Он обернулся и уныло посмотрел на серое непримечательное здание вокзала. Зачем Мире нужна такая конспирация? Ячейки эти. Он бы подвёз ей вещи сразу туда, куда нужно. Может быть, Мира ему не доверяет?
Снег не переставал валить. Его машину почти полностью облепило свежими хлопьями. Паша достал щётки, чтобы почистить лобовое стекло. В этот момент в кармане завибрировал мобильный. Мира?
– Привет, братан. Куда пропал? Что творишь? – послышался голос Илюхи Соколова.
– Да ничего. Собирался домой ехать.
– Так. Ты что, забыл? – угрожающе проревел друг.
Точно, совсем из головы вылетело. Они ведь собирались поиграть в Форзу[3]. Сегодня же понедельник. Илюха ждёт.
– Алё! Пахан! Ты чего замолчал?
– Да замотался совсем. Слушай, уже поздно. Завтра на работу, рано вставать, – замялся Паша.
– Значит, бросаешь меня, – обиделся Илья.
Паша вздохнул:
– Ладно, уговорил. Только ненадолго.
Когда Паша подъехал к аккуратному частному дому с мансардой, то долго искал, где оставить машину. Как рассказывал Илюха, тут у каждого соседа было своё излюбленное место для парковки, которое занимать не рекомендовалось. Паша оставил свою «девятку» между «Маздой» и «Дастером» в конце улицы. Можно было притормозить и пораньше, но соседство с огромным «Рэндж Ровером» и намытым до блеска «Ягуаром» его смущало, и он решил не рисковать.
Паша торопливо зашагал к знакомому дворику, в котором вдоль дорожки, бегущей к дому, выстроились раскрашенные керамические гномы. На снегу виднелись крупные следы собачьих лап, ведущих прямо к дверям. Наверное, Илюха забрал Барта в дом.
Как только Паша поднялся по ступенькам, щёлкнул замок, дверь отворилась, и первым, кого он увидел, был пёс. Золотистый ретривер кружил на месте и заливался радостным лаем. Его хозяин стоял сзади, держа в руках бутылку пива, и жестом показывал, чтобы Паша быстрее входил.
– Зафоди, – невнятно пробубнил Илья, дожёвывая кусок бекона, и пошёл вперёд, не дожидаясь, когда гость разденется.
Паша закрыл за собой дверь, скинул верхнюю одежду, почесал за ухом ластящегося Барта и прошёл в гостиную. Илья уже сидел перед огромной плазмой с джойстиком в руках.
Он был килограммов на пятьдесят тяжелее Паши. Этакая смесь мышц и сала. Илья исправно ходил в тренажёрный зал заниматься, но там каждый раз непременно встречал какого-нибудь знакомого, с которым не мог не обсудить новую часть «Ассасина»[4] или преимущества Apple перед Samsung. Из-за его болтливости много времени уходило впустую, и от тренировок не было толку. А учитывая то, как Илюша уплетал бургеры в «Макдоналдсе», говорить о спортивной фигуре приятеля не приходилось.
Илья нигде не работал и о том, чтобы найти своё призвание, не помышлял. Жил с родителями, которые всем его обеспечивали. Двадцатипятилетний детина и думать не думал о девушках, об отношениях или (упаси бог) собственной семье и тем более о детях. Это было бы для него сущим безумством. Он даже отказался от автомобиля, когда родители предложили ему его купить. Машина в какой-то мере тоже нуждается в заботе, а у Ильи и без того хлопот хватало. Например, придумать, как не разорваться между игрой в «Доту»[5] и новым сезоном «Сотни».
– Садись, братан. Я уже зарядил, – Илья, не глядя, хлопнул по ковру ладонью. – Жрать хочешь?
– Нет. Я не голодный.
Паша успел лишь взять в руки свой джойстик, как из коридора послышался звонок. Барт, подав голос, кинулся к дверям.
– Странно. Кого это принесло? – Илья поставил игру на паузу. – Родоки уехали в Чехию. Папа маме какой-то мост на Восьмое марта показать обещал. Вернутся только через неделю. – Он не без труда поднялся и направился к двери.
Дверь хлопнула, но пёс не прекращал лаять, причём явно недружелюбно, и Паша выглянул в коридор посмотреть, кто пришёл.
– Тихо, Барт! – цыкнул Илья и, смягчив тон, пробасил: – О, кого я вижу! Ты своего любимого потеряла?
У порога, фыркая, как промокшая кошка, топталась Катька. У Паши от неожиданности перекосило лицо. И чего она тут забыла?
– Он мне больше не любимый. – Катерина с гордым видом зашла внутрь и скинула с головы капюшон.
– Да ладно тебе, не злись, – примирительно улыбнулся Илья, – мы всего-то полчасика поиграть хотели.
Паше стало стыдно. Ведь он даже не рассказал другу о том, что расстался с девушкой.
– Я вот тут заехала на нашу старую квартиру, – с вызовом начала Катька, – а там – никого. Думаю, наверное, он у своего дружка.
Услышав «нашу», Паша почувствовал во рту горький привкус. От её болтовни об их будущей семье у него всегда начиналась изжога, как после острой мексиканской тортильи, которую Катька считала своим фирменным блюдом.
– Илюша, сделай-ка чаю. Нам с Павлом надо поговорить, – выдала Катька, разговаривая со своим отражением в зеркале, одновременно стирая обслюнявленным пальцем размазавшуюся под глазом тушь.
Илья скрылся на кухне. Собака же предпочла остаться, улеглась в сторонке и внимательно следила за недовольной гостьей. Катька брезгливо поморщилась, когда Барт в очередной раз высунул синеватый язык, потом демонстративно поджала губы, прижала к себе руки и, опасливо косясь на пса, прошествовала в гостиную в тапках Илюхиной мамы.
Ничего хорошего её визит Паше не предвещал. Он сделал два шага в гостиную и остановился, подперев спиной шкаф и скрестив руки на груди.
А он-то, наивный, поверил, что Катька так быстро от него отстанет.
Илья занимался чаем на кухне. Оттуда доносилось позвякивание, потом что-то упало, загремело.
Хозяйка из Ильи, конечно, никакая. Для этого у него была мама. Удивительно, как это его родители наконец решились оставить деточку одного?
Паша поглядывал на дверь, досадуя, что Илья так долго возится. Только Барт бесшумно просочился за ним в комнату и уселся вплотную к Пашиным ногам, будто чувствуя, что тому нужна поддержка. Разговаривать с Катькой совсем не хотелось. Она же сидела на диване, высоко задрав подбородок, и смотрела прямо перед собой, плотно сжав губы. Точь-в-точь как математичка на экзамене в девятом классе.
– Ты так и будешь молчать? Ничего мне не хочешь сказать? – произнесла Катерина холодно, не поворачивая головы.
– Нет. – Паша пытался отогнать мысли о тригонометрии, но нелепые ассоциации не исчезали.
– То есть ты так легко решил убить нашу семью, Павел? – она резко повернулась в его сторону. Барт дернулся от неожиданности и ткнулся рыжей мордой в Пашины колени.
– Нет у нас никакой семьи, Катя.
– Ах, вот как? То есть для тебя всё, что было у нас, ничего не значит? – в её голосе были слышны нотки надвигающейся бури.
– Пожалуйста, не усложняй. Наши отношения закончились.
– Ты не можешь так просто взять и отказаться от меня, то есть от нас! Я на тебя целый год потратила. Жизни своей. Молодости! Чего тебе не хватает? У меня талия шестьдесят сантиметров, модельные параметры. Я готовлю… Все говорят, что я просто изумительно готовлю!
– Вот и живи со всеми, – Паше даже понравилось, как он ответил.
– Ты ещё ухмыляешься?! Павел, это не смешно. Я ждала от тебя хотя бы звонка или сообщения. А ты… – голос Катьки задрожал, она закусила губу и отвернулась. Потом глубоко вздохнула и, не глядя на Павла, отчётливо произнесла: – Но если ты сейчас извинишься, то я подумаю и, возможно, прощу тебя.
Паша еле сдержал улыбку. Первоначальный страх разборок куда-то испарился. Катька, несмотря на истеричные вскрикивания, выглядела комично и несла какую-то ерунду. На ней была розовая кофта с люрексом, вся в вытянутых петлях (Трюфель-солнышко постарался) и чересчур обтягивающие бёдра легинсы. Будто юбку забыла надеть, так торопилась добраться и вынести ему мозг. Косметика некрасиво размазалась. И как эта нелепая девушка могла раньше волновать его?
Не дождавшись от Павла ответа, Катька взорвалась.
– А что я подругам скажу и родителям? Все думают, что у нас летом свадьба! – заорала она.
Интересно, почему их посетила эта идея, не с Катькиной ли лёгкой руки? Вернее, болтливого языка.
– Ты что, издеваешься? Я уже платье в салоне присмотрела, – всхлипнула она. – Я же за тебя… Я же для тебя… – Катька шумно шмыгнула носом. – А помнишь, мы хотели сына Германом назвать, как моего дедушку…
– Это ты хотела. Мне это имя вообще не нравится, – отрезал Паша.
Катька сложила губы трубочкой, прикрыла глаза и проговорила, будто смертельный диагноз прочитала:
– Я беременна.
Паша почувствовал, что пол покачнулся. Он вцепился пальцами в густую шерсть пса. Барт взвизгнул, но не убежал.
– Что смотришь? – прошипела Катька. – Да, я беременна… могла быть. Все благоприятные условия для этого были. Но, видимо, тебе лечиться нужно.
Она желчно рассмеялась.
Паша сначала облегчённо выдохнул, но потом почувствовал растущую злость:
– Да иди-ка ты отсюда! Нашла, чем шутить! Коза драная!
– Что, испугался? Все вы такие. Боитесь ответственности. Жалкие кобели! – Она вскочила с дивана.
– А вот и чай, – в арке, ведущей из кухни, появился Илья с подносом в руках, чертовски довольный тем, что наконец у него всё получилось.
Катька, пролетая мимо него, со всей дури лупанула по подносу. Бутерброды с толстыми кусками ветчины, чашки и сахарница с ложками полетели на пол. Барт, который крутился под ногами, еле успел отскочить в сторону.
– Совсем сдурела, – буркнул Паша.
Илья был настолько обескуражен, что так и застыл безмолвным изваянием.
Катька быстро оделась и пулей выскочила на улицу, на прощание проверещав: «Ты ещё пожалеешь!»
Паша помог Илье убрать с пола. Вернее, просто сделал это сам. Потому что совершить два подвига подряд на хозяйственном фронте для Ильи было уже слишком.
– Извини, она сумасшедшая, – развёл Паша руками.
– Я никогда не женюсь, – констатировал приятель.
На улице похолодало. Мороз усилился, но ветер ослабел, прекратил сбивать с ног. Вокруг – ни души. Тихо-тихо. Паша медленно побрёл к машине. Он всегда просто физически уставал от Катькиных истерик. Надо бы проверить машину. Что, если эта неадекватная повредила её? Он же должен был «ещё пожалеть». Но потом успокоил себя мыслью, что с её знаниями техники Катька бы стала искать двигатель в багажнике и не сообразила, где брызговик, а где маховик. Единственное, с чем она взаимодействовала в машине, – это зеркало заднего вида, которое Катька постоянно норовила повернуть на себя. Как он раньше не замечал её косности и примитивности? Наверное, его это просто не волновало.
Из кармана куртки запел Адам Левин[6]. Неужели она не может угомониться? Во втором раунде этих бессмысленных разборок Паша участвовать не собирался.
Паша мельком взглянул на телефон. На экране высветилось «мама».
– Привет, Паш. У тебя всё хорошо? – голос мамы звучал взволнованно.
– Да, мам, нормально. Ты как?
– Я-то как всегда. А вот ты куда-то пропал.
– Ай, завертелся. Давай я тебе попозже позвоню. Мне завтра заступать на сутки. Ещё форму гладить, – придумал на ходу он. – Я тебя наберу. Потом. Сам.
– Хорошо, Паша, – согласилась мама. – Давай тогда. Пока.
Да, образцово-показательные сыновья так себя не ведут. Мог бы хоть немного поддержать беседу. Угрызения совести царапнули, но тут же включился внутренний адвокат: «Мама у меня понятливая, потом ей всё объясню». Сегодня Паша больше говорить не мог. Будто исчерпал лимит слов на этот день.
Глава шестая
19 марта. Вторник. Утро
В дежурке было необычно тихо. Эля ковырялась в мобильнике, капитан осоловело пялился в камеры. Всё утро валил мокрый снег, он падал в лужи и смешивался с грязью. Тучи так и висели над городом, как старые грязные декорации. Выходить на улицу в такую погоду совсем не хотелось. Видимо, и потенциальных нарушителей порядка на подвиги сегодня не тянуло – телефоны дежурных молчали.
Воспользовавшись паузой, Паша спросил:
– Васильич, не знаешь ничего про вчерашний поджог? Ларёк на Мирной.
– Я сегодня с тобой заступил. Откуда мне знать, что там вчера было?
– Ну, может быть, слышал…
– Шпана вроде какая-то подожгла, – ответила Эля, не отводя глаз от экрана айфона.
– Просто… Помните, в прошлую смену мне позвонила женщина и оставила сообщение про горящий ларёк?
– И что? – нехотя повернулся капитан.
– Так это тот самый ларёк, на Мирной.
– Он второй раз, что ли, горит? – не врубился Васильич.
– Да нет же. Когда в первый раз сообщили, он не горел. Позвонили в субботу, а случилось это в понедельник.
– И что? – капитан зевнул и выжидающе уставился на Пашу.
– Он хочет сказать, что ему позвонила предсказательница будущего, – рассмеялась Эля.
– Ааа, – Васильич сделал вид, что понял. – Тогда если твоя ведунья ещё раз позвонит, спроси у неё, когда нам зарплату поднимут.
– Есть тут кто? Парни, киньте мне ключи от 413-го, – послышался знакомый картавый голос.
В окошке дежурки засветилась широкая улыбка Сани Шаранова из убойного. Это был энергичный парень с живыми глазами и ранней сединой, разбавлявшей густые каштановые волосы. В управлении действовало негласное правило: в убойное отделение брали самых достойных. И Саня подходил по всем параметрам. Несмотря на свой молодой возраст, он был не по годам рассудительным, с цепким умом и весёлым нравом. Он часто подтрунивал над коллегами, и в то же время в нём чувствовались некая уверенность и спокойствие.
Паша вскочил с места и метнулся к сейфу с тубусами. Эля молча проводила его удивлённым взглядом. С чего такая прыть? Паша подал Шаранову тубус с нужным ключом и как бы между прочим поинтересовался:
– У вас на этаже ничего не говорили про вчерашний поджог?
– Вроде как отработали парни. По видео малолеток установили. Что с них взять? За пару косарей они и не такое сделают.
– То есть это не просто баловство?
– Так, скорее всего, торгаши не могут территорию поделить. А тебе-то зачем?
– Да-а… просто. Вкусные хачапури там.
– Боишься, что пирожки подгорели? – прищурился Саня и быстрыми шагами направился к лестнице.
Больше Паша об этом происшествии никого не стал спрашивать. Может, и вправду совпадение.
Не время думать про лаваши, надо бы сосредоточиться на будущем разговоре с Мирой. Как сообщить, что её муж приводит в их дом другую? И надо ли? Возможно, Мира знала и потому решила уйти от него. Да, тогда всё понятно. Только зачем ей прятаться? Обычно женщины устраивают неверным мужьям бурные скандалы и разборки. Хотя кто знает, что бывало за дверьми их семейного гнёздышка? Да и Мира не была обычной женщиной в Пашином представлении.
Снег перестал идти, алкоголики добралась до винных магазинов, и новые сутки пошли в привычном режиме: скандалы, шумные соседи, побои и пьяные ссоры, воришки в сетевых магазинах.
– Слушаю. Алё, вас не слышно. Слушаю вас, говорите громче! – почти кричала в трубку Эля. Потом со злостью швырнула на стол трубку, телефон жалобно звякнул. Она сдула светлую прядь с лица и выпалила: – Да что за уроды?! Достали уже звонить и молчать. Бесят! А может, у меня с линией что-то или телефон сломался?
– Ещё бы. Конечно, сломался. Так казенное имущество швырять! – покачал головой Васильич.
Эля бросила на него гневный взгляд:
– Тогда сам садись и отвечай на такие звонки.
– Мне не положено, – спокойно ответил капитан, протирая уставшие глаза. – В должностных обязанностях не прописано. А вам, сержант, надо быть более приветливой. Всё-таки лицо… вернее, голос полиции.
Милославская покраснела от возмущения.
Паша не горел желанием выслушивать Элины бранные тирады. Материлась она похлеще мужиков, а в ярости – и вовсе была неудержима. Потому её и ставили в смену с Васильичем. Того было ничем не пронять, в такие моменты он отводил глаза и, казалось, врубал в голове музыку, которую слышал только он.