Она демонстративно швырнула паспорт, принципиально отвела взгляд в сторону от сотрудника, регистрирующего её на рейс, и стала ждать посадочного. Ей распечатали талон и направили в нужную зону: – Мисс Эрран, место 23 Б. Стойка вылета 21.
– Черт, в эконом классе и ещё почти в хвосте! Я потом напишу о вашей компании… —она возмущалась.
Дальше, словно на телевизоре, переключили канал: перед глазами предстал отец, он шёл по коридору поликлиники, белый халат развивался от быстрого шага, он приближался к двери с табличкой «Палата 2» и как только схватил за ручку, чтобы открыть, кто-то снова щёлкнул кнопку пульта. Теперь в самолет заходили люди – в узком проходе Боинга толкалась и мисс Эрран. Всем своим видом, пока стояла в очереди, она показывала, как ненавидит запихивающих на верхние полки ручную кладь пассажиров. Как ей невыносимо смотреть на зевак, перепутавших цифры в посадочном, что теперь судорожно тормошат других пассажиров, чтобы поменяться. Было видно, что мисс Эрран выше этой суеты, что она отрешена от житейской суматохи и презирает суету, хлопочущих по мелочам людей, которые лишают себя грациозности жестов. Стоически перетерпев очередь и добравшись до хвоста самолёта, она вольготно разместилась на месте 23Б.
К тому времени у иллюминатора, то есть на места 26А, уже сидел пассажир – её сосед на ближайшие пару часов. Это был мужчина средних лет. Он быстрым взглядом окинул подсевшую к нему мисс Эрран и понял по выражению, что она чем-то недовольна. То ли, потому что на самом деле джентльмен, то ли, потому что выпячивающий живот намекал на необходимость снисходительного отношения, он вежливо предложил:
– Может, хотите к окну?
Мисс Эрран, очевидно, не поняла по-русски, сконфузившись, нахмурив брови, она пронзила незнакомца высокомерным взглядом, и отрицательно покачала головой. Мужчина понял, что его не поняли и начал активно жестикулировать, указывая на своё место рукой. Мисс Эрран чуть приподнялась, достала из заднего кармана посадочный талон и сунула в нос мужчине. Тот только ещё шире заулыбался и стал почти что кричать:
– Хир, хир, ю! – он привлёк внимание многих в салоне своими воплями, но искренне этого не замечая, продолжал развлекать публику тыкая пальцем поочерёдно то на своё сиденье то чуть ли ни в мисс Эрран.
Теперь она, наконец, поняла предложение соседа. Мягко и певучи на мелодичном французском мисс Эрран сказала уже подошедшей к тому времени стюардессе: – Je suis d'accord. – стюардесса перевела пассажиру, что его предложение принято, и те поменялись местами. Как только мисс Эрран пересела к иллюминатору, она уставилась в него до самого взлёта, так и не поблагодарив услужливого соседа за обеспеченный комфорт. А он немного даже опечалился от того, что она предпочла общаться с ним исключительно через посредников и лишила слов благодарности. Как только самолёт оторвался в небо, мисс Эрран надела маску для сна и окунулась в приятную дремоту.
Через некоторые время после того, как самолёт уже находился непродолжительное время в воздухе, по всему салону раздался протяжный, тугой сигнал, кнопка «пристегните ремни» засверкала на датчиках едко-оранжевым. Характерный звук разбудил мисс Эрран, она, не снимая маски, нащупала ремень и застегнула под животом. Однако звук не прекращался, тогда она нехотя стянула маску и сделала над собой усилие, чтобы открыть слипшиеся глаза. Капитан воздушного судна к тому времени предупреждал пассажиров о том, чтобы те неукоснительно следовали инструкциям, которые были озвучены перед взлётом, а также сказал, что будет необходимо совершить экстренную посадку.
Тут мисс Эрран посмотрела на своего соседа будто бы вышло недоразумение, в котором он виноват, но тому было теперь не до неё. Он зажмурился, вжался в кресло и сплел между собой средний и указательный пальцы, выставив вверх руки.
Тем временем я наблюдала, как люди вели себя в самолете и понемногу приходила в ужас: парень и девушка держались через проход за руки, молодая девушка в начале салона скрючилась буквой зю и почти что подлезла всем телом под впередистоящее кресло. Женщина лет тридцати где-то в середине салона целовала ребенка в голову и закрывала ему руками уши, большинство, кажется, молились.
Через некоторое время в салоне начало белеть – произошло задымление. Снова характерный сигнал «внимание», и над креслами выпали оранжевые маски. Люди стали жадно хватать их, словно, если они не сделают этого, то в ту же секунду погибнут. Я сама начала задыхаться от страха, но маски по правилам того сна мне не полагалось. Мисс Эрран надела маску одной из последних в салоне, она делала это медленно, и даже тогда не потеряла в движениях грации, хотя безусловно пребывала в состоянии рассеянности.
Дальше картинку сменили. Я смотрела, как водитель, что пару минут назад бегал по дороге, где произошло происшествие, сидел напротив полицейского в кабинете и, качаясь на стуле словно впал в состояние транса, пытался отвечать на вопросы. Его попросили нарисовать на бумаге что-то вроде движения автомобиля по дороге, но вместо линий у него получались штрихи. Кажется, он был почти невменяем. Полицейские переглядывались, на их лице виднелось лёгкое замешательство – возможно, они хотели бы и сами прекратить, но долг службы вынуждал продолжать нечто похожее на экзекуцию.
Вскоре я подумала: неплохо было бы посмотреть, что происходит в кабине лётчиков. В миг я оказалась среди пилотов. Они сосредоточенно нажимали кнопки панели управления, двигали рычажки и по нескольку раз что-то повторяли в микрофон. Их белые рубашки были насквозь мокрые от пота, оттого плотно прилипли к телу. Всё, что я поняла, это то, что они перешли на ручное управление. У правого пилота пот стекал в глаза в три ручья. Он взглядом хищника смотрел на навигатор и в этот момент произнёс, что с первого раза шасси выпустить не удалось. Потом крепко вцепился в какой-то из рычагов, так, что вены резко выступили наружу, и стал опускать его вниз. Мне показалась, что сейчас он закипит также, как закипает чайник, достигнув ста градусов по Цельсию. Чтобы избавить себя от зрелища, где от решительных действий зависят судьбы тех, кто во всём остался сейчас бессилен, я сильно моргнула и визуально вернулась в салон к пассажирам.
Там меня ещё раз охватил страх. Спустя двадцати минут непонятной болтанки даже самые стойкие начали терять самообладание. Молившиеся уже испытывали, кажется, религиозную экзальтацию, нервно трясущиеся дёргались словно в припадках эпилепсии, стоял какой-то гул, который складывался из монотонно повторяемых фраз на различных языках. Только несколько человек сидело спокойно, но это было показное спокойстве. Если всматриваться в закрытые веки таких пассажиров, то можно было увидеть, как в них пульсируют мышцы. Глазные нервы так часто и очевидно сокращались, что спокойствием такое состояние назвать было нельзя.
Я снова нашла глазами мисс Эрран. Она держалась за низ живота, глаза широко раскрыла и практически не моргала. Выражение лица отражало явный испуг. К ней подошла стюардесса, через головы еще двух пассажиров, она пыталась заставить дышать мисс Эрран спокойно через маску и не сбивать дыхание. Обещала, что самолет вот-вот сядет, а скорая уже будет ждать у трапа. Мисс Эрран будто не слышала, тело закостенело в одной позе, она ни на что не реагировала. Её сосед теперь вжимался в переднее кресло ногами и закрыв голову обеими руками, наперебой стюардессе бурчал что-то невнятное, поддерживая звуки неприятного и тревожного гула в салоне.
Вскоре стюардессе пришлось отвлечься от Мисс Эрран и отправиться в переднюю часть салона успокаивать пожилую даму. Совсем обезумев, она в нарушение предписанных требований вскочила с места и начала открывать верхние багажные полки с визгами: «Сейчас и документы к чертям сгорят». Её поведение натолкнуло других пассажиров на мысль о том, что было бы неплохо достать хотя бы самое необходимое и держать в руках, но здравый разум брал пока над большинством вверх.
Через некоторые время самолёт коснулся земли и стал жадно проглатывать огни посадочной полосы несясь по асфальту. От бешеной скорости пассажиров стаскивало к впереди стоявшим креслам. Но именно в тот момент на лице многих я заметила облегчение. Незнакомые друг с другом попутчики, как только самолёт стал замедлять на земле скорость, окинули друг друга обнадеживающим взглядом. Люди разжимали пальцы. Осознание, что они спаслись будто, проливало на их лица свет. Лишь немногие остались держать напряжение. Посадка самолёта в аварийной ситуации никогда ещё не гарантировала спасение жизни. Ужас ещё не закончился, в коне концов, так нельзя было утверждать, поскольку не было известно, что за чертовщина вообще приключилась.
Один из пассажиров, я услышала его фразу, потому что он сидел прямо позади мисс Эрран, сказал супруге, которая крепко держала его за руку: – Если сейчас топливо не грохнет, может, еще поживем. – и они снова вжались в кресло, закрыв глаза.
Даже мне, присутствовавшей где-то сверху, начало представляться, как тела вот-вот станут корчиться в языках пламени. К счастью всех присутствующих, топливо не грохнуло. Немедленно после остановки авиалайнера, пассажиров начали выпускать из основного выхода, а также открыли запасные двери. Мисс Эрран вынесли на руках двое стюардов. Кажется, теперь она мучалась в схватках. Вскоре я потеряла её в толпе, и в целом стало плохо видеть происходящее, словно резко упало зрение. А потом картинку сменили, и я увидела сидящих в палате мать и отца. Я видела их как будто бы их портреты на фоне белой стены. Что-то подсказывало, что они сидят напротив больничной койки в палате. Я попробовала изменить ракурс – ничего не получилось.
– Если бы ты улетел, я бы уже с ума сошла тут одна. – мать пересохшим горлом хрипела отцу.
– Мне позвонили по дороге в аэропорт. Я сразу вернулся…
Тут в голове сошлось, что отец должен был оказаться на месте мисс Эрран, рейс Москва – Барселона, место 23Б. Тем временем внутри всё начало пульсировать, по венам пустили тёплую жидкость, я ощутила прилив и, кажется, даже услышала звук похожий на тот, который раздаётся в российских квартирах поздней осенью, когда включают отопление – вода по трубам бродит, бурлит, булькает. Так происходило с моим телом. Потом огромный поток чего-то яркого пронесся мимо и вызвал ощущение тошноты, словно меня долго кружили на карусели. Потом все успокоилось, но в горле осталось странное ощущение. Потом я услышала детский крик, ребёнок подавал первые признаки жизни. Где-то далеко от себя увидела, как руки врача в хирургических перчатках поднимают младенца в крови к верху. Крики мучавшейся в схватках матери наперекор крику младенца оглушали меня и заставляли жмуриться. Я слышала их чётче и чётче, они становились протяжение и громче с каждой секундой и, наконец, я услышала их так громко, будто и мать и младенец кричали мне поочерёдно в уши, оттого я открыла глаза и увидела в больничной палате сидевших на фоне белой стены напротив кровати мать и отца. Крик перестал, но в левое ухо теперь пищал какой-то аппарат…
Я проснулась от этого пищащего звука, но, к счастью, на этот раз всё оказалось лишь дурным сном. За окном было прохладное летнее утро, если прислушаться, можно было услышать, как на берегу плещутся волны. Порывы ветра заносили в комнату через едва открытое окно свежий морской воздух. Согласно одному из ритуалов, плохие сны смывают холодной водой, я решила выполнить его и окунуться в утреннее море, пока оно ещё не стало совсем тёплым.
Я вышла на пустынный пляж и стала смотреть, как восходящее солнце скользило лучами по водной глади. Оттенки синего смешивались, набегали друг на друга, поверхность моря сверкала словно только что ограненный бриллиант. Солнце излучало яркий свет, но не тот, что заставляет щуриться. Обычно такой удаётся застать только в определённые минуты южного раннего утреннего рассвета. Он создан для тех, кто не поленится встать раньше обычного. Потом солнце начинает посекундно разогреваться, как сковородка на газу, и безжалостно печёт кожу намедни обгоревших туристов.
На самом деле ничего никто не знает о море. Кто-то создал этот искусственный пруд, у которого сидим сейчас мы с вами, а природа создала целую водную стихию – таинственную, непостижимую, будто бы потустороннюю. Жизнь под водой для нас невозможна, и, по сути, она нам невидима, но богата и разнообразна не меньше жизни на суше. Чего только стоят морские бури, штормы, чередование приливов и отливов – не создано ещё правил, объясняющих однозначно всех этих явлений. И проживая столько лет на земле мы всё равно ещё ничего достоверно об этом не знаем. Так возможно ли отедельному человеку, проживая всего несколько десятков отведённых ему лет, что-либо знать о своём будущем? Ведь и оно тоже строится по правилам и законам, только не поддающимся изучению.
Мне вспомнилось, как восемь лет назад я бежала из Парижа, поглощённая жутким страхом. 2008 год, мир, охваченный экономическим кризисом, заставлял всех и каждого ходить по тонкой и скользкой грани действительности, злободневный гротеск, пугающая фантасмагория, вопиющий произвол царствовал в мире бизнеса. Никто не брезговал использовать самые коварные способы и инструменты, чтобы остаться наплаву. Это время было удобно для тех, кто, как я, любит вкус больших денег и искушается на предложения, обещавшие пополнение личных счетов. Обычно союз аморального заказчика и неприхотливого исполнителя с горящими глазами рождает нечто гадко-плодотворное. Именно таким было сотрудничество, вынудившим меня в конечном счёте покинуть столицу Франции.
Конец ознакомительного фрагмента.