Посвящается погибшему экипажу
подводной лодке «Курск»
Папка
№ 1
Запись датирована 24 июня 1990 года
Из-за линии горизонта Берингова моря голубой листок небосклона медленно вытягивал раскаленный шар дальневосточного солнца. На фоне бликов рождающихся лучей, разрезая восьмиметровыми лопастями северную прохладу августовского воздуха, летел к Командорским островам противолодочный вертолет КА-25 Тихоокеанского ВМФ СССР. Он взял старт с военно-морской базы, располагавшейся в Петропавловске-Камчатском, когда город еще утопал во мраке ночи. Восход, ознаменовавший начало нового дня, застал его в середине пути, прижимаясь к поверхности воды, заваливаясь на правый бок, винтокрылая машина проворно двигалась в намеченном направлении, сокращая с каждой минутой расстояние с конечной точкой своего путешествия.
Капитан первого ранга Иван Алексеевич Захаров, удобно разместившись в обитом красным кожзаменителем кресле гидроакустика, крепко спал, кутаясь в смоляную шинель морского офицера. Справа от него, почти напротив, сидел Леонид Сергеевич Канарейкин – «хозяин» секретной базы КГБ на острове Медный. Грузная фигура, обтянутая полковничьей формой, чисто выбритое квадратное лицо с выделяющимся подбородком, открытый морщинистый лоб, густые брови и черные волосы с едва заметной сединой делали его весьма колоритной личностью.
До острова оставалось чуть более пятидесяти миль, когда Захаров проснулся и, зевая, посмотрел в маленькое прямоугольное окошечко. Сквозь толстое, слегка затуманенное стекло были видны перистые облака и сияющая гладь моря. Увиденное им зрелище не принесло ему желаемого удовлетворения, и он повернулся к полковнику, наткнувшись на его маленькие, слегка прищуренные глаза.
– С добрым утром, – расплываясь в улыбке, произнес Канарейкин.
Шум двух работающих роторов, удерживающих вертолет в воздухе и придающих ему ход, поглотил приветственные слова Канарейкина, но Захаров по мимике лица и движению губ догадался о смысле сказанного.
Процесс пробуждения протекал затруднительно: голова (а точнее, сознание) представляла собой некую разобранную мозаику, которая сама по себе с течением времени собиралась в единое целое. Видимо, для того чтобы ускорить движение мелких частиц, Захаров и приложил ладони ко лбу, потом медленно провел по глазам, минуя брови, по щекам, обнаружив при этом трехдневную щетину, и еще раз посмотрел взглянул на полковника.
За два с лишним часа полета Захаров уже успел позабыть, как его представили Канарейкину перед вылетом. В тот момент он не обратил на полковника никакого внимания – хотелось скорее упасть в кресло и заснуть. Когда мозаика сознания собралась и анализ происходящего вокруг дал понять, что с ним происходит, он начал разглядывать тучную фигуру полковника, и в памяти всплыло недавнее знакомство с ним, а вместе с этим вспомнилась и вся цепочка событий последних месяцев, благодаря которым он и оказался здесь.
Запись датирована 15 мая 1990 года
В нескольких метрах от песчаного дна, в холодной глубине, крадучись, шла советская атакующая атомная подводная лодка типа К-278 (бортовой номер 685). Ее титановый семидесятиметровый корпус двигался строго на восток, обходя стороной отряд противолодочных кораблей во главе с противолодочным крейсером «Киев», ведущий поиск в восьмидесяти милях северо-восточней от ее местоположения.
В эти дни в северной части Баренцева моря проходили учения Северного флота Советского Союза под кодовым названием «Майская льдина-90». Иван Алексеевич Захаров находился в центральном посту субмарины. Амбициозный и честолюбивый, с рискованной натурой, привыкший во что бы то ни стало выполнять приказ, он высоко ценился среди командиров-подводников Северного флота. За пятнадцать лет службы Захарову довелось побывать более чем в сорока походах различной сложности, за что он был удостоен многими знаками отличия и правительственными наградами.
Сидя в кожаном кресле за штурманским столиком, он в который раз через увеличительное стекло изучал нанесенный на карту маршрут преодоления противолодочного рубежа, пролегавший по горному излому шириной не более пятидесяти метров.
Проводя двухдневную разведку, Захаров не раз убеждался в том, что район, где раскинулся подводный горный массив, противник оставил без должного внимания, считая его непреодолимым препятствием для подводной лодки. Благодаря чему условный противник сузил спектр поиска, перенасытив его противолодочными кораблями, которые, в свою очередь, перекрыли все возможные и невозможные пути незаметного форсирования созданного ими противолодочного рубежа. Отсутствие термического слоя еще в большей степени усложняло и без того практически невыполнимую задачу, лишая подводную лодку, по существу, самого главного превосходства над надводными кораблями – скрытности плавания. Исходя из этих соображений, Захаров принял единственно правильное, на его взгляд, но очень опасное решение – следовать через подводный коридор.
– Внимание! Всем постам: лодка входит в опасную зону. Объявляю готовность номер один. Курс ноль, девять, два; скорость десять узлов, глубина сто пятьдесят три метра, – прервал тишину в центральном посту голос вахтенного офицера.
Его команда была тут же продублирована на всех боевых постах. С началом прохождения опасного участка пути отсеки в лодке немедленно перекрывались тяжелыми стальными люками, становясь полностью изолированными друг от друга. А люди с удвоенным вниманием следили за показателями на приборах, ибо от этого впрямую зависела жизнь всего экипажа. Любая ошибка в их действиях могла привести к столкновению субмарины с подводной скалой.
– Даю отчет времени: пять, четыре, три, два, один, маркер, – прокомментировал штурман.
С этой минуты нос субмарины пересек невидимую черту импровизированных каменных ворот, ведущих в зловещий коридор. Ей предстояло пройти бесконечно долгих тридцать пять миль пути, наполненных до краев высоким нервным напряжением, включая три правых и два левых непредсказуемых поворота.
Захаров поднял голову, и его орлиный взгляд впился в помощника. Федор Куликов только что был назначен на эту должность. Кудрявый, маленького роста, добродушный, с наивно детским лицом, с огромным жизнелюбием, он напоминал только что родившегося ягненка, еще неуверенно стоявшего на своих ножках-палочках. Стоило ему оступиться и упасть, как кружащий в высокой синеве орел кинулся бы камнем вниз и одним ударом мощного клюва пробил бы его еще нежный череп.
В день обсуждения маршрута преодоления противолодочного рубежа Захаров, Куликов и штурман Еремеев собрались в каюте капитана. Разложив карту учений, Захаров сначала предоставил возможность высказать свои соображения штурману. Еремеев без особого энтузиазма предложил нехитрый план действий: дрейфовать в сторону ведущих поиск кораблей с минимальной скоростью у поверхности, пытаясь протиснуться между ними. Куликов незамедлительно поддержал штурмана, так как он и был автором идеи, сказав, что, на его взгляд, это единственно правильное решение в сложившихся условиях учений. Спокойно выслушав и удостоверившись в исчерпанности идей со стороны подчиненных, Захаров с усмешкой и явным наслаждением разбил в пух и прах план помощника, приведя с десяток аргументов, показав его абсурдность и несостоятельность с расчетом на русский авось. После этого он с надменным и самодовольным видом сообщил о своем видении пути преодоления противолодочного рубежа, ткнув ручкой в место на карте, где располагался подводный коридор. Слушая план Захарова, Куликов цепенел от страха.
– Командир, вы сошли с ума, – невольно и как-то рассеянно вырвалось у Куликова.
Его естественная реакция заставила замолчать Захарова, прервав того на полуслове, когда он уже собирался подвести итоги вышесказанного. Захаров никак не ожидал такой смелости со стороны своего помощника, но, не показывая раздражения, он повернулся в его сторону:
– Вы что-то сказали? – словно не расслышав, спросил Захаров, буквально уничтожая Куликова своим вопросом.
– Извините, Иван Алексеевич, – испуганно опешив, пролепетал Куликов (авторитет командира сильно давил на него). – Я только хотел сказать, что этот маршрут очень опасен, да и стоит ли нам рисковать. Все равно учения проводятся для определения боеспособности противолодочных сил, а не нас… – и он посмотрел на штурмана, ища у него поддержки, но Еремеев даже и не помышлял об этом.
– Опасен не маршрут, а всего один поворот, – сухо уточнил Еремеев.
– Вы, Федор Михайлович, на лодке человек новый, раньше проходили службу на Черноморском флоте. Там, может, и не существует негласного кодекса чести командира, который обязывает его сводить к минимуму число обнаружений его лодки другими кораблями независимо от того, свой это корабль или чужой, – но у нас на Северном флоте этот кодекс существует. И именно в следовании его незримой букве неписаных правил я и усматриваю подлинное мастерство командира-подводника. А вы, если будете все время разделять, где нужно постараться, чтоб твою лодку не обнаружили, а где и необязательно это делать, – вы тогда никогда не станете настоящим командиром, а останетесь обыкновенной посредственностью до конца своих дней, товарищ Куликов. (В душе Захарова кипел вулкан ярости на молодого помощника; чтобы не дать ему выйти наружу, он свернул дальнейшие обсуждения плана преодоления противолодочного рубежа.) На этом все. Все свободны, – после короткой паузы объявил Захаров.
Ягненок шагал, высоко подняв мордочку, окружающий мир так завораживал его, что он не заметил на своем пути булыжника. Орел в вышине по-прежнему внимательно следил за своей жертвой и, кажется, уже предвидел исход маленького путешественника.
На штурманском столике лежала карта, на ней красным карандашом был очерчен подводный коридор и проложенный строго посередине его курс подводной лодки с пометками времени на поворотах. Захаров и Куликов стояли друг напротив друга.
Куликов оставался единственным противником выбранного Захаровым маршрута преодоления противолодочного рубежа. Он не раз пытался апеллировать к командиру, но его попытки были настолько робкие, что Захаров просто не обращал на них никакого внимания.
До первого поворота оставалось около мили пути, когда Куликов решился сделать последнюю попытку остановить Захарова.
– Товарищ капитан, я настаиваю на изменении курса, – набравшись смелости, сказал Куликов.
«Как он мне надоел, – подумал Захаров. – Прислали слюнтяя, ну, ничего: придем на базу – я избавлюсь от тебя (такой отчет про тебя напишу – вылетишь с моей лодки и духа твоего здесь не будет)».
– Зачем? – С улыбкой и удивлением спросил Захаров. – Все решено, и мосты уже сожжены.
– Неправда! Можно еще выйти из коридора незамеченными, – возразил Куликов и посмотрел на таймер, отсчитывающий время движения лодки в коридоре. – Еще есть время, до первого поворота осталось две минуты.
После того как лодка войдет в первый поворот, она автоматически попадет в зону обнаружения противолодочных кораблей, поэтому любая попытка выйти из коридора, который служит ей как бы естественным прикрытием, повлечет за собой немедленное ее обнаружение.
Захаров отрицательно покачал головой. Куликова охватило волнение, и он покраснел.
– Иван Алексеевич, маневр лодки ограничен, всего семьдесят пять метров. Неужели у вас не возникает ни малейшего сомнения в правильности выбранного вами маршрута?
– Только трусы сомневаются, товарищ Куликов. Вы, случайно, к их числу не принадлежите? – также с улыбкой ответил Захаров, пытаясь поднять его на смех.
– Да… – донеслось из глубины центрального поста. Офицеры косо посматривали на капитана и помощника: презрение и насмешка над Куликовым уже ясно читались на их лицах. Штурман не раз предупреждал Куликова о бесполезности убеждать Захарова, после того как он принял решение, но тот всегда не соглашался. «Мы все здесь привыкли идти на риск, благодаря этому наша лодка первая по показателям в дивизионе, и никто тебя не поддержит, потому что здесь каждый чем-то обязан Захарову», – говорил ему Еремеев.
Переменив недавно свое место, когда в поисках дождевых червей его перевернул деревенский мальчишка, булыжник притаился на свежей зеленой мякине. На месте его старого лежбища образовалась небольшая ямка из мокрой глины, в которой обитали разные жуки, тли и сороконожки.
Ничего не подозревающий ягненок неожиданно для себя наткнулся на зловещий камень Растопырив ножки в разные стороны, он улегся на него брюхом. Хищная птица, давно ожидавшая этого момента, тут же сложила крылья и, не теряя времени, кинулась вниз. Водя мордочкой по сторонам, невинное создание не могло понять происходящего вокруг, суча энергично копытцами, он пытался обрести привычное для себя состояние. После отчаянных попыток ягненку все же удалось скатиться с ненавистного булыжника и упасть в ту самую ямку, где раньше лежал камень. Орел в это время был уже в двух метрах и, конечно, не ожидал такой прыти от своей жертвы, предполагая приземлиться на его кучерявую спину. Вместо этого его лапы скользнули по гладкой поверхности камня, и, ударившись клювом о твердую поверхность, хищник свернул себе шею, выбил правый глаз, и, махая в смертельных конвульсиях левым крылом, тут же скончался. Первые капли ярко-красной крови упали на землю и чем-то привлекли к себе любопытство ягненка. Поднявшись с третьей или четвертой попытки, он обошел мертвого хищника, а потом снова зашагал, словно ничего и не случилось.
– Капитан, через двадцать секунд мы будем в точке первого поворота, – проинформировал Еремеев.
Лента коридора, пролегающая между двумя подводными плоскогорьями, плавно изменяла свое направление, уходя на северо-северо-восток. Маневр для подводной лодки не представлял особой сложности, так как его угол составлял сто пятьдесят градусов.
– Внимание на рулях, курс ноль-три-восемь, – скомандовал вахтенный офицер, и корпус субмарины послушно начал менять направление, поворачивая влево. Закончив маневр поворота, подводная лодка двигалась на сближение с кораблями условного противника. После этого, она потеряла всякую возможность покинуть природную расщелину незамеченной.
Захаров молча стоял у ограждения перископной шахты, а Куликов, сильно подавленный, отошел к рулевым. Уже несколько дней вопрос, почему прислали именно Куликова на его лодку в канун учений, а не какого-нибудь опытного офицера, не давал командиру покоя. Пока субмарина шла к следующему повороту, он попытался проанализировать несколько событий прошлого в надежде отыскать разгадку.
Отношения с командующим дивизионом подводных лодок Понтелеевым у Захарова не клеились с самого начала назначения того на эту должность. Тактические находки, которыми руководствовался Захаров при выборе стратегии маневра, шли вразрез с условиями безопасности подводного плавания и как следствие были неразрывно связаны с риском. Они приводили в шок командующего дивизионом, придерживающегося консервативных взглядов. Понтелеев не раз вызывал Захарова, напоминая ему об ответственности перед народом и Коммунистической партией, прибегал к различного рода угрозам. С бешеной скоростью менялись замполиты-«наблюдатели», которых Захарову с легкостью удавалось выживать. Ничего не помогало. Захаров был непоколебим, его методы приносили ему успех, он хорошо знал: чтобы чего-то достигнуть, нужно идти на риск. Лодка под его командованием стала первой на флоте по показателям боеготовности, вследствие чего он снискал уважение и оправдание своим опасным действиям в штабе флота.
По возвращении с очередных учений Захаров был вызван снова на ковер к Понтелееву, поводом к этому послужил его маневр во время охоты на атомный ракетоносец класса «Тайфун». Забравшись тому под брюхо, Захаров в течение шести часов гонял его по квадрату учений, потом, вволю повеселившись, отпустил того на небольшое расстояние и торпедировал. При разборе результатов учений терпению Понтелеева пришел конец, и он поставил вопрос об отстранении Захарова от командования подводной лодкой, мотивировав это как пренебрежение жизнями экипажа. Многие его тогда поддержали, но нашлись и противники этого решения, в их числе оказался Спиридонов – командующий подводными лодками Северного флота. Ему были симпатичны Захаров и его смелые планы, его свобода от всех указаний, предписаний, инструкций с одним только жгучим желанием – во что бы то ни стало выполнить поставленную задачу. Спиридонов хоть и помешал тогда его отстранению, но без строгого выговора все же не обошлось.