– Ты помнишь, Марк, наш разговор о психологическом профиле Иуды! Я знаю, что ты еще вернешься к нам! И если не сейчас, то в будущем обязательно! Помни это и знай, что мы тебя ждем!
Он помнил этот разговор и как глубокомысленно кивал, слушая Даниель, потому что в голове у Марка не было никаких знаний, полного осмысления личности Иуды, кроме ходульных понятий, как стереотипа образа. Хорошо зная по произведениям мыслителей, литераторов классику французского духа, он и там находил такого рода пуансон, вернее, штамп от пуансона, который просто пробегал глазами, не задерживаясь и не задумываясь.
Давно, в юношестве, прочитал рассказ Леонида Андреева «Иуда Искариот»[85], который не оставил глубокого следа, чувствовалась предвзятость автора в теме. Воспитанный в стране государственного атеизма, где библейская мифология преподносилась в дисциплине «Научный атеизм»[86], который не давал объективные ответы, заставил его на следующий день засесть в национальной библиотеке Франции, чтобы изучить трактовки образа Иуды и понять слова, вскользь брошенные ему.
Он вспомнил, что у него до сих пор хранятся записи, сделанные им еще тогда. Вьюгин встал и в самом нижнем ящике письменного стола, нащупав в глубине коленкоровую обложку, вытащил общую тетрадь с надписью на первой странице «Профиль» и чуть ниже «психологический». Вернулся к дивану и начал читать, быстро пролистывая страницы, потому что сразу же почти дословно вспомнил все, что тогда нашел.
«Значит, так! – Вьюгин откинулся на спинку дивана, прокатывая в голове систематизированный поток информации. – Иуда, как предатель Иисуса, совершил свой поступок, который до сих пор остается немотивированным. Ни деньги, ни зависть, ни оскорбленное самолюбие, ничего этого нельзя было в полной мере приписать ему. Тут вступали в дело силы, которые были свыше! Иуде надо было совершить это мнимое предательство, чтобы произошла Великая Жертва, и Сын Божий взял на себя все грехи человечества! Мученически умирал на кресте, а потом вознесся, чтобы оставить после себя великое значение мессии. Если бы не это так называемое предательство, никакого христианства с его центральной идеей искупительной жертвы сегодня и не было бы, да и не предательство это было, а сознательно принесенная жертва, без которой Иисус не смог бы принести себя в жертву ради спасения человечества!» – Марк поймал себя на мысли, что видит в этом и свое предназначение.
«По еврейским верованиям Иисус, а так считали все апостолы, сгрудившиеся вокруг него, нужен был как живой торжествующий Мессия на иерусалимском престоле, но не как распятый на кресте. Иуда, единственный из всех, полагал, что Иисус будет более полезен в качестве мученика и страстотерпца. И в самом деле, не будь Иисус распят, стало ли бы христианство мировой религией? Вряд ли!»
Марк пролистал несколько страниц и нашел место, подчеркнутое им:
Иуда стал первым христианским подвижником, который действовал по «совету» от Бога и был оправдан, как высшее служение, необходимое для искупления мира, предписанное самим Христом, а предательство не что иное, как спектакль, разыгранный Иисусом как по нотам. Иуда нужен был как действующее лицо.
Он остановился на этом месте, даже встряхнул головой, вспомнив свое изумление, когда он смог ответить на вопрос, что такое психологический профиль Иуды, аккуратно вписывая эту мысль на палисандровом столе Национальной библиотеки Франции. Вьюгин объяснил для себя фразу, кинутую ему после незавершенной концовки проводимой вербовки. «Да и не вербовка это была, а тонкая, французская работа на будущее! Он же тогда и сказал, ты еще вернешься к нам! Или как-то по-другому!..»
Сейчас, пробегая глазами по своим записям, он иначе воспринимал концепцию, как бы примеряя на себя. «Вот, допустим, – он сознательно затягивал пример, – кто-то, который не задумывается ни о чем, а как машина прет только вперед, смог получить такую работу на инстанцию. Что толку в его избранности! Такой человек затягивает агонию, преподнося на блюдечке старцам из политбюро новости об успехах, как свежеиспеченные булочки. Они смакуют эти новости, сильнее продолжая верить во все, что так заботливо подкладывает их же система, от победных отчетов на съездах Коммунистической партии Советского Союза до витрины в закрытом от народа продуктовом спецраспределителе и сотая секции на третьем этаже ГУМа с промтоварами с Запада! А если появится разрушитель системы, прибьет ее на крест, который откроет правду, отсечет ложь, чтобы все закончилось! Это будет во благо, а защитить от дракона сможет только такое прикрытие, как политбюро. Они сами! И главное, это во имя чего? Я же не за тридцать сребреников собираюсь сделать, а ради спасения от долгого, губительного противостояния, которое недавно пошло вразнос! Бывает предательство реальное и мнимое, такое, что с виду вроде и предательство, а на самом деле благое дело, совершить которое дано не всем. Провидение выбирает личность, которая может совершить подвиг, который в глазах большинства будет выглядеть предательством!»
И вот тут-то предельно ясно обозначилось решение, которое не пришло случайно, а тлело и разгоралось в нем, начиная с его первых ДЗК, теперь бушевало в нем пожаром. Надо было только успокоиться и не делать опасных шагов.
Вьюгин, опытный, давно работающий в центральном аппарате, как никто другой знал, какими возможностями располагает служба контрразведки в Москве, поэтому он сразу же и окончательно решил предложить себя, как «перебежчика на месте», только центральному аппарату DST в Париже. Французская разведка, SDECE[87], отпадала сразу, Марк хорошо знал, что там его быстро вычислят. Только контрразведка, DST, интересы которой ограничивались территорией Франции с заморскими провинциями, которую КГБ не отслеживал в СССР. Интересы возникали и пересекались только по работе резидентуры посольства в Париже. К тому же, а он это знал наверняка, в Париже на него лежит досье толщиной с кирпич, которое после незаконченной вербовки хоть и сдано в архив, тем не менее будет поднято, и там, в руководстве, будут знать, с кем они имеют дело.
Помимо досье он также рассчитывал на полноту информации от своего друга Даниеля Фажона, который так ловко организовал его дорожную аварию, произвел мгновенное восстановление машины и сумел поймать Вьюгина на таком шикарном вербовочном моменте. Дело было даже не в том, что Фажон остановился на последней ступеньке вербовки, важно было то, что вербовочная операция тщательно готовилась, возникла не на пустом месте, и, предоставив дополнительные сведения, будет какое-никакое, но определенное доверие.
Работать на англичан или идти под американцев Вьюгин принципиально не хотел. Неизвестно с чего, то ли с дуба рухнули, высокомерные великобританцы с острова, с двойным, а то и с тройным дном вызывали в нем отторжение и брезгливость. Северную Америку с ее разномастным народом, лишенным глубоких корней, как страну, которую не мог понять, испытывая чувство неудовлетворенности, а значит, не воспринимал в целом, как нацию. У него так и остались вопросы по этой стране, где главными вопросами, на которые он не получал ответа, была идеология и уровень культуры населения в целом.
Не понимал он, сравнивая Францию с Америкой, что же представляют собой эти пилигримы, иммигранты, ковбои, основавшие страну. Пусть она стала великой, могучей супердержавой, но ведь это не заслуга нации, из поколения в поколение растившей гениев, а всего-навсего, как он считал, ловко использующая мозги ученых и инженеров, которые приехали, приезжают и будут стремиться приезжать в эту страну из разных уголков мира. Северная Америка по своим пилигримским стандартам охотно принимала ученых-эмигрантов и выжимала из них все, давая взамен высокий уровень жизни, свободу и надежду. Вот они-то и двигали их науку и промышленность. С культурой все обстояло иначе. Много было перебежчиков из мира культуры и искусства, но они, кто смог, продолжая творить в Америке, творили все, не разрывая связь со своими истинными корнями, оставшимися за океаном. Поэтому не было это проявлением американской души, а лишь местом создания.
Это не заслуга нации, а хорошо просчитанная и спланированная политико-экономическая позиция государства, крепость которого сбита калеными гвоздями природных слабостей человека, прошита бумажными купюрами с портретами президентов и масонскими пирамидами, в то время как Франция представлялась ему монолитным, цельным, единым и плотным сообществом людей одной национальности, сплотившимся на основе языка, культуры, общности и единства стремлений.
О России он думал, признавая могучую силу творческих личностей в литературе, музыке, живописи, – словом, в культурной сфере, и, сравнивая этот тонкий слой великих людей с таким же слоем во Франции, понимал, что Россия преобладает в этой категории. Вьюгин отдавал себе отчет, что это все было! Остался только скелет, на котором наросло мясистое, начавшее подгнивать образование в виде социалистической системы. Чистые мысли и душевные терзания гениев в стране социалистического реализма и 6-й статьи Конституции СССР[88] сгинули, остатки памяти вытоптаны новой общностью людей, отрихтованных под одну гребенку, покорных, терпеливых и кротких.
Вьюгин начал просчитывать ходы, которые необходимо сделать для установки агентурной связи, восхищаясь своей изворотливостью и хитростью, которая проявилась как итог многолетней работы внутри аппарата госбезопасности. Он знал практически все: методику и способы, слабые звенья и мощные, организованные стены защиты, сконцентрированные в контрразведке, Втором Главном управлении. Это его с такими способностями, знанием, быстрым легким умом судьба поставила на дело, а это означает, что пришел человек, чтобы перекроить застывший мир холодной войны, заставить его измениться. С легкой руки начальников и по воле провидения, потому что теперь он владеет самыми закрытыми секретами Управления «Т» КГБ СССР и может солидно и уверенно вступить в тайные отношения с французами.
На память пришли имена предателей из конторы. Легкий мороз пробежал по коже Марка, пробираясь в глубь организма, а он, презрительно сжав губы, подумал: «Гнилая работа, преувеличенное значение каждого там, на Западе, и пена об их возможностях, как о секретоносителях высшей государственной тайны. Мало кто знает, что основа основ службы в госбезопасности любой страны состоит в фрагментарности и мозаике работы сотрудников всех уровней. Так что уж говорить о получении какого-то полного объема информации секретными сотрудниками! Никто ничего не знает полностью и до конца. Даже высшие руководители! А что говорить о майорах и даже полковниках, которые стали предателями! Это все пропагандистская мифология!»
Создаются мифы, их подхватывают газеты, журналы, радио и телевидение. Эжен Видок, чем не пример, преступник, оборотень, предложил свои услуги в Париже по борьбе с преступностью, создал отряд из двенадцати уголовников под названием «Сюрте» и двадцать лет успешно справлялся, а когда сотрудников его отряда голословно обвинили в воровстве, ввел обязательное ношение белых перчаток. Перчатки не способствуют карманным кражам. Эта форма с белыми перчатками так и осталась во Франции.
Вьюгин перехватил эту мысль: «Собственно, почему предателями? Это у меня появился мост через бездну всеобщего предательства и лжи! Мост для достижения самого главного в мире – прекращения военного противостояния!»
В голову пришло изречение князя Талейрана[89] в переписке с королем Людовиком XVIII: «Предательство – это вопрос даты. Вовремя предать – это значит предвидеть!» Словно подброшенный этими словами, он схватил лист бумаги и начал писать послание, адресованное Даниелю, где недвусмысленно и настойчиво предлагал себя в качестве источника информации.
Мой дорогой Даниель!
Моя совесть окончательно проснулась, и мы должны закончить то, что начали с тобой еще тогда, очень давно. Я согласен, более того, я сам желаю и хочу прекратить систему научного и технического грабежа, который идет изо дня в день в свободных, ничего не подозревающих странах за железным занавесом.
Передай мое письмо по назначению.
Уважаемые господа!
Вы спрашиваете меня, почему я решился на установление связи с Вашим представителем в Москве. Постараюсь ответить исчерпывающим образом. Я очень люблю Францию, которая глубоко запала мне в душу. В моей стране я вижу, что в целом люди живут по принципу: человек человеку – волк, что противно моему существу…
…я имею хорошие возможности передавать Вам секретные материалы по линии научно-технической разведки. За свои услуги я хотел бы получать в год 30–40 тысяч рублей. Марк Вьюгин. Подполковник ПГУ КГБ СССР.
«Что же будет дальше? – спрашивал он себя и отвечал: – А дальше будет только хуже! Страна вступила в новую, более технологичную спираль гонки вооружений, не имея достаточных ресурсов! Мы, шпионы в области науки и техники, не сможем компенсировать отставание, и страна провалится в экономическую пропасть с политическими последствиями. Вот только какие они будут?»
В этом Вьюгин не сомневался, а его решение передавать информацию на Запад, как он искренне считал, ускорит окончание холодной войны и сделает быстрой агонию страны после проигрыша в противостоянии двух супердержав. «Короче, – прервал он свои мысли, – черт с ним! – и открыл вторую бутылку «Наполеона». – Рано или поздно все в этом мире устаканивается! У меня два дня. А потом начнем действовать!» Ощутив подъем бодрости и прибавку сил, он в радостном, предвосхищающем большое дело настроении налил в стакан золотисто-коричневый напиток из пузатой бутылки с длинным горлышком.
Февраль 1981 года. Москва. Через два дня, вполне оправившийся и вновь вошедший в свою поверхностную жизнь, Вьюгин приехал на службу, получил последние вводные от начальника и двинулся на выставку, выполняя приказ руководства свыше провести необходимую работу с представителями высокотехнологической фирмы из Франции. Такие задания он получал и раньше, но крайне редко. В управлении знали о его потрясающей способности входить в контакт и развивать отношения. Блестящее знание культуры и истории Франции позволяло ему непринужденно в разговорах вставлять перлы великих авторов и мыслителей страны, которую он обожал, что и способствовало достижению целей, которые ставило руководство.
Марк пилил на своем «жигуленке» через всю Москву, не испытывая тех чувств, того подъема, которые он ощущал в себе раньше, два десятка лет назад, когда после Бауманки[90], какое-то время проработав на московском заводе счетно-аналитических машин им. В.Д. Калмыкова, попал в поле зрения кадровиков КГБ и получил приглашение работать во внешней разведке.
Начальнику Управления КГБ
при Совете Министров СССР по Московской обл.
тов. Светличному М.П.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Прошу направить меня на учебу в школу Комитета госбезопасности. Оказанное мне доверие оправдаю с честью.
9 июля 1959 г. Инженер завода САМ Вьюгин.
Окончил спецшколу № 101[91] и, как в совершенстве владеющий французским языком, да к тому же специалист по микроэлектронике, сразу был направлен в сферу научно-технической разведки, а через два года получил назначение ехать во Францию оперативником ПГУ КГБ под прикрытием торгово-экспортной фирмы СССР.
В Париже он быстро и легко устанавливал дружеские отношения с разными людьми, появились интересные для разведки связи, и его руководитель из резидентуры по линии «Х» подполковник Д.Г. Каштан была удовлетворена началом оперативной деятельности. Не хватало ему конечно же, и он это чувствовал, тисочков слесарных в общении с полезными французами, бельгийцами и редко немцами. Не получалось еще у него пока вставить в тиски кандидатуру на вербовку, да поднажать, подкрутить до хруста костей.