина сорока девяти лет нырнул в кризис с решимостью самоубийцы. Бросил семью, завел молодую любовницу и ведет богемный образ жизни. Чтобы заслужить право называться свободным художником, он нанял меня – учительницу изобразительного искусства или, как меня называют некоторые клиенты, музу. Вместе мы пытаемся найти хоть какой-то вид искусства, который погасит пожар в душе́ Олега Максимовича. В данный момент мы трудимся над перегородкой, сделанной из старых компактных дисков. Я сверлю дырки и креплю зажимы, а он соединяет их вместе согласно только ему понятной логике. За все про все я получаю астрономическую почасовую оплату.
И Олег Максимович не один такой, есть и другие клиенты. Кризис среднего возраста надо пережить и переждать, как грипп, как дождь, и я рада помочь. Как я дошла до такой жизни? Раньше работала в художественной школе, а потом разговорилась в магазине с одним таким страдальцем и помогла ему выбрать краски и холсты для нового увлечения. Пара уроков – и у нас сложились отличные отношения. А потом появились другие клиенты. Кто-то замолвил словцо, кто-то порекомендовал, и понеслось.
На уроках я выкладываюсь по полной, это вам не натюрморты штамповать. Что мы только не придумываем, даже мебель делаем, светильники и скульптуры в человеческий рост. А иногда просто общаемся. Над перегородкой мы трудимся уже четыре недели, а все из-за ностальгии. Перед тем, как продырявить диск, Олег Максимович его слушает и вспоминает молодость. Стыдно брать деньги за такие «уроки».
Мобильник щекочет бедро вибрацией. Поглаживаю его рукой, словно пытаюсь успокоить.
– Названивают? – усмехается Олег Максимович. – Новый мужик?
– Наверное, это мама, – вру я.
– Мама – это неинтересно. А про конкурс что слышно?
– Пока ничего.
Не сдержавшись, смотрю на телефон.
«Ты знаешь, кто я»
Да, знаю.
Откуда у Резника мой номер?
Он проверяет, думаю ли я о нем. Получается, что думаю.
Снимаю перчатки и печатаю: «Кто это?»
– Судя по тому, как ты улыбаешься, сообщение не от мамы, – смеется Олег Максимович.
В двери поворачивается ключ, и в студию заходит его любовница, Кристина. Она любит появляться внезапно, будто надеется застать нас в компрометирующей позе. Ей хочется закатить скандал и избавиться от женского присутствия в жизни любовника, однако придраться не к чему. Учительница в защитных очках, нарукавниках и переднике, да еще и с паяльником в руке не представляет угрозы для фигуристой модели.
– Привет, Ника! – выдает она сквозь зубы.
Я машу ей в ответ паяльником. С ее приходом Олег Максимович подтянулся, помолодел. Вроде польза от их отношений есть, но конец не за горами. Не дурак он. Был бы дурак, было бы легче.
Закрепив последний диск, я прибираю рабочее место, когда телефон подает сигнал о сообщении.
«Придешь в субботу на ужин?»
Мама.
Такого разочарования я не испытывала очень давно.
Резник не ответил.
С какой стати я так жду его сообщений? Ведь совсем не думала о Резнике и вдруг… словно подсознание живет собственной жизнью.
Может, позвонить ему? Или написать: «Да, я угадала, привет, Резник».
Нет.
Поспешно стерла сообщения, чтобы не было соблазна, и побежала домой.
Живу я в крохотной квартире-студии. Кровать за ширмой, маленькая кухонька в углу, а все остальное место отдано работе. Не зря нашу высотку называют домом художника. Среди жильцов затесалась всего парочка «штатских», остальные – творческие люди. На первом этаже – магазин «Товары для художников», так что все нужное под боком. Да и квартплата приемлемая. Все знают, что с творческих людей много не возьмешь.
Моя мечта – иметь отдельную мастерскую для работы, с видом на горы. Где-нибудь в Альпах, в тишине.
Ага, размечталась! Может быть, однажды… А пока я называю мою квартиру «студией», напоминая себе, что в ней есть крохотная мастерская, зажатая между кухней, ванной и кроватью.
Телефон зазвонил в субботу утром через два дня после странных сообщений. Вернее, телефон звонил и до этого, но не так. Друзья, родители, все, как всегда. А потом телефон зазвонил.
Даже не глядя на экран, я знала.
Мое «алло» прозвучало слишком взволнованно.
– Чем занимаешься, Ника? – усмехнулся Резник.
– По лестнице шла и запыхалась.
На самом деле я лежала на кровати в обнимку с любовным романом.
– Надо чаще тренироваться, могу предложить способ.
– Догадываюсь, какой.
– Могу предложить много разных.
– Не сомневаюсь.
– Ника, признайся, ты ведь знала, что сообщения были от меня.
– Догадалась, но не сразу.
– Терпеть не могу ложь. Почему ты мне врешь?
Что у него за пунктик такой насчет лжи? Всего лишь крохотная неправда: я не хотела признаваться, что вспоминала о нашей встрече в кафе.
– Откуда у тебя мой номер?
– Успенская поделилась. Кстати, я оказался прав. Она заявилась в магазин, устроила скандал и пыталась качать права.
– Откуда она узнала про магазин?
Резник вздохнул.
– Есть такая штука, называется «интернет». Зайди на страничку моей группы, там про меня все написано. Заодно посмотришь знаменитую рекламу.
Я уже посмотрела рекламу и не раз, но признаваться не стану.
Я бросила взгляд на ящик со старыми картинами. Вчера я достала «Секрет», мою выпускную работу, и тут же убрала обратно. Эта странная картина до сих пор излучает эмоции с такой силой, что меня потряхивает.
Тишина затянулась.
Первой заговорила я. Хорошие девочки не выносят таинственных пауз в разговорах с плохими мальчиками.
– Надеюсь, тебе удалось избавиться от Успенской. Извини, что причинила неприятности. Удачи тебе, Резник!
– Меня зовут Данила. Или Даня, если хочешь. Ты чем занимаешься?
– Собираюсь к родителям на ужин.
– Здорово.
Здорово?! Почему-то показалось, что он ждет приглашения. Представляю, как изумится мама, если я приведу с собой бывшего школьного хулигана.
Я передернула плечами, стряхивая мурашки. Они-то откуда?
– Ладно, бывай, Резник!
Разговор исчерпал себя, поэтому я нажала «отбой». Осталось странное чувство, словно я упустила нечто важное.
Это все «Секрет», его проделки. Эта проклятая картина намекает на связь, которой не может быть. Выбросить бы ее подальше от греха. От нее волнами исходит прошлое, и мне это не нравится.
Когда я рассказала маме, что встретила Резника, та восторженно ахнула:
– Такой разгильдяй был, а какого успеха добился! Талантливый парень.
– Талантливый-шмалантливый, – проворчал папа. – Я из-за их дурацкой рекламы телевизор боюсь смотреть. А они этот кошмар музыкой называют.
– На вкус и цвет… – пожала плечами мама.
Точно, на вкус и цвет.
Может, сходить на вечер встречи?
Вечера встречи ждать не пришлось, Резник позвонил на следующей неделе. Я запомнила его номер, теперь он числился в списке контактов как «Секрет».
– Надо поговорить! – заявил он без преамбул.
Я не стала притворяться, что не знаю, кто звонит.
– У меня урок через час.
– Дай адрес, я подъеду после урока. Вечером свободна?
Нет. Да. Нет.
– Да.
– Скажи адрес и время!
Я приняла душ, оделась, а в моих мыслях все еще звучала череда «нет» и «да».
Наряжаться не стала, все равно испачкаюсь на уроке. Клиентка учится работать на гончарном круге, и это зрелище не для слабых. Комки глины летят во все стороны, в центре круга крутится бесформенная масса.
– Я собираюсь сделать вазу, – уверенно заявляет она.
А я собираюсь выиграть конкурс, но давайте говорить честно: и для того, и для другого потребуется чудо.
После урока я привела себя в подобие порядка и вышла на вечернюю улицу. Резник стоял, прислонившись к фонарю. Почему-то я думала, что он приедет на машине, но нет, он пешком. А ведь я ничего о нем не знаю. Водит ли он, где живет, почему притягивает взгляд даже с покрасневшим от мороза носом. Небритый. С синим взглядом такой силы, что я моргаю, пытаясь разорвать нашу невидимую связь.
– Ты тепло одета? – Он ведет взглядом по измазанным глиной джинсам и улыбается.
– Нормально.
– Пойдем, я провожу тебя до дома! Если замерзнешь, поймаем машину.
Я пожимаю плечами, и Резник принимает этот жест за согласие. Берет меня за руку и выводит на проспект.
Это слишком интимный жест, поэтому я пытаюсь высвободиться.
– Здесь не скользко. Я не упаду.
– Если из нас двоих кто-то упадет, это буду я. – Его голос слишком резок, а слова настолько двусмысленны, что я теряюсь.
Про падение женщин пишут романы. Его боятся, о нем сплетничают. Иногда о нем мечтают.
Про падение мужчин говорить не принято, они гордятся своей силой.
Но с Резником все не так, с ним я проваливаюсь в неведомую глубину, кувыркаюсь в его секретах, в его чувствах, как в штормовой волне.
– Тогда держись крепче! – отвечаю чуть слышно, предлагая ему то, что не собиралась давать.
Чтобы разрядить атмосферу, я рассказываю о клиентах, вспоминаю забавные истории. Резник заметно расслабляется, шутит и, склоняясь ближе, щекочет ухо теплым шепотом.
Мне кажется, что мы на свидании, и это ощущается неправильно. Понять бы, почему. Мы оба свободны, не связаны обязательствами и обещаниями. Резник хорош до неприличия, задорной мальчишеской красотой. В школе меня раздражало его шалопайство, но теперь он состоявшийся музыкант, владелец магазина.
Чего я опасаюсь?
Глубины синего взгляда. В ней есть нечто пугающее, слишком сильное. Я не уверена, что готова к таким чувствам.
Остановившись посреди дороги, я поворачиваюсь к Резнику. Прохожие, ворча, обходят внезапное препятствие.
– О чем ты хотел поговорить?
Резник морщится и смотрит себе под ноги. Он одет со стилем, но не броско. Мне это нравится. Мне вообще слишком многое в нем нравится, особенно артистическая небритость.
– Я не собираюсь говорить об этом на улице, – говорит он сурово. – Провожу тебя до дома и зайду ненадолго, там и поговорим.
Я киваю, и к Резнику возвращается веселое расположение духа. Он рассказывает забавные истории о фанатках, о недавнем концерте и о визите Успенской. Когда перед нами возникает громада дома художников, я вздрагиваю от удивления. Уже пришли? Кто бы догадался, что с Резником так интересно и легко.
Многие бы догадались. Например, одноклассницы, которые страдали по нему до самого выпуска, а то и дольше.