Мичман вскочил, волнуясь. Огладил тужурку. Прочистил горло.
– Господа, я подумал…
Командир подождал. Улыбнулся ободряюще:
– Ну что же вы, голубчик? Продолжайте. Подумать иногда даже штафиркам не возбраняется, а уж вам и сам Бог велел.
– Всеволод Федорович, надобно принимать бой. Я полагаю, необходимо идти на прорыв, пытаться уйти в Порт-Артур.
Сел, краснея.
Офицеры поднимались один за другим, говорили о том же.
Командир помолчал. Перекрестился.
– Ну что же, так тому и быть. Офицеров по механической части, прошу сделать все возможное, чтобы обеспечить полный ход хотя бы в девятнадцать узлов. Поговорите с кочегарами, с машинной командой. От всех господ офицеров и экипажа жду, что исполните свой долг до конца. Выход назначаю в одиннадцать часов. С Богом.
В ушах еще гремели оркестры английского и французского стационеров, провожавшие крейсер на безнадежную схватку.
Море было спокойным и безмятежным; ластилось к крейсеру, поглаживая борта зелеными лапами. Фок- мачта царапала синеву, словно пытаясь оставить последний автограф.
Мичман приник к визиру. Нащупал хищный силуэт японского флагмана. Прокричал:
– Дистанция сорок пять кабельтовых!
Это было в 11 часов 45 минут.
В 11.48 в верхний мостик угодил восьмидюймовый снаряд с «Асамы».
После боя моряки обнаружили оторванную руку мичмана, сжимающую стеклянный осколок – видимо, от оптической трубы.
Все, что осталось от дальномерного офицера.
Битков вскрикнул. Разжал ладонь – синий осколок врезался в пальцы. Поднял ко рту, высосал капельку крови.
– Ты когда-нибудь себе пальцы отрежешь, дарлинг.
Жена сидит у итальянского авторского зеркала. Правит ноготки пилкой: «вжик-вжик». Будто крохотные мирные раковины превращает в хищников.
Ручка пилки облеплена стразами.
– Это вообще-то ненормально, дарлинг. В пятьдесят лет спать со стекляшкой в руке.
– Не твое дело.
– Фи. Хамишь, май хани.
Битков морщится. Задолбали англицизмы к месту и нет.
Вжик-вжик.
– Чего ты их трешь? Сточишь же до мяса. Позавчера делала маникюр.
– И сегодня буду, на двенадцать вызвала мастера на дом.
Сергей Иванович смотрит на бутылку из-под двадцатипятилетнего «чиваса». Наклоняет над стаканом. Остатки едва покрывают дно.
Вжик-вжик.
– Прекрати, достала. Будто мясник нож точит.
– А меня достало, что ты бухаешь с самого утра…
– Хлебало завали.
– … и до поздней ночи. Ходишь потом с опухшей рожей.
– Заткнись, тварь. Своего тренера по фитнесу учи. Если он, конечно, обучаем.
Жена сладко тянется, изгибая спинку:
– О-о-х! И еще как обучаем. Способный мальчик.
– Он тебе в сыновья годится.
– Бред.
– Нет, не бред. Если бы не чистки твои бесконечные… Как раз родила бы в девяностом, и было бы мальчику двадцать пять сейчас.
– Слушай, лучше пей.
Маслянистый виски жжет распухший язык.
– Ты не забыл, дарлинг? Сегодня пати у Васильчиковых.
Битков взрывается:
– Во-первых, у твоих Васильчиковых может быть только пьянка под гармошку по поводу смерти соседской коровы, а никак не «пати». Во-вторых, ты прекрасно помнишь: сегодня мамина годовщина. Я поеду на кладбище.
Вжик-вжик. Точеная ножка качает туфелькой.
Жена никогда не ходит в тапочках. «Фи, это моветон».
Мама ходила в тапочках. Старых, без задников. И с помпоном на левом. А с правого тапка помпон потерялся.
Звякнул «верту».
– Сергей Иванович, это Леня. Я подъехал, стою внизу.
Чертыхаясь, начал подбирать галстук. Плюнул.
– Ты бы хоть в душ сходил. Воняешь, как козел. Не комильфо, дарлинг.
– А ты не нюхай. На работе помоюсь.
– Да-да. И ведь найдется, кому спинку потереть, не так ли? Дай, угадаю. Сегодня у тебя Света? Или эта, черненькая. Галя, да?
– Обе сразу, – пыхтит Битков, натягивая ботинки. Пузо мешает, а ложка для обуви завалилась куда-то.
– Это вряд ли. Обе сразу не поместятся в кабинке. Света слишком жопаста.
– Да уж, тебе до Светочки далеко. Одни мослы. Сточилась об тренера, мать.
Вжик-вжик.
Охранник вытянулся, отдал честь:
– Здравия желаю, Сергей Иванович!
Битков мрачно зыркнул:
– Ты чего, клоун? У нас что, армия тут?
Охранник побагровел. Содрал бейсболку, начал протирать лысину несвежим платком. На столе – тарелка с надкушенной котлетой и стакан с чаем, прикрытый бумажкой. Проблеял:
– Виноват…
– А чего жрем на рабочем месте?
Блеяние перешло в визг:
– Ви-и-иноват. Исправлюсь.
Битков поднялся на пролет. Вспомнил что-то, вернулся:
– Слышь, служивый. Ты подполковником был? В военкомате?
– Никак нет. Я капитаном третьего ранга. Северный флот.
– Да-а? Подплав? Надводник? – живо заинтересовался Битков.
– Я, это. Извините. Замполитом на базе снабжения. В морях не бывал-с.
– Тьфу ты.
– Сережа, ну чего ты кислый?
– Петрович, договаривались же. Я на Тихий океан на две недели. Без отпуска пятый год. А тут в кои веки – без жены, она с подружками своими малахольными в Париж на неделю высокой моды. Не могу я ехать в Тюмень.
– Тю! На Тихий океан, ага. В Тайланд, что ли? Смотри, там транссексуалов море. Не перепутай, ха-ха-ха!
– Да какие… В Находку. Я же теплоход купил. Старенький, но еще фурычит. Ребята ремонт сделали, фотки прислали. Ты же помнишь, у меня мечта.
– Биток, кончай тут мне. Тьфу, то есть не мне и не кончай. Говорю – надо в Тюмень. Они там совсем оборзели, два лярда уже торчат. А ты разрулишь, ты могешь. Давай, а?
– Ну как ты не понимаешь, Петрович! Мы до Камчатки своим ходом, а там уже все заряжено. Вертолет, инструктор. У меня график по часам расписан. Экипаж со всей Находки собирали. Не могу я!
Павел Петрович шарахнул волосатым кулаком по столу – звякнула печатка с бриллиантом о столешницу.
– Все, на хрен. Пропил совсем мозги уже? Русским языком говорю: «два лярда». Закроем контракт – нормальную яхту себе купишь, у меня приятель продает на Канарах. По божеской цене отдаст. А то будешь позориться на пердящем корыте, белых медведей до икоты доводить. Не обсуждается.
– Мне не надо Канары. Мне надо Тихий океан.
– А мне пох, что тебе надо!!! Будешь делать то, что надо мне. Иди, готовься. Билеты на самолет у Светочки своей сисястой заберешь. Свободен.
– Да. Я свободен.
Грохнул дверью так, что со стены слетел бесценный картон в разноцветных пятнах какого-то французского концептуалиста.
– Может, все-таки в ресторан, Сергей Иванович? А лучше – домой.
Водитель Леня доставал из пакета бутылки, складывал на сидении. Понюхал пирожки, поморщился:
– Отравитесь еще, Сергей Иванович. А у вас поджелудочная. И печень.
– Простату забыл. И камни в почках. Наливай.
– Водка, вроде, не паленая. Хотя все равно, вы же отвыкши. Может, в центр мотанемся, в «Азбуку»? Виски куплю вам, закусь нормальную…
– Харе трындеть. Наливай, говорю.
Ухнуло горячим комком, желудок растерялся и присел.
– Ы-ы-ть. Забыл уже, чем родной народ живет. Наливай.
– Вы бы хоть пирожком-то…
– Сам их жри. Я кошек не люблю. Ни так, ни в пирожках.
– Скажете, тоже…
Отпустило, вроде.
– Понимаешь, Леня. У меня мечта. Про океан. Я в детстве стекляшку нашел, синюю. Вот эту.
– Да я в курсе. Вы уж в десятый раз рассказываете.
– Заткнись! Наливай. И слушай. Я ведь через нее посмотрю – и вижу… Волны! Небо! Альбатрос – высоко-высоко. И я! То у Колумба – первым землю замечаю. То с Одиссеем гребу. То Магеллан на моих руках умирает, отравленной стрелой в горло ему… Ярко так вижу – ни в каком кино… А в последнее время – хрень. Сломалась штуковина. Все какие-то яхты, шлюхи крашеные, губернатор белую дорожку строит. Рожи – свинские! Ни пиратов, ни марсовых. Капитанов нет – одни холуи. В золотых мундирах, что твой Киркоров, тьфу. Понимаешь ты меня?! Все. Кончилась мечта. Протрахал я мечту. На говно поменял, в купюрах. На стерве этой женился, по расчету. Детей нет, друзей нет. Думал – на теплоходе, две недели, восстановится все – хрен там! ПэПэ меня в Тюмень загоняет. Все, не могу я больше. Наливай. Пошевеливайся давай, тормоз. Чего зеньки вылупил?
– Не надо так, Сергей Иванович. Я не тормоз. И вам не официант.
– А кто ты? Шестерка.
– Да иди ты, алкаш.
– Что-о?! Что ты сказал? Вернись! Вернись, козлина.
Битков вылез из «бентли», сел на поребрик. Глотнул из горла. Вытащил осколок, посмотрел сквозь него – увидел серое небо, неряшливые тополя.
Завыл, задрав лысеющую голову.
Зазвонил телефон. Встревоженный голос Светочки:
– Сергей Иванович, где вы? Из Тюмени звонят – вас в самолете не было. Павел Петрович тут, как Везувий. Извергнется сейчас.
– В манду.
– Что? Я не расслышала.
– Светочка, у тебя есть ручка и бумага?
– Конечно, я же в офисе.
– Записывай. Пункт первый. Павел Петрович. Хотя нет, какой он первый? Исправь на «нулевой». Записала?
– Да-да.
– Пункты остальные. Света жопастая.
– Что? Плохо слышно.
– Конечно. Где же тут расслышишь, когда жопа уши затыкает. Дальше. Галочка-брюнетка. Этот, как его. Глозман, начфин. Ой, как же я забыл! Ольга Сергеевна из мэрии. И все остальные. Записала?
– Да, только последний пункт не поняла.
– Чего ты не поняла, дура? Вообще все-все-все. Как в книжке про Винни-Пуха. Ну?
– Про Винни-Пуха. Записала да.
– Стой! Вычеркни медведя, он тут точно ни при чем. Вот. А всех остальных обведи кружком. Стрелочку нарисуй. И напиши: В МАНДУ!
– Куда?
– Туда, тля. Откуда мы все взялись – вот туда.
Нажал отбой. Хотел разбить «верту» – не успел. Чертыхнулся, принял звонок.
– Дарлинг, где ты?! Я у Васильчиковых, тут весь бомонд, ждем тебя.
– Вот, блин, чуть главного-то не забыл! У тебя моей Светочки есть номер? Позвони сейчас ей и попроси, чтобы тебя включили в список. И Васильчиковых, и бомонд.
– Какой список, хани?
– Она знает. Конец связи.
Размахнулся телефоном.
Спохватился, набрал зама по безопасности.
– Да, Сергей Иванович? – испуганно.
– Там у тебя утром на вахте стояло мурло одно. Косит под моряка, а сам… Короче, уволь его на хрен. Только сначала сорви перед строем морские погоны.
– Ка… Какие погоны?!
Вот теперь – все.
С наслаждением грохнул телефон об асфальт. Вытащил из замка ключи, закинул в кусты.
Шел вдоль обочины, разбрасывая – паспорт, визитки, кредитки. Швырял купюры, ключи от кондоминиума, от гаража, от загородного дома.
Обручальное кольцо долго не поддавалось.
Достал конверт с документами на теплоход. Подумал. Порвал и разбросал обрывки – ветер унес их в ночь, как мотыльков.
Последним был синий осколок. Сжал, крича прямо в треугольный глаз:
– Ты! Если бы не ты – я бы давно сам на океан уехал! Понимаешь? Сам! А ты мне все картинки показывал, вместо настоящего океана. Скотина ты, врун!
Бросил, пытался раздавить каблуком – мягкая земля приняла. Не дала расколоть.
И пошел вдоль трассы.
На восток.
Навстречу солнцу, которое в тысячах километров отсюда проснулось, сладко потянулось и сбросило сапфировое одеяло Тихого океана.
Изящество, женственность, деликатность, гибкость, партнерство
Число 2 символизирует Луну. Оно имеет женские атрибуты. Вибрации числа 2 гармонируют и образуют хорошие сочетания.
Ольга Рейн
Пятнадцать секунд
Мня звут Брис. Мне 6 лет. Я хршо пишу но прскаю буквы. Мама гврит надо много псать и от рки. Пишу. От руки. Мама говрит надо 100 слв. Уже 30.
День ржденя вчера. Пдрили глобс Луны светящися. Хрошо, но хотел ктенка. Или телскоп. Папа гврит когда я вырсту на Луне будут грда. И я смогу туда полтеть и жыть. Там низкя гравитация и мжно пргть выско. Но нет вздуха и ндо быть в шлеме. А если нос чешеца? Я пробвал папин летный шлм. Тяжлый.
Скро в шклу. Будут взить чрез полгрда в шклу для умных. Уже 95 слов. Слво. Слово.
Ура, все!
Небо над Голландией было высоким, синим, пахло тюльпанами и коноплей. Брис поделился наблюдением с геологом Олесей – та сидела с кислым лицом, морщилась от шума вертолета.
– А красными фонарями оно тебе не пахнет? – съязвила она. – А то там под нами целый квартал.
– Недобрая ты, – вздохнул Брис. – Надо меньше пить. Или хотя бы закусывать, Олесь.
Олеся показала ему на правой руке дулю, а на левой – средний палец, соблюдя дух командного интернационализма.
– Вот этот жест, правый, в Германии означает, что ты хочешь заняться сексом, – прищурился через очки Джошуа Кондрад III («только ДжейСиТри, ребята, я вас умоляю, а кто будет глумиться – накормлю слабительным»). – Не знаю только, принять ли на свой счет, или это ты Бриса или Мариуса манишь. Или… о, так даже лучше – Софию?
– Мы больше не в Германии, – отрезала Олеся, сдвинула на глаза темные очки, демонстративно подняла руки к ушам, сдавила мочки, активируя наушники. – И не в Канзасе, Тотошка.
Откинула голову на сиденье и расслабилась. Брис же смотрел вниз до самого Нордвейка – Антверпен кончился и пошли полоски полей всех оттенков зеленого – мята-лайм- малахит-фисташка-мох-влюбленная жаба. Мама у Бриса была художник-дизайнер, его с детства привлекала к раскрашиванию.
– Хорошо без камер-то, – сказал Мариус. Он тоже вчера изрядно повеселился и вложился в «последний вечер земной свободы» двумя бутылками румынской палинки, которые в сочетании с водкой, скотчем, коньяком и ограничением по калориям сделали свое черное дело – от похмелья страдали все.
А без камер действительно было хорошо – полгода в Кельне и два месяца в Антарктиде транслировались прямиком на платный интернет-канал «Лунные люди» с сорока камер, плюс каждый день кто-то вытягивал короткую соломинку «Точки зрения» и носил камеру на себе.
Брис был одним из тех, кто терпеть не мог этой публичности, но очень-очень хотел в экспедицию, а «Лунные люди» покрывали почти половину расходов и были неиссякаемым каналом частных пожертвований. Но камеры, как миллиарды внимательных любопытных глаз, Бриса неимоверно раздражали. А авторов заголовков и баннеров хотелось долго пинать тяжелыми ботинками лунного скафандра.
Не слабоват ли русский? Господин Мухин блюет после тренировок на перегрузки!
Горячий скандал в столовой холодной Антарктической базы – господин Мухин виртуозно ругается матом! (для объяснения значений популярных русских ругательных слов кликните по красной ссылке, если вам 18+ лет)
Сила Луны и тайные страсти – кто на самом деле нравится этому русскому – украинка (геолог) или испанка (астрофизик)?
Камеры, впрочем, платили Брису взаимностью, на экране он выглядел вечно надутым, хмурым и почему- то слегка косоглазым, хотя в зеркале ничего подобного не наблюдалось.
– Боренька, ну нельзя быть таким неприветливым, ты же свою страну представляешь, – укоряла его бабушка по телефону. – Улыбался бы почаще, а? И вот слушай – я вчерашний день пересмотрела, когда вы выходили за образцами, потом в лаборатории, потом ужинали все вместе… Эта, София-то, испаночка, на тебя все смотрит исподтишка, Борь. Ты отвернешься – а она смотрит… Ты бы хоть ей улыбнулся, а? И для девочки хорошо и для рейтинга твоего. Вас же не только руководство в экспедицию отбирает, а еще и зрители голосуют… И – слушай, Боренька – акцент у тебя слишком сильный, как в старом голливудском фильме про русских. Работай над межзубными звуками и не «рэкай»…
Брис тогда вежливо попрощался с бабушкой – преподавательские инстинкты не изживаются годами на пенсии – и пошел тайком пересматривать «Лунных людей» на перемотке (неужели правда София на него смотрит?) Ничего такого он не нашел, зато снова уверился в своей крайней нефотогеничности и намечающемся косоглазии.