– Благодарю за урок занимательной математики, – звенящим голосом ответил Штефан. – Возвращайтесь.
Мариус, задрав голову, смотрел на Бриса. Брис показал ему два больших пальца и ослепительную комиксовую улыбку. Мельком подумал, что для таких случаев хорошо бы иметь табличку «сарказм» на небольшой деревянной ручке. Потом убрал улыбку с лица и мрачно активировал «геккона».
– Я буду ждать здесь, – жестами показал Мариус.
Брис отцепился от «ровера», шагнул к воронке кратера.
– Дурак безответственный, – с чувством сказала Олеся издалека. – Не пустят тебя больше в космос, помяни мое слово.
– Придется переквалифицироваться в управдомы, – ответил Брис.
– Бери выше – в трактористы!
– Пробы возьми, пока ты там, – сказал Штефан горько. – Это процесс автоматический, много времени не займет.
Брис полез вниз – цепко хватаясь короткими щупальцами, двигая всем телом, как на практике в Голландии.
Срочное включение. Космонавт Мухин пилотирует модуль «геккон» в попытке спасти китайского космонавта. Европейское Космическое Агентство не подтверждает информацию, но, возможно, имеет место нарушение приказа и субординации.
Чем это грозит члену экипажа? Интервью с юристом ЕКА Мишелем Ивановым.
«Я не могу не надеяться» – несколько строчек от жены Женга Го.
На следующие несколько часов мы снимаем ограничение по подписке – подобные поступки принадлежат всем людям, смотрите прямые включения бесплатно!
Брис нашел его на глубине трех километров – он карабкался вниз уже два часа и очень устал. Модуль Женга Го оставлял на стене кратера хорошо видимый след – на отметке – 2600 метров обрывающийся в следы падения. С колотящимся сердцем Брис аккуратно съехал вниз – в стене была глубокая выбоина, на краю которой и не удержался китайский модуль.
Он скатился глубоко в эту боковую воронку и лежал, похожий на изображение вируса под микроскопом – освещенная капсула оператора, вокруг – тонкие ноги и щупальца пробов. Брис подвел «геккона» ближе, сломанный модуль качнулся и Женг Го открыл глаза, вздрогнув всем телом от удивления.
«Он спал, что ли? Или медитировал?» – подумал Брис. Интересно, как сам он бы вел себя в ситуации неизбежной и очень неприятной смерти в холоде вечной тени. Хотя… всегда можно сделать ее очень быстрой, открыв кабину.
Брис помахал китайцу рукой. Тот бледно, вымучено улыбнулся и помахал в ответ. Брис вдруг понял, что для Женга ничего не изменилось от того, что Брис его нашел. «Геккон» не сможет утащить наверх китайский модуль. Ни у Женга, ни у Бриса не было скафандров – они бы просто не поместились в тесных кабинах. Вокруг стояла непроглядной водой вечная темнота, самая кромешная во всей известной Солнечной системе. Вакуум. Ледяная ночь.
Они оба были заперты в своих герметичных пузырях – две точки света, два существа, одно из которых могло двигаться, другое – нет.
Брис передал координаты найденного искалеченного модуля, описал ситуацию. София ойкнула, Олеся грязно выругалась. Остальные молчали. Потом Штефан откашлялся, сказал, что свяжется с китайской стороной.
– ДжейСиТри, – позвал Брис.
– Да, Брис, – отозвался тот похоронным голосом.
– Сколько… сколько у нас было бы времени? Если мы откроем модули? Женг заберется ко мне, я герметизирую «геккон», восстановлю давление и уровень кислорода?
– Пятнадцать секунд, – сказал Джей. – Ну, если удача прокачана у обоих, может еще секунда-две.
– Что-то маловато, – сказал Брис. – А под водой я до ста считаю… Это из-за холода?
– Торговаться со мной собрался, что ли? Холод неважен, в вакууме тепло тела быстро не уходит. За пятнадцать секунд расходуется весь кислород в крови. Под водой у тебя полные легкие воздуха. А тут надо полностью выдохнуть, полностью, понимаешь? Иначе у тебя и пяти секунд не будет, прежде чем кислород в вакууме расширится и порвет изнутри твои легкие в фарш. Ты меня понял, Брис?
– Я тебя понял, – ответил Брис, напряженно считая.
– Упрямый осел, – сказал ДжейСиТри издалека.
Открыть капсулы – одновременно – четыре-пять секунд – Женгу напрячься и прыгнуть – Брису поймать – шесть-семь секунд, закрыть капсулу – нажать кнопку подачи кислорода – четыре. Или пять. Или шесть секунд. Разница в секунду. Но если все – по нижнему пределу, то оба выживут, если по верхнему – оба погибнут.
– Китайское руководство запрещает Женгу Го соглашаться на подобное безумие, подвергая другого космонавта – тебя, Брис – неоправданному риску, – объявил Штефан.
– Ну, он об этом-то не знает, – тихо сказал Брис.
Женг смотрел на него из своего пузыря. Не отрывал взгляда. Наверное, думал, что Брис – последнее, что он увидит.
Брис подвел «геккон» как мог близко. Если упереться стеклом в стекло – можно стучать морзянкой. Через несколько минут он понял, что сделать этого не сможет – габариты модулей несовместимы. Брис весь взмок, и система контроля воздуха на полсекунды сплоховала, перестраиваясь – прозрачный пластик покрылся туманом дыхания.
– Эврика! – сказал Брис и отключил ее.
– Что, что Эврика? – взволнованно спросил голос Олеси.
– «Эврика!» – воскликнул Архимед, что означает «я нашел!» – сказал Брис, усиленно дыша на стекло.
«15 секунд» – написал он на стекле, в последнюю секунду вспомнив, что писать надо зеркально. Набросал открытый овал капсулы и человечка с крестиками вместо глаз. Туман его дыхания почти тут же исчез, но Женг впервые оживился в капсуле напротив, поняв, что они могут общаться. Он повозился с настройками, что-то переключил и пластик тут же запотел изнутри.
«Слишком мало, – написал он. – ОПАСНО!» И нарисовал двух человечков с крестиками вместо глаз. Показал пальцем на себя, потом на Бриса. Высунул язык, запрокинул голову – я умер, ты умер, мы умерли и остались в темноте, замороженные и вечные – тела не разложатся.
«15 секунд, – написал Брис. – Открыть. Ты прыгаешь. Я ловлю. Закрыть».
Женг помотал головой – нет. Потом написал «нет» на стекле. Потом написал какой-то иероглиф, наверное, тоже «нет».
– Упрямый, – сказал Брис. – Как его жену зовут?
– Ксуеман, – отзвалась София. Брис представил, как они все сидят на базе – нервно, сжимая планшеты, не двигаясь. К сцене бы подошла тревожная музыка, – решил он.
– А говорят у китайцев имена короткие, – вздохнул Брис. Написал на стекле «Ксуеман». Потом написал «Мама. Папа.»
Женг закрыл глаза, стараясь не заплакать.
«Жизнь стоит риска!» написал Брис свой последний довод и подождал. Наконец Женг открыл глаза и кивнул. Брис улыбнулся.
– Олеся, слухай сюды. Если все получится – в кабине нас будет двое, и щека к щеке с китайским товарищем я управлять «гекконом» не смогу. Я извиняюсь заранее, что вас ставлю в такое положение – но вам придется залезть в систему управления и удаленно меня отсюда вытащить… И желательно побыстрее, потому что кислород мы будет вдвоем жечь очень быстро… перевожу на дистанционный контроль. Я весь твой, девочка моя!
– Я вне себя от счастья, – невесело сказала Олеся где-то в другом мире – там, куда Брису очень хотелось снова попасть.
«Нужно выдохнуть! – написал Брис китайцу, – ПОЛНОСТЬЮ!»
И показал пальцами цифры – 5-4-3… Дальше не дошел – кабина китайского модуля дрогнула, наверное, у Женга сдали нервы – и открылась. Брис активировал свою и сосредоточился на дыхании. Кабина открылась в лунный вакуум, в минус двести вечной тени. Холод сдирал с Бриса кожу, каждая клетка кричала, задыхаясь. Женг прыгнул – его нога сорвалась, Брис уже видел, что не допрыгнет, несмотря на 1/6 земной гравитации – из всех сил дернулся вперед и попытался его поймать. Ухватил за волосы, потянул, сам теряя сознание – попытался вдохнуть, но вместо воздуха было ледяное ничто. Брис дернулся назад, не отпуская Женга, ударил по «закрыть», не успел включить герметизацию-давление-кислород – палец соскользнул, темно.
Брис думал, что смерть – это как в лунном кратере. Холодно и ничего. И растворяешься в темноте, и все уходит, и страдание исчезает вместе с мучительным желанием жизни.
Но тут он сразу понял, что жив – страдание никуда не делось, болело все – голова, глаза, легкие хрипели и жаловались. Сильно ломило кожу, будто вся она стала больным зубом, размазанным по поверхности всего тела. Было жарко и тесно. Негромко звучал бодрый ритмичный мотив без слов. Брис качался и подпрыгивал.
Он открыл глаза. «Геккон» без всякого его участия лез вверх, туда, где был солнечный свет, ярко-белый на изрытом метеоритными оспинами склоне кратера де Герлах. Женг, прижатый к Брису грудь к груди, застонал и очнулся – Брис не мог шелохнуть головой, чтобы посмотреть на него, места не было.
– Жарко, – наконец, сказал китаец. – Кажется, система охлаждения не справляется.
Брис засмеялся – они оба истерически хохотали, пока в наушниках беспокоилась Олеся, поздравлял их с успешной спасательной операцией Штефан, ДжейСиТри кричал, что «Лунные Люди» порвали все рейтинги, собрали денег на постройку трех лунных баз и возвели Бриса в ранг героя, а со дня на день могут рассмотреть сонм святых. София ничего не говорила, только тяжело дышала.
– Как я рад, что на нас эти… подгузники, – сказал Брис, что было ошибкой, потому, что и он и Женг тряслись от лихорадочного смеха еще минут пять.
– Пятнадцать секунд – это довольно много времени, – сказал Женг. – За них можно спасти человека на луне…
– Или убить, – предложил Брис.
– Можно забить гол. Решающий…
– Приготовить полезный смузи с морской капустой, буэ…
– Влюбиться в женщину…
– Совершить открытие…
«Геккон» лез вверх.
Меня зовут Брис Мухин, мне тридцать шесть лет, я рдился и вырос в России, учился в Москве и Оксфорде, стажровался в Кельне.
Меня попросили написть небольшое обращение – «слов сто» – и я в зтруднении – если я стану шутить, то могу принизить ситуацию, выставить себя глупцом, и к тому же у меня сообразное чувство юмора. Если буду говорить прочувствовано и срьезно, то мы утонем в пафосе.
Я выберу беспроигрышный вариант – великие древние мудрецы наговрили много умного, прекрасно подходящего к любой стуации. Конфуций сказал: «Три вещи никогда не возвращаются обртно – время, слово, возможность. Поэтому: не теряй времени, выбирай слова, не упускай возмжность.»
По времени – я никогда не думал, какими длгими могут показаться пятнадцать секунд, и сколько может в них помститься – движений, решений, адреналина, холода.
По возможности – мы, человечество, наконец переврнули страницу, на которой застыли в семидесятых, когда казалось – сады на Марсе вот-вот качнут ветками. Этого не слчилось, когда обещали фантасты – но в пробах из кратера – вода. Много воды. Для людей, для ракет, для жизни, которую мы можем принести туда, где ее никогда не было.
Сейчас я поднимаю глаза от экрана, на котором пишу и вижу, как солнце отражается от лунной пыли.
Пройдет одна и две десятых секунды – и вы увидите этот свет на Земле. Вот они, новые возможности – для всего человечества. Для нас.
По словам – я уже почти вдвое превысил сотню.
Ура, все!
Тимур Максютов
Шенандоа
Реки были полноводны, леса приветливы, а клен щедро делился соком. Стрелы не знали промаха, дичь сама шла в силки; дети были сыты, воины храбры, а девушки прекрасны, как утренние звезды.
Обрадовался Маниту, что все так хорошо устроилось, и решил отдохнуть. Выкурил трубочку да улегся спать в своем типи, стенами которому – облака.
Тогда истекло для алгонкинов Время.
Злая рыба Номак всплыла из мрачных глубин и обрушила небесный огонь на землю. Пылали леса, заживо горели люди, и даже камни расплавились, плача от нестерпимого жара. Тот, кто выжил в пламени, не мог утолить страшную жажду, потому что вода всех озер и рек стала горькой, превратившись в черную желчь. Кожа покрывалась волдырями и сползала, словно у линяющих змей; матери рыдали над трупами детей, и со слезами вытекали их глаза.
Когда Маниту проснулся, то увидел вместо озер и лесов поседевший от горя пепел.
Причитая, ходил бог по земле, не узнавая ее. Ни пения птиц, ни счастливого смеха, ни звона тетивы, ни плеска весла – только обезумевший ветер завывал от ужаса.
Среди мертвого пространства стоял Последний Воин, держа на руках тело любимой.
Бог умолял о прощении, но Воин не стал его слушать.
– Ты не смог защитить твое и мое, Маниту. Ты бросил нас в час беды. Не нужны теперь мне ни ты, ни твой мир.
Сказал эти жестокие слова и пошел, неся свою тяжелую ношу. Тонкие руки любимой раскачивались в такт шагам Последнего Воина, а волосы ее касались серого пепла, становясь седыми.
Бобби Бор, горный инженер
Конструкторы «Феникса» думали о чем угодно: запасе прочности, радиационной защите, надежности жизнеобеспечения; о рациональности, компактности и разумной экономичности. Они подсчитали каждый квадратный дюйм и заняли его датчиком; они, умники, взвесили каждую унцию и напихали в нее всяких полезных штук.
Они думали о чем угодно, кроме главного: лететь-то людям. Живым, нормальным, психованным людям.
Что? В экипаж не берут психованных, говоришь? Иди на задний двор. Иди, а не переспрашивай. Видишь бочку из-под удобрений? Видишь или нет?
А теперь полезай в нее. Чего морщишься? Да, воняет. Знаешь, как воняет в корабле? Ха-ха, стерильная чистота. Через месяц в каждом патентованном фильтре поселяется синяя плесень. Ей плевать на ваши патенты, она их не читала. Она не умеет читать, ей нечем, у нее нет гребаных глаз. Зато она умеет вонять. Нет, вот так: ВОНЯТЬ. Смердеть. Зловонить.
Ну что, как тебе в бочке? Тесно? Это ты врешь, дружок. Объем бочки – хогсхед. А в этом мешке полужидкого дерьма, которое ты называешь своим телом – семнадцать имперских галлонов. Что это значит? О, как натужно скрипят твои несчастные метрические шестеренки в европейских мозгах! Это значит, что таких, как ты, в бочке поместятся трое, если рационально разместить.
Если собрать со всей моей Австралии диких собак динго, добавить пекинесов и ротвейлеров, и остальных гавкающих кабысдохов, то сколько получится? Хватит мямлить. Много собак получится, понял? А космические конструкторы съели ДВА раза по много в вопросе рационального размещения. Так что не ной, а радуйся комфорту.
Теперь я накрою твою бочку крышкой и приварю. Чтобы у тебя не возникло соблазна выскочить. Из космического корабля запросто не выскочишь. Хотя многие пытались – без скафандра и даже не побрившись.
Какая еще клаустрофобия? Тебя же отбирали лучшие врачи планеты, ты – идеальный образец млекопитающего. Тебя готовили два года. Никаких клаустрофобий, даже на перхоть не рассчитывай.
У тебя есть человек, которого ты терпеть не можешь? Тот сопливый мальчик из детского сада, который с аппетитом кушал козявки и всех угощал? Или твоя учительница математики – полоумная грымза, которая тебя лупила головой в дроби. Помнишь ее? Судя по сопению, помнишь. Так вот. Они подселяются к тебе. Туда, в бочку.
Что ты воешь? Мы же вместе подсчитали: там навалом места, хватит еще двоим. А мальчик и училка – это всяко максимум полтора. Вы шикарно расположитесь. Так что запихну к вам твоего сержанта из учебки. Того, по кличке «метр в берцах в прыжке». Помнишь, как он орет? Ты еще все время удивлялся: откуда так много крика в этом навозном шарике?
Представил?
Так вот, твоя бочка – просто оранжерея божьих одуванчиков по сравнению с космическим кораблем «Феникс». В котором легче всего тому, кто немедленно, сразу после старта с лунной орбиты, догадался разбить башку о кремальеру или хотя бы выдавить себе глаза. Потому что стоит разжмуриться – обязательно наткнешься на члена экипажа, одного из пятнадцати. И они все орут и жрут козявки горстями. И так тринадцать месяцев.