– Садитесь, садитесь, – сказал мягко Захаров.
Все снова провалились в мягких диванах. Захаров взял стоящий неподалеку в одиночестве стул. Заленский тем временем включил телевизор, готовясь поставить видеозапись тренировки.
– Подождите пока, Павел Витальевич, я не об этом хочу сейчас поговорить, – остановил его Захаров.
Заленский сконфуженно выключил телевизор и сел рядом со штурманом.
– Товарищи офицеры, – начал Захаров, – мы с вами уже вместе работаем два месяца, и за эти два месяца в круговерти изучения «Морского льва» я совсем забыл познакомиться с моим непосредственным окружением. То есть с вами, которые… я уже не говорю об остальной части экипажа… Товарищи, я уже вам говорил, что я из Рыбинска, служил, до того как попасть сюда, на Северном флоте. Я хотел бы, чтобы сейчас каждый из вас, здесь сидящих, рассказал бы вкратце о себе и об обстоятельствах, при которых он попал сюда.
Последние слова Захарова поменяли лица приглашенных на удивление, растерянность и тревогу. Все вдруг разом взглянули на Березина. Тот молчал и, словно помидор, наливался красной краской. В кают-компании повисла пауза.
– Григорий Олегович, ну, что же вы молчите? – первым не вытерпел штурман.
– Гм. Да. Товарищ командир первого ранга… это запрещено предписанием. Я еще не успел вам об этом сказать, – с некоторым трудом произнес Березин.
– Что запрещено? – удивленно спросил Захаров.
– Рассказывать про обстоятельства, при которых мы попали сюда, – ответил Березин.
– А где родился? Где служил? Это не запрещено? – допытывался Захаров.
– Об этом ничего не сказано.
– Значит, можно?.. – не унимался Захаров. Ему все больше и больше становилось интересно, почему он своими, как ему казалось, невинным вопросами нагнал столько страху на всех, и особенно на Березина.
– Наверное… но лучше этого не делать, – побледнев, ответил старпом.
– Вы имеете в виду прилюдно?
– Наверное…
– А что за предписание, о котором вы все время говорите?
– Предписание о неразглашении государственной тайны, которое мы все подписывали.
– А почему тогда я не подписывал?
– Вы тоже подписывали, только, наверное, не поглядели, когда подписывали, – пролепетал Березин.
– Интересно… гм. Тогда извините меня, товарищи офицеры, что я вас поставил в неловкое положение. Очевидно, мне еще необходимо проконсультироваться по этому вопросу у товарища Канарейкина. Что ж, тогда, я думаю, все свободны, а Павла Витальевича я попрошу остаться.
Команда старших офицеров покинула кают-компанию со смущенно-молчаливым видом.
– Павел, что случилось? – спросил Захаров, когда они остались одни.
– Ничего не случилось. Ты затронул тему, на которую наложено табу. Ответственность за это лежит на Березине, а ты его при всех припер к стенке своими вопросами.
– Так, хорошо. Что мне теперь делать?
– Ты же сам только что сказал, что нужно проконсультироваться у Канарейкина. Так иди к нему и выясни у него, может, он тебе и скажет… Во всяком случае, попытайся, – посоветовал Заленский.
Захаров молчал, предвосхищая в голове разговор с Канарейкиным, потом, повернувшись к Заленскому, спросил с надеждой:
– Ты тоже не скажешь, как попал сюда?
– Не знаю: сначала сходи к Канарейкину, а там посмотрим.
– Ладно.
Захаров покинул лодку с терзавшим его вопросом о секретном предписании и некоторым разочарованием Заленским. Он еще совсем недавно считал его человеком, на которого можно положиться в трудную минуту, если таковая придет. И тут он дал трещину в пустячном вопросе. Как теперь быть? С кем теперь работать?
Захаров приблизился к двери кабинета Канарейкина быстрым шагом. Мимоходом скользнув карточкой по щели металлической коробки и нажав на кнопку, он, не дожидаясь ответного действия электронного замка, толкнул дверь, но та была еще заперта. Выразив ударом кулака свое неудовольствие, он отошел. И тут в двери что-то щелкнуло, и он, не теряя ни минуты, проследовал в кабинет Канарейкина.
– Мне нужны личные дела всех членов моего экипажа… – с ходу заявил Захаров, едва переступив порог. Органическая гора человеческого мяса даже не шевельнулась.
– Вы меня слышите? – не снижая тона, подойдя чуть ли не вплотную, спросил Захаров.
– Ага, – не снимая очков и не отрываясь от бумаг, обнаруживая свое духовное присутствие, ответил Канарейкин.
– Я вам еще раз повторяю: мне нужны личные дела всех членов экипажа, – еще настойчивее потребовал Захаров.
Канарейкин лениво взглянул на него.
– А чего так кричать-то?
– Потому что случилось ЧП. А вы ноль внимания.
– Неправда, Иван Алексеевич. Вы еще были на подходе, а я уже знал, что вы ко мне идете и чего от меня хотите, – он достал из ящика уже знакомую Захарову телефонную трубку и демонстративно показал ему. – А вы говорите, что я не обращаю никакого внимания. Случись что на базе – я первый буду об этом знать.
– Тогда я жду от вас личные дела.
– А их у меня нет.
– Как это нет?
– А так.
– Тогда где они?
– В центре, в Москве…
– Значит, давайте их востребуем.
– Интересно, каким образом их вам сюда, на край света, доставят.
– С командой курьеров.
– И с ротой солдат в придачу, – рассмеялся Канарейкин.
– Это не смешно, – Захаров был разозлен не на шутку.
– Почему? – удивленно спросил Канарейкин.
– Потому что мне с этими людьми работать, а не бочки катать.
– Ну и что ж, что работать.
– Ничего. Как мне связаться с генералом?
– Помилуйте, Иван Алексеевич, зачем вам генерал? Вы что, и у него намерены потребовать эти дела? Так и он вам их тоже не даст.
– Тогда я отказываюсь дальше работать, – садясь в кресло, сказал Захаров.
– А вот это новость.
– Для вас новость.
– Неважно.
– Я не могу работать с людьми, о которых ничего не знаю. Кстати, что за предписание, запрещающее рассказывать о себе или о том, как попал сюда?
– Обыкновенное предписание, распространенное в нашем подразделении.
– Обыкновенное? – удивленно повторил Захаров.
– Да, обыкновенное. А зачем, скажите мне, вам или еще кому-то знать, при каких обстоятельствах его или вас отобрали сюда? А вдруг там содержатся какие-то сведения, о которых человек предпочел бы забыть, потому что они ему приносят боль. А зачем, скажите, пожалуйста, нам такой человек, у которого с чувствами не все в порядке? В таких сложных психологических условиях, в которых приходится нам служить, можно и сбрендить. Люди, знаете, Иван Алексеевич, очень болтливы и могут поэтому, сами того не подозревая, нанести себе случайно вред, рассказав, не подумав, что-то о себе. Этим предписанием, указанием (назовите, как хотите) мы взяли на себя функцию сторожа их душевного покоя. Страх лучше всяких клятв сидит в них. И он никогда не позволит им переступить запретную черту.
– Я командир подводной лодки, которая на своем борту несет очень мощное оружие. Я же должен знать, кем я командую… На что эти люди способны… и чего от них ожидать.
– Узнаете, узнаете, Иван Алексеевич, я предоставлю вам карты психологических тестов на каждого. Этого вам будет, я думаю, более чем предостаточно. Вы же себя не мните, я надеюсь, психологом экстракласса?
– Нет.
– Ну вот, и я вас умоляю: не рассказывайте про себя больше ничего. Довольно и того, что вы тогда на пирсе сказали. Кстати, для вашего же блага.
– Почему?
– Потому что это нарушение предписания. А за это нарушение вы можете быть отчислены. И тогда…
– Что тогда? – Захаров посмотрел ему в глаза
– Вы сами знаете, что тогда, – с улыбкой, отводя глаза в сторону, ответил Канарейкин.
– Я не знаю, что тогда…
– Не знаете, – хитро спросил Канарейкин, – или делаете вид, что не знаете?
– Это не имеет значения. Мне интересно знать, что вы мне скажете.
– Хорошо, я вам скажу, чтобы отбить охоту у вас выпытывать у своих подчиненных подробности их личной жизни. Каждого, кого отчислят, ждет продолжение той жизни, из которой его выдернуло наше управление. Как правило, я конечно, не знаю в отношении вас, но вот у других там наступал не очень счастливый конец. Поэтому, если вы кого-то и раскрутите, то знайте, что вы не пострадаете за это, но его летальный исход будет на вашей совести, – жестко сказал Канарейкин.
– Мы выйдем в море, и тогда ваша власть кончится, – начал игру Захаров.
– Значит, тебя и такие мысли посещают? – загадочно произнес Канарейкин.
– Да нет, мне просто интересно.
– Интерес лучше оставь при себе. Поверь мне на слово: мы и в море тебя или того, кто нарушит установленные правила, достанем.
– Хорошо, хорошо, прекратим этот разговор, – сказал Захаров, понимая, что зашел слишком далеко. – Лучше скажите мне: есть ли еще какие-нибудь запретные предписания?
– Есть, но об этом узнаешь позже…
– Как это позже?
– А зачем тебе о них знать? Твое дело – командовать лодкой, а остальную работу за тебя сделают.
– Замечательно: на моей лодке будут происходить какие-то вещи, а я об этом даже знать не буду.
– Меньше знаешь – дольше живешь, – вновь улыбнувшись, сказал Канарейкин. – Так, пошутили, и хватит, теперь о деле давай поговорим. Как у тебя с освоением техники? – моментально сменив тему разговора, словно ее и не было, задал вопрос Канарейкин.
– Нормально, а что?
– Пора лодку выводить на испытания. Пойдете к Алеутским островам, попробуете пройти сквозь американскую систему акустической разведки, вторгнетесь миль на двадцать и вернетесь на базу.
– Когда намечен выход?
– Пятого августа. Успеете подготовиться?
– Успеем.
– Тогда вот читай, – и полковник протянул Захарову бумагу, выйдя из-за стола.
Пока Захаров читал приказ, Канарейкин подошел к шкафу и, погремев ключами, открыл дверцу и, выдвинув ящик, начал перебирать папки.
– На вот, на офицерский состав, психо-, черт их дери, показатели. Если понадобятся на остальных, скажешь – я тебе выдам, – сказал Канарейкин, когда Захаров оторвался от бумаги.
Запись датирована 3 августа 1990 года
Потратив два дня на изучение результатов психологических тестов личного состава «Морского льва», Захаров подметил для себя немало важного. И только в отношении своего старпома из-за отсутствия значительной части исследований у него осталось смутное впечатление.
Приготовление к предстоящему походу шло полным ходом. На лодку, выстроившись в цепочку по одному, матросы загружали дополнительный провиант, на центральном посту проходила проверку вся аппаратура, включая находящуюся в резерве. Также пристальному осмотру подвергалась вся техническая часть субмарины, и прежде всего реактор, электромоторы, главная турбина, насосы, охладительная установка реактора и аккумуляторы. Во всех отсеках шел замер магнитного поля, уровня шумов работающих механизмов и радиационного фона. В эти дни по всей лодке внутри и на ее палубе постоянно тут и там сновало множество людей как из экипажа, так и из ремонтного отряда базы. Захаров сидел на своем командирском месте на центральном посту, принимая доклады из отсеков о ходе технического осмотра.
– Второй насос, давление…
– Иван, – раздался томный голос Канарейкина, перебив очередной доклад.
– Да, – ответил Захаров.
– Давай срочно ко мне в кабинет, – запыхавшись, позвал Канарейкин.
– Срочно? А то у нас тут проверка идет полным ходом, – удивленно спросил Захаров.
– Иван, бросай все и давай срочно ко мне, – настоятельно требовал Канарейкин.
Захаров, застигнутый врасплох, выглянул из-за компьютеров, рядом с ним находился старпом.
– Григорий Олегович, – обратился он к Березину, – я к Леониду Сергеевичу, а вы пока продолжайте без меня. Хорошо?
– Есть продолжать, – ответил Березин в своей манере.
Зайдя в кабинет, Захаров впервые за все время знакомства с Канарейкиным увидел его взъерошенным и растерянным.
– Давай садись, – сказал Канарейкин, едва Захаров показался на пороге.
– Что случилось-то, Леонид Сергеевич?
– Ничего не случилось… генерал через два часа прилетит…
– Зачем?
– Ирак на Кувейт напал, вот зачем. Так что объявляй готовность номер один.
– Сейчас проверка идет полным ходом: если сейчас объявить готовность по базе и лодке, внесем суматоху, – сказал Захаров.
– Все равно объявлять придется – не сейчас, так когда Шкворин здесь будет. Так что давай…
– Григорий Олегович, – включив микрофон, произнес Захаров.
– Березин на связи, – отозвалось в наушниках у Захарова.
– Григорий Олегович, срочно завершайте предпоходную подготовку, после этого объявите готовность номер один.
– Есть, – ответил Березин.
Захаров подошел к окнам, откуда была видна подводная лодка, стоящая в подземной акватории.
– Принимать Шкворина будем со всеми причиндалами? – спросил Захаров, обернувшись к Канарейкину.
– Конечно, по высшему разряду, с построением и все такое. Ты, кстати, пойдешь со мной.
– Куда?
– На поверхность, встречать Вячеслава Яковлевича.
Канарейкин взял трубку, набрал номер.
– Кузнецов, как готовишь… Да… Да… Через два часа чтоб все было сделано. Все, – Канарейкин выключил трубку, положив ее на стол, но спустя секунду снова взял и набрал еще раз какой-то номер. – Крашенинников на месте? Где он?.. Хорошо, пусть меня встречает. Все, – Канарейкин положил трубку и повернулся к Захарову.
– Как встретим Вячеслава Яковлевича, свяжись с Березиным, пусть всю команду на пирсе выстроит. Так, вроде всё. Я сейчас к взводному охраны, а ты пока иди к выходу, там встретимся.
Затем оба вышли из кабинета, разойдясь в разные стороны. Захаров пошел к центральному выходу. Оказался снова у тех дверей, через которые он попал впервые на базу. В глаза бросились, как и два месяца назад, стоящие у входной двери двое коренастых, одетых в камуфляжную форму охранников. Опустив глаза, он посмотрел на кафельный пол, на котором цветной плиткой был выложен герб Советского Союза, а под ним – значок КГБ с названием управления, которому принадлежала база: – «Особый погребок». Вокруг было пустынно, и Захаров направился к дежурной будке охранника, чтобы узнать о Канарейкине, как в наушниках раздалось:
– Иван Алексеевич, мы вас ждем не у запасного выхода, а у центрального, это на третьем уровне.
Захаров пошел к ближайшему лифту и через некоторое время, миновав грязные безлюдные коридоры, оказался у запасного выхода, где его уже поджидал Канарейкин с офицером охраны и шестью солдатами, одетыми в парадную форму.
– Так, вы двое, – Канарейкин показал на ближайших к нему солдат, – останетесь здесь.
– Товарищ командир, подготовка к походу завершена, – донеслось из наушников.
– Хорошо, – ответил Захаров, – ждите дальнейших приказаний.
Вся остальная группа встречающих открыла дверь и, пройдя по такому же грязно-белому бетонному коридору, поднявшись по железной лестнице, оказалась у довольно проржавевшей двери. Покрутив против часовой стрелки расположенное в самом ее центре колесо, Канарейкин со скрипом открыл дверь. Пахнуло свежим морским воздухом, яркий свет везде, куда он смог проникнуть, отметил свое присутствие. Канарейкин вновь повернулся к солдатам и, оставив двоих внутри и двоих снаружи, направился к месту предполагаемой посадки вертолета. Захаров, не покидавший стен базы, с тех пор как прибыл на остров, сверкающее солнце воспринял как нечто чуждое и несвойственное для восприятия его глаз. Но в душе вдруг возникла какая-то радость, словно он идет встречать не генерала, а свою жену.