– Небось отойдёт, – Матвеич уже тёрся рядом. – Бабу, вон, отнести бы…
– Чего? – Рудольфа слегка качало, он будто только что увидел сжавшуюся от страха Викторию.
– Бабу, говорю, унести с позора. Негоже, порвано на ней всё… голая совсем.
– Вот и займись, – буркнул Рудольф, рванул рубаху на груди, побрёл к берегу и бухнулся с головой в воду.
– Леонид! – Матвеич обернулся к сыну вожака. – Присмотри за отцом.
– А что с ним будет, – отвернулся тот, едва не свалив подвернувшегося Сыча, обнял его за плечи, и оба они побрели прочь от ристалища.
Qui sine peccato est?[2]
Боронин по обыкновению вяло поздоровался, не поднявшись, не подав руки, кивнул вошедшему Максинову на ближний стул и снова ткнулся головой в бумаги. Нежелателен ему был внезапный визит генерала милиции, весь его вид подчёркивал это.
– Ну что опять как с пожара? – буркнул он, морщась. – Чем огорошишь?
– И не говорите, Леонид Александрович, – живо отозвался генерал, будто всего этого не замечая, – по пустякам беспокоить не стал бы.
– Вечно ты с проблемами.
– Виноват.
– Докладывай, чего уж, – первый секретарь обкома партии тяжело поднял невыразительные, мёртвой мутью затянутые глаза. – Конечно, виноват, раз сам справиться не можешь.
Когда-то генерал ему был симпатичен, бывали времена, даже радовался: удачлив, заряжал надеждами и бодростью, которая била ключом. Боронина к таким людям тянуло, он будто черпал энергию и оптимизм от таких молодцов – права природа, действует закон о единстве противоположностей. Но это было давно, перед назначением генерала на должность начальника областной милиции. Тот как раз из-за границы вернулся, где обрёл лоск международного спеца, йеменскими кривыми ножами да бронзовыми бляшками кабинет обвешал и поражал знакомством с военными людьми высокого положения. Других кандидатов на вакантную должность, конечно, не нашлось. Одним словом, поразил всех боевой генерал; он, первый секретарь обкома, вопреки собственным принципам, даже начал подумывать сойтись с Максиновым поближе. Председатель областного Совета, его замы – всё не то, мелочь, а генерал привлекал неограниченными возможностями. Во-первых, он знал обо всех похождениях вертящихся вокруг секретаря «шишек», был в курсе всех затевающихся интриг и вовремя упреждал его, а главное – держал язык за зубами, был чрезвычайно предан и за мелочовкой к Боронину не бегал, умело решая проблемы сам, не в пример облисполкомовским ябедникам и лизунам. У Боронина к тому времени закавык накопилось, скрывай не скрывай, а уже и в народе о них поговаривать стали. Сыновья от рук начали отбиваться, у самого глаз не хватало, а жену балбесы с малолетства не признавали. Особенно старший, Николай. Учиться не хотел, настоящего дела знать не желал, а повзрослев, вообще запьянствовал, по кабакам с дружками шастать начал. Чего только не выдумывал, какие хитрости не предпринимал Боронин – как об стенку горох! Из ресторанов и кафе сына полуживым привозили тайком; отчаявшись, жена начала скрывать от него мерзкое поведение сынка. Вот и решил он отдать пакостника в железные тиски милицейского генерала. Там дела пошли на поправку, но скоро донесли ему молву, что и на службе недоразумения начались, прогуливать стал сынок: уходил в запои, в медвытрезвителях гостил, но генерал всё скрывал…
Из-за этих бесовских выходок детей Боронин сам угодил бы под влияние Максинова, вовремя из Москвы старые товарищи подправили, подсказали: с милицией дружбу водить нельзя, даже с закадычными друзьями; обязательно влипнешь в грязную историю. Сами по уши в дерьмо залезут и тебя потащат. За примером далеко ходить не надо. Вон, у Генсека, у самого Леонида Ильича неприятности с чего начались?!. Министр внутренних дел Щёлоков подкузьмил. Тот его из мухосранского Днепропетровска в столицу вытащил, в хоромы Кремля ввёл, в высший, так сказать, государственный и политический эшелон власти, а он в ответ Леониду в шляпу наклал! Только так ситуация и выглядит!.. Боронин передёрнул плечами, будто у самого по спине это самое дерьмо потекло: лишь ленивые теперь не ехидничают по этому поводу в верхах, а внизу, в толпах людских – пересуды да анекдоты. Теперь уже про вражду Щёлокова с Андроповым, председателем КГБ, сплетни загуляли, министр сразу дал повод – лишь переехал в столицу, вселился не куда-нибудь, а в дом на Кутузовском проспекте, где жил Генеральный секретарь ЦК, ни один выезд на охоту с Брежневым не пропускал, а Андропов весь больной, ему не за кабанами гоняться и водку хлестать, из больничных палат не вылезал, но в ответ раскопал уголовное дело на Галину, дочку Генсека, заподозрил её с любовником-цыганом в хищении бриллиантов у знаменитой дрессировщицы!.. Это при живом-то муже, заме Щёлокова – Чурбанове!.. Тот, конечно, чурбан чурбаном и есть, подол за ней только и носил, но он же зам-министра всей милиции страны!.. Как тут анекдоты не сочинять?!.
Думая о своём, Боронин слушал генерала вполуха, тот, хотя и примчался с неизвестным чепэ, а начал с обычной околесицы – рассыпался по поводу очередного снижения преступности, липового, конечно, но бросал дифирамбы проведённой недавно партийной конференции, активу и другим партийным мероприятиям, будто это и спасло…
«Изменился генерал, – молча наблюдал за ним секретарь, – засосала его чиновничья гниль, куда делись пыл и смелость называть вещи своими именами, выворачивать на вид недостатки, враньё в работе подчинённых?.. Или сам начальником стал, поэтому вынужден их прятать?.. Раньше не был таким… А теперь веру потерял… Случилось это не сразу, с того трагического случая…»
Боронин вспомнил зимний ненастный день, кажется, выходной, когда сообщили ему о происшествии на дороге – разбились в автоаварии два брата Максиновых, один – гражданский чиновник, второй – начальник областной милиции. Сообщил ему об этом прокурор области Игорушкин, он и послал своих людей вести следствие.
– Живы? – только и спросил Боронин.
– Один, – Игорушкин заметно волновался. – Евгений Александрович от госпитализации отказался, а брат скончался по дороге в больницу.
– На охоту ездили? – зло выкрикнул Боронин. – Напились в зюзю, наверное?
– Возвращались с подлёдной рыбалки. На двух «Волгах».
– Оба за рулём?
– Неизвестно, – тише ответил прокурор. – Вот, посылаю своих на место.
– Поторопись. Доложишь, как ясность будет. Прикажи, чтобы звонили сразу…
Но милицейские всё же обогнали прокурорских; когда прокурор-криминалист прибыл на «тарантайке», так, посмеиваясь, называли повидавшую многое машину передвижной лаборатории, грузный следователь милиции, заканчивая писать протокол, подтрунил:
– На санях надо было, по льду. Тогда бы прилетели как на крыльях.
До конца следствия так и держалась версия: возвращаясь, братья затеяли гонки на скользкой дороге, оба трезвые, Максинов за рулём не сидел, управлял шофёр. И в суде шофёр всё взял на себя – брат генерала решил обогнать их машину, но занесло на гололёде и закувыркалась его машина с бугра, покойником вытащили. Максинов клялся Боронину в том же, но народу рта не запечатать, подчинённые генерала и разболтали, что решили братья погоняться сильно выпимши, поэтому ни тот ни другой не справились с управлением, Максу повезло больше: хотя и его машину перевернуло, он уцелел. Из Москвы понаехали с проверками, но приговор суда состоялся, быстренько осудили шофёра условно, а генерал позаботился о семье погибшего. Боронина тоже посетили, поинтересовались его мнением насчёт генерала. Тот сослался на приговор – точка поставлена правосудием, а по службе Максинов показателями славен, в министерстве об этом известно без него.
Вот после этого Боронин и остыл к генералу. Приказал, чтобы бегал к нему меньше, поскольку занят первый более важными делами, да и генерал не дурак – почуял затаённые неприязнь и недоверие. Долго переживал Максинов. Словно загнанный зверь, обложенный капканами, ждал коварного удара, знал – Боронин привык верить людской молве, червоточину скрыть так и не удалось, а обманувший раз навсегда терял доверие секретаря. Боронин перестал ходить в Управление милиции на итоговые совещания, что прежде себе никогда не позволял, свалил все криминальные проблемы на плечи секретаря помельче, а затем вовсе на заведующего административным отделом Вольдушева. Тот мужик крепкий, понятлив с полуслова, справлялся…
Боронин оторвался от бумаг. Максинов заговорил о серьёзных вопросах, оценивая работу милиции по охране рыбных запасов. Сыпал цифирью: сколько задерживается расхитителей и браконьеров, сколько изымается тонн рыбы и икры…
– А икру-то куда деваете? – перебил секретарь и напрягся.
Генерал оживился: «Слушают его всё же в ставшем неуютном кабинете», – но почему-то побледнел, что не скрылось от секретаря.
– Вы же знаете, Леонид Александрович! – продолжал генерал как можно непосредственней и с явной обидой. – Из-за того, что столичные санитарные службы не дают заключений о возможности реализации изъятой икры населению, уничтожают её мои ребята. Сколько тонн за сезон губим! И никто ответственности на себя не берёт дать разрешение продавать её в магазинах! Перестраховщики чёртовы! Головы бы им оторвать!
– Что так?
– Мои ребята в один голос твердят, что икра хорошая. Вполне съедобная. Браконьеры ею торгуют. И население наше, и туристы московские пользуются, ни один не умер, не заболел. Ну пронесёт того или другого иной раз. Так у нас понос и дизентерия сплошь и рядом. До сих пор водопроводов в отдалённых районах как не было, так и нет…
– Ты о своих проблемах больше бы беспокоился, – тихо, но жёстко осадил говоруна секретарь. – Обком партии и облисполком решают эту задачу, и население отдалённых мест области скоро забудет о временных неудобствах.
– Виноват, Леонид Александрович! – опомнился Максинов. – Увлёкся. Санитарная служба проклятущая в башке сидит, не поддаётся на уговоры. А икру губят.
– Уверен, что уничтожают её твои хитроумные работнички?
– Актируют. Всё, как положено. Комиссионно оформляют с понятыми и с теми же санитарными врачами. Без их заключения ни-ни! Закапывают в землю подальше от населённых пунктов. Жгут. Да я же вам докладывал, – генерал забеспокоился.
– И жгут даже? – не заметил его замешательства секретарь.
– В печах.
– Горит?
– Кто?
– Икра-то?
– Ещё как!
– Проверял?
– Не понял? – опешил генерал.
– Проверял, говорю, икру действительно твои работники уничтожают?
– Нет, – растерялся генерал.
– Проверь. Тогда знать будешь. Сними на фотоплёнку, а потом доложишь, – голос Боронина бил в самое сердце генерала. – А то опередят тебя.
Максинов позеленел, обмяк на стуле:
– А вам откуда известно, Леонид Александрович, о проверке?
– Не дремлем.
– Мне на днях доверенный человек из главка сообщил, – мямлил Максинов, потерявшись, – а вам, оказывается, давно всё известно…
– Голову не ломай попусту, – перебил Боронин, – откуда, да почему? Тебе какая разница? Выкладывай, зачем пришёл?
– Ну как же, Леонид Александрович… – заёрзал на стуле Максинов. – У меня оперативная информация. Я толком-то ничего и не знаю. Источник доложил, что послана в область проверка. Тьфу! Что я говорю! Может, в другой кабинет перейдём, Леонид Александрович…
– Что?
– Удобно ли у вас в кабинете?.. О таких вещах?
– Вот она милицейская душа! – выругался Боронин. – Себе давно верить перестал и нас подозреваешь! Нет прослушки у меня в обкоме партии! Не было и нет!
– Я не сомневался, Леонид Александрович, – смутился генерал. – Я так… Насчёт иной… свободной обстановки…
– Какая ещё тебе иная обстановка понадобилась! Ты чего мелешь? – Боронин сорвался, хотя никогда не позволял истерик, наоборот, все знали, чем пуще был его гнев, тем тише становился голос. Ужасные слова провинившемуся: «Сдай партийный билет», – он произносил почти шёпотом, в мёртвой тишине. И все цепенели.
Бледный генерал подскочил на ноги, а Боронин вцепился обеими руками в стол так, что выступили жилы.
– Виноват, товарищ первый секретарь обкома партии! – почти выкрикнул генерал. – Неправильно выразился.
– Совсем свихнулся, – после длительной паузы, встав и отходя к окну, буркнул Боронин. – Забываешь, где находишься.
– Виноват, товарищ первый секретарь!
– Что заладил одно и то же?.. Садись… Продолжай… Откуда, говоришь, весть?
– Из ведомства Андропова, – заёрзал на стуле тот. – По старым каналам.
– Не будет у тебя скоро никаких каналов. Ни старых, ни новых, – резко оборвал его Боронин. – Андропов – это тебе не Семичастный, про пустые проверки, заканчивающиеся показушными хвалебными рапортами да застольными пьянками, забудь! И на меня не надейся. Другие люди в главк пришли, в ЦК партии тоже ералаш, да и не собираюсь я твоих шельмецов защищать!..
Генерал не поднимал опущенной головы, лишь скрежетал зубами.
– Ну как же, Леонид Александрович, – едва выдавил он. – А Думенков? Иван в Москве позиции имеет…
– Забудь про Ивана. Андропов и носа не даст ему сунуть в эти дела. Тем более сейчас, когда завязалась эта катавасия. Про операцию «Океан» наслышан?
Генерал вытянулся, качнув головой.
– На личный контроль Андропов взял и расследование дела на заворовавшегося директора нашего рыбзавода! – топнул секретарь ногой. – Я в дурацкой ситуации оказался: партбюро назначил, готовился сам лишить партбилета прохвоста, а Андропов опередил, в каталажку его законопатил вместе с партбилетом. Дал понять, что обрубит руки всем, кто защищать вздумает или дорогу перебегать. Когда это было, чтобы арестовывали таких людей с партбилетом в кармане?! Будь ты трижды чекист?.. А ты на Ивана в Москве надеешься… он же хозяйственник… путёвку тебе за границу достать сможет, а в остальном… – Боронин вяло махнул рукой. – Поезд ушёл. Ты лучше откройся, чего сам перепугался?.. Что натворил, генерал?
– Проверка секретная, Леонид Александрович.
– А какой же ей быть?
– Ну… Никто ничего в нашем министерстве толком не знает.
– Ещё бы! Станет Андропов докладывать Щёлокову?.. Так и скажет, что полез дерьмо выгребать у его подчинённых? Ну, ты, брат, фантазёр, оказывается! Или идеалист? Проверься у своих лекарей, – и опять махнул рукой. – Впрочем, у них правды не найти, у тебя там все – кто брат, кто сват…
– Виноват, Леонид Александрович, – буркнул генерал. – Разберусь.
– Поздно разбираться. В другом месте пожар, а ты не заешь, где и как тушить.
Максинов подавленно переминался с ноги на ногу.
– Сядь, – скомандовал секретарь. – Что конкретно известно о проверке? От кого?
Максинов замялся, опустил бегающие глаза.
– Говори, говори. Я сравню со своими данными. Ты же понял, что мне звоночек тоже был, но не из деревни Сукино.
– По распоряжению Андропова сформирована специальная бригада отборных чекистов, – неуверенно начал генерал. – Их задача внедриться в милицейские подразделения и выявить лиц, связанных с расхитителями рыбы ценных пород и чёрной икры.
– Давно пора. С коррупцией только так.
– Мелкие их группы отправятся контролировать провоз икры теплоходами и поездами…
– Облава настоящая! – хмуро поёжился секретарь, словно его обдало холодным ветром.
– Свои на своих пошли! – взвизгнул генерал. – Это же война начнётся!
– Заблуждаешься, – хмыкнул секретарь. – Андропов давно объявил войну вашему министру. Пощады не ждите. И ты забыл, что ваши балбесы сами начали, вспомни – на железной дороге майора КГБ отправили на тот свет. Кто ж такое простит?
– По пьянке там всё получилось, да и сурово наказал всех министр, – оправдываясь, затараторил генерал.
– Ложь! – ударил ладошкой по столу секретарь обкома. – Всё к тому шло, распустил Щёлоков вашу братию и вы хорошо это знаете. Чуткие носы у крыс! – Боронин поморщился и резко сменил тему. – Ты мне скажи, были какие-то происшествия на туристических теплоходах?.. Задержания с икрой в поездах?..
– Такого добра хватает, – уныло опустил глаза генерал. – Десятки задержаний за сутки только на поездах.
– Икра?
– И рыба, и икра.
– А на реке?
– Здесь больше, но недавно случай был, – запнулся генерал. – Не успел вам доложить. Пропал пассажир с теплохода на подходе к городу, а чрез несколько дней его труп обнаружили близ острова Безымянный.
– Это ж дикий пляж, – возразил Боронин. – Никак до него руки не доходят, а ведь там весь город, считай, купается.