– Первое, запомни, Костя, «Бэкфайр» – это их условно придуманный тормоз, заковыка, а вот вторая позиция меня занимает больше всего. На этом мы сильно отыграем свои позиции!
– Не знаю, Леня, что в этом такого? Просто вынести за рамки и договориться в будущем, тем более по такому незначительному виду вооружения.
– Не понимаешь ты, Костя, потому что это как раз то самое, что сможет подтолкнуть и ускорить подписание договора. Крылатые ракеты – наше супероружие. Ладно, не ломай голову, они не твоего ума дело! Этот второй пункт их позиции сейчас меня более всего интересует. Ты же помнишь заседание политбюро, когда мы утверждали Устинова министром? Вот тогда, после этого заседания, я с Митей и говорил про эти самые крылатые ракеты, и он мне клятвенно обещал, несмотря на свое новое назначение, лично контролировать их. От Рябова тогда толку было мало. Год прошел, а я ничего не слышу про этот снаряд. Все молчат. Может, и дела никакого нет? – закончил он, адресуя все накопившееся раздражение своему давнему доверенному соратнику.
– Дадим поручение Устинову от Секретариата ЦК сделать сообщение по этому вопросу. Заслушаем и примем меры. Я теперь вспоминаю. В прошлом году, в декабре, было постановление Совмина по этим крылатым ракетам. – Черненко скромно посмотрел на генсека.
Брежнев не ответил, напряженно думая о чем-то, потом встал и прошелся по кабинету, остановившись перед окном, заледеневшим от мороза на улице.
– Вот что мы сделаем. Текст письма меня устраивает, только пусть оно пока полежит, отправим немного позже. – Вернулся за письменный стол, поднял телефон и сказал: – Передай поручение Рябову подготовить справку о состоянии дел по «Болиду». Прямо сейчас. – Сделал паузу, размышляя, потом решительно приказал: – Согласуйте встречу на 16 часов с Андроповым! – Он обернулся к Черненко: – А теперь перейдем к повестке политбюро.
Ответное, твердое и местами резкое письмо Л. И. Брежнева было направлено 25 февраля, а по горячей линии, предназначенной для использования в чрезвычайных ситуациях, через неделю, 4 марта, пришел ответ.
На московском пункте этой линии, в подвальных помещениях Кремля, дежурившие офицеры КГБ, недостаточно квалифицированные в дипломатическом лексиконе переводчики, которые не владели тонкостями языка политеса, сделали поверхностный перевод телетайпов, который привел к нервному стрессу генсека и сильно осложнил ситуацию.
После обмена письмами последовал в марте визит Сайруса Вэнса в Москву с пакетом новых предложений и инициатив, но стороны даже не смогли начать переговоры. СССР решительно и твердо отклонил новые позиции. Американцы получили дипломатической «мокрой тряпкой» по лицу.
Вслед за этим на заседании Политбюро ЦК КПСС «Об итогах переговоров с госсекретарем США С. Вэнсом» Брежнев выступил по этому вопросу: «Из выписки протокола заседания Политбюро: «резко негативно высказался по поводу антисоветских высказываний Дж. Картера о нарушении прав человека в СССР и о важности завершения работы по новому соглашению об ОСВ на базе владивостокской договоренности».
Теперь, после рекламной шумихи по всему миру, которая сопровождала эту мартовскую инициативу Картера, возвращаться во «владивостокскую колею» для него, по соображениям международного престижа и политического расклада сил, выглядело бы как поражение и отступление. Это опрометчивое решение Картера в феврале 1977 года было романтическим порывом фермера с юга, который неожиданно, волей судьбы, стал президентом США, а его искренние стремления к более быстрым и радикальным шагам в области разоружения привели к обратному результату: напряжение в мире стало нарастать, а переговоры окончательно остановились.
Февраль 1977 года. Москва. Кремль. Председателю КГБ СССР Ю. В. Андропову из канцелярии Генерального секретаря ЦК КПСС сообщили, что Брежнев приглашает его приехать к 16 часам.
В назначенное время Юрий Владимирович, обеспокоенный этим внеплановым вызовом, вошел в кабинет генсека, сразу отметив, что тот находится в хорошем расположении духа.
– Здравствуй, Юра! – привычно начал генсек. – Ну, что там, у наших чекистов?
– Добрый день, Леонид Ильич! У меня несколько предложений по личному составу, информация о ходе переговоров по ОСВ-2 по нашим каналам и записка, отчет о работе Комитета госбезопасности за 1976 год. – Андропов расстегнул молнию на папке и достал документы.
– По личному составу и записку ты можешь оставить, я почитаю, а вот информацию по переговорам даже смотреть не буду. Громыко каждую неделю мне дает свои отчеты, да только толку мало от них. Заглохли переговоры, и неизвестно, когда все сдвинется. – Брежнев вопросительно посмотрел на Председателя КГБ СССР. – Ну, вот сам скажи, что там такого нового в твоих разведческих информациях?
Слегка задетый тоном генсека в адресованном ему вопросе, с подначкой на слове «разведческих», Андропов тем не менее еще более мягче начал докладывать:
– Из наших американских источников абсолютно ясно, что новая администрация запустила на весь мир пропагандистский блеф о своем стремлении увеличить потолок уровня сокращения арсеналов на переговорах. Эта позиция не имеет ничего общего с владивостокскими договоренностями и затягивает надолго в болото обсуждений и отдаляет подписание на неопределенный срок. – Председатель КГБ СССР несколько часов изучал последние материалы ПГУ и хорошо знал положение вещей.
– Во вчерашнем письме от президента Картера определенно сказано, что он хочет. – Брежнев досадливо поморщился.
– Знаю об этом, – подтвердил Андропов, – профессор сталкивает его вправо, мотивацию мы знаем. Я имею в виду Бжезинского.
Брежнев перебил его, махнув рукой, дескать, это все известно.
– Мы смотрели с Костей этот пункт для политбюро. Я расцениваю письмо Картера как оскорбительное. Сегодня вообще не мог заснуть, да еще вечером рука разболелась. – Брежнев замолчал, придавая значение своим словам. – Мы пошлем их куда подальше с их новыми предложениями. Мое ответное письмо подготовили. – Он потянулся и дотронулся до красной папки и, внезапно изменив тон, сказал: – В его послании меня заинтересовало вот что, – достал текст письма и нашел нужное место, – они вывели за рамки договора обсуждение вопроса по крылатым ракетам. Это что же, они и в мыслях не держат, какое оружие мы можем поставить на вооружение? – Леонид Ильич сделал упор на слове «какое».
– Нам пока нечего противопоставить им, кроме ракет средней дальности РСД-10 «Пионер»[32], сейчас у нас пока 18 пусковых устройств, но через два года их будет более 100. Их называют на западе «Гроза Европы», «SS-20 mod.1 Saber». Первым эту опасность понял канцлер Коль и поднял волну. Однако американцы не обращают внимания на протесты в Европе и продолжают гнуть свою линию на переговорном процессе.
Юрий Владимирович остановился, пристально глядя на генсека, и продолжил, развивая свою мысль:
– Их устраивает театр военных действия в Европе, за океаном, подальше от себя. Наши «Пионеры» не сделали погоды на переговорах. Мне понятна их позиция по этому вопросу, с их баз «Першинги» нас достают, а мы можем лишь Европку пощекотать. Не везти же наши изделия на Камчатку, чтобы американцы зашевелились.
– Вот-вот! Это я уже где-то слышал. Едкое замечание! – Брежнев задумался и неожиданно спросил: – Юра, а почему тишина о нашем новом изделии, о «Болиде»? Рябов зациклился на Ту-144. Устинов от меня лично в прошлом году получил указание запустить и курировать этот проект, но тоже молчит. Как будто нет и в помине. Знают ли о нем там, на Западе? – Леонид Ильич сделал паузу и, как бы отвечая себе, сделал предположение: – Если судить по вчерашним предложениям, то они крылатые ракеты большой дальности хотят обсуждать за рамками ОСВ-2, во вторую очередь, а это означает, что их не беспокоит такое положение вещей.
Андропов воспользовался этими длинными риторическими вопросами, чтобы собраться с ответом, который был широк, а отвечать генсеку надо было собранно и коротко:
– По информации ПГУ, американцы знают, что мы знаем о них, и не менее хорошо знают, что делается у нас в плане оборонных разработок. Однако по нашему изделию «Болид» у них полной информации нет. Наши аналитики делают вывод, что это связано с тем, что они не ведут свои собственные разработки по данному типу, соответственно и нет интереса к такому виду вооружения. Да им это и не нужно, они обложили нас базами и достать могут даже простыми, более дешевыми дозвуковыми ракетами. В этом направлении работают только французы.
После этих слов Леонид Ильич встал и прошелся по кабинету, поглядывая на прихваченные морозом окна.
– Работают только французы! – повторил он слова Андропова. – А наши? Работают или нет? Вот Рябов подготовил справку по этому изделию, – он вернулся к столу и взял сколотые листы бумаги, – пишет, что проект подходит к завершению, однако в связи с новизной испытывают сверхтрудности. Некоторые компоненты для нее еще даже не придуманы и не существуют в природе!
Брежнев снова уселся в кресло и повторил свои последние слова:
– Не придуманы и не существуют в природе! Ты видишь, как поворачивается дело? Митя год назад сказал, что скоро запустит их в производство, а этот пишет, что еще нет в природе!
Андропов хотел было возразить генсеку, но передумал, он понимал, что даже легкие негативные упоминания об Устинове могут иметь далеко идущие последствия.
– Только в США недавно начали производить нужные нам полупроводники, – Брежнев снова заглянул в бумагу на столе, – ага, вот, они называются операционные микросхемы, необходимые для «Болида», и вот еще целый список необходимых вещей. Я помню, в твоем отчете было написано, что нам удалось закупить целую производственно-технологическую линию с запасом сырья по этим микросхемам. Это так? Это точно или что-то опять не так?
Андропов последнее время постоянно ожидал этого вопроса и, как смог, давно подготовился к нему. Его самый лучший агент, «шлюзовик»[33], Мюллер сделал невероятное, смог выкупить эту суперсовременную линию и получить разрешение на вывоз, минуя КОКОМ[34], однако ситуация сложилась напряженно-опасная, агенты ФБР[35] почти вплотную подошли к нему, и Мюллеру пришлось стремительно покинуть Северную Америку.
Все дела он передал присланному сотруднику ПГУ КГБ, молодому офицеру, которого сам Андропов не знал, но дал свое разрешение «подхватить» все наработки Мюллера под влиянием уговоров со стороны высокопоставленного партийного руководителя. Не секретом было, что этот молодой сотрудник был его сыном, и он зубами вцепился в это «плевое» дело, которое предвещало досрочное присуждение очередного воинского звания и карьерный рост.
Дело-то было действительно простое. Добросовестно отработать подготовленные Мюллером связи, контакты с поставщиками, продемонстрировать волю, контролировать и проверять точность отгрузки на корабль именно этой, запрещенной к экспортированию производственной линии с запасом силиконового сырья и, как следует попотев и не дав себя «развести», вернуться в Москву получать награды. Все получилось до безобразия на оборот. Сын партийного чиновника, новоиспеченный «вышкой»[36] лейтенант, приехавший завершить эту крупную сделку Мюллера, «загулял» на загнивающем Западе, благо, в фирме Мюллера были большие деньги, и провалил задание. Попросту, его обвели вокруг пальца, надули, подсунули первую, давно устаревшую производственную линию «Mk Z», которая даже и не числилась в списках КОКОМ, вместо «пробитой» Мюллером «Mk XL High», работающей исключительно на армейскую электронную комплектацию.
В Москве, когда подмена была обнаружена, разгоравшийся скандал был с трудом потушен, деньги списали, устаревшее оборудование срочно вывезли в провинцию, с глаз долой, на завод полупроводниковых приборов, а молодой сотрудник, как и было ему обещано, получил внеочередное звание и карьерный рост.
Теперь вот предстояло держать ответ перед первым лицом государства за этот возмутительный факт в работе всей его организации.
– Линия устарела к моменту прибытия и длительного монтажа. Недавно только удалось получить первые образцы.
Леонид Ильич знал, что у Андропова произошел крупный провал с этой операцией по поставке, об этом вопиющем инциденте у него лежала докладная записка из Академии наук, ревизионные заключения Госплана и детальное мнение Совмина СССР. Хорошо зная, что причиной «облома» была профнепригодность того самого молодого сотрудника, сына его старого знакомого по партийной работе, однако, задавая этот вопрос, он хотел расшатать позиции главного человека в государственной безопасности страны и подготовить тем самым почву для квалифицированного вброса своей темы.
Леонид Ильич, уже вторые сутки обдумывающий план решения проблемы с американцами, был уверен, что, отдав этот приказ, он получит желаемое действие и максимальный результат, только исходя из характера и системы мышления Юрия Владимировича Андропова.
– Это так записали! – тихо сказал генсек.
– Сказать более точно пока невозможно, но меры по модернизации принимаются. Может быть, обсудить этот вопрос на секретариате или в рамках отдела ЦК с приглашением ответственных лиц? Только что это даст, в практическом смысле этого слова? – Андропов остановился, видя, что генсек хоть и продолжает его слушать, однако едва уловимые сарказм и пренебрежение, промелькнувшие на лице, заставили сделать вывод о том, что он знает все подробности этого дела.
Андропов выпрямился в кресле и немного поводил плечами, показывая, как он сильно устал от всего. Продолжил, пытаясь отвлечь от этой скользкой темы, другим тоном:
– Из министерств постоянно идут заявки в Государственную комиссию по военно-промышленным вопросам, все хотят получить новейшие западные разработки, технологии, машины, механизмы, комплектующие. Мы, исходя из этих заявок, каждый год составляем разведывательный план. Реализацией занимается управление «Т» (научно-техническая разведка) Первого Главного Управления КГБ. Ежегодный бюджет госкомиссии составляет 12 миллиардов французских франков. Такие большие деньги позволяют нам успешно получать необходимую информацию… – Андропов достал свой блокнот и зачитывал оттуда цифры.
Краем глаза он заметил, что генсек открыл ящик стола и достал блокнот для поручений.
– Нет! Хорош! – вдруг неожиданно и резко перебил его Леонид Ильич. – Надо сделать так, чтобы они знали, и знали на полную катушку, вот тогда-то они присядут подписать договор! – И приготовился пометить в своем блокноте для поручений.
Юрий Владимирович понял сразу, что хочет сказать этой фразой Брежнев, но признаться себе в этом он отказывался. Волна тяжелого страха прошлась по всему телу, сверху вниз, и засела в копчике, отчего он дернулся и изменил позу на стуле.
– Кто должен знать? – быстро, почти скороговоркой, хриплым шепотом выдохнул он, наперед зная, что конкретного ответа не будет.
Брежнев закрыл блокнот, сделав запись, и, положив его в ящик письменного стола, поднял на председателя глаза.
– Сам знаешь, кто и каким манером! Чего спрашиваешь, если все знаешь сам! – недовольным, слегка брюзжащим голосом отозвался генсек.
Андропов, чувствуя, как его начинает колотить мелкая дрожь, постарался сконцентрироваться, лихорадочно соображая, как оттянуть конкретный приказ от первого лица державы. «Нет, эта днепропетровская глыба не прошибаема! Его не своротить! Если принял решение, то прет трактором!»
– Леонид Ильич, тут надо хорошо подумать. Какого рода и какой степени информацию им дать? Как обставить все это? Рябов недавно стал секретарем по этим вопросам, не вполне владеет материалом и, что немаловажно, молодой еще в таких делах. Главное, как воспримет это Устинов, он же встанет на дыбы! – Андропов начал старательно проверять границы желаний Брежнева, стараясь понять для себя, где кроется опасность в этом, как он хорошо понял, уже окончательно утвердившемся у генсека, принятом решении.