Никаких дозорных судов между островом Куро и мысом Осаки не было видно. Большая часть японской мелочевки теперь отвернула к хорошо видимым силуэтам пароходов в заливе Сазаура. Там, судя по доносившимся характерным звукам и освещенным палубам, скорее всего, была большая якорная стоянка, на которой грузы перекочевывали уже на морские транспорты для дальнейшей доставки на материк.
Правее входа в Сасебский залив на побережье или на судах, стоявших под берегом (точно было не разглядеть из-за темноты), вплоть до пеленга, по трофейной карте примерно соответствовавшего направлению на бухту Омодака, горело несколько довольно мощных навигационных или судовых огней. Ближе к южным румбам, предположительно на северном побережье острова Осима, также выделялись освещенные участки. Во многих местах виднелись еще какие-то фонари, обозначавшие береговую черту и заметно облегчавшие ориентирование.
При этом между входом в Сасебскую бухту и островами Куро и Осима курсировало множество мелких парусников, катеров, буксиров с баржами и прочая мелочь, подсвеченная слабо мерцавшими светлячками керосиновых светильников, но иногда освещаемая и яркими лучами боевых прожекторов с берега или дозорных судов.
Вся акватория между этими островами и входом в Сасебский залив была очерчена достаточно хорошо как навигационными и береговыми огнями, так и прожекторами и прочими фонарями с батарей, пристаней и всей суетившейся здесь мелочевки. Командиры миноносок отметили на картах наиболее выделявшиеся места на южной оконечности острова Куро, а также на северном берегу Осимы и у бухты Омодака, и аккуратно развернулись на запад.
После полуночи сигнальщики разглядели, что в западной части залива Сазаура началось формирование обратного каравана. Обеим миноноскам удалось благополучно в него влиться, благо никакой охраны снова не оказалось поблизости. Сначала все просто стояли, развернувшись носом в нужную нам сторону, даже не пытаясь образовать какого-то строя. Только это и говорило о том, что караван собирается отправляться в обратный путь. Однако довольно долго не наблюдалось ни малейшего шевеления.
Уже начали опасаться, что так можно проторчать здесь и до утра, тогда будет невозможно скрыть принадлежность миноносок к русскому флоту. Подумывали затаиться где-нибудь под скалами, обеспечив хоть и призрачный, но все же шанс дождаться следующей ночи и выскользнуть из вражеских вод.
Но после того, как на брандвахте у восточной оконечности Куро несколько раз мигнул длинными вспышками прожектор, в пролив между островами Куро и Такошима наконец потянулись суда. Следуя тем же маршрутом, что и пришли сюда, ведя постоянный промер глубин, выбрались обратно.
У мыса Нанрузаки пришлось встать на якорь под берегом, так как, вероятно, из-за атаки миноносцев далее к северу начали пропускать только перед самым рассветом. Движение возобновилось лишь после того, как проливом встречным курсом проследовали пять больших минных катеров или прибрежных миноносцев, направлявшихся в сторону Сасебо и что-то просигналивших прожектором на берег. Сам сигнал разобрать не удалось, из-за большого расстояния, но ответ с берегового поста был виден достаточно ясно.
Правда, его смысла так никто и не понял, поскольку японским языком командиры миноносок не владели, а сигнализировали явно не международным сводом, но всю последовательность точек и тире тщательно записали, на всякий случай. Вполне возможно, это была какая-то кодовая фраза.
Еще до того как совсем рассвело, «лазутчики», сразу после выхода из пролива покинувшие миграционный поток, медленно ползший вдоль берега на северо-восток, и давшие полный ход, успели отойти на три мили от берега. Утренняя мгла, державшаяся над самой водой, скрывала их еще почти полтора часа, так, что удалось уйти из зоны вероятного обнаружения с берега. А к полудню уже достигли протоки Кусухо, пройдя которой встали к стенке в порту Такесики.
Здесь узнали, что участвовавшие в набеге миноносцы и две другие миноноски уже благополучно вернулись в бухту Миура. За прошедшую ночь они уничтожили два небольших парохода в полторы, максимум две сотни тонн водоизмещения и две шхуны. Их плененные экипажи и все найденные на судах бумаги уже отправили катером в Озаки. Еще несколько небольших каботажников успели скрыться, воспользовавшись ночной темнотой.
В ходе состоявшегося уже к вечеру этого же дня разбора похода пришли к мнению, что для успешных действий на коммуникациях артиллерийского вооружения миноносцев явно недостаточно. Некоторые из атакованных судов смогли уйти, уже попав под обстрел, спокойно перенося хорошо видимые прямые попадания без ущерба для плавучести и ходовых качеств. И это при наличии 75-миллиметрового калибра. Результативность артиллерийских атак миноносок с их парой 47-миллиметровых хлопушек и одним аппаратом для метательных мин, для использования которого приходилось приближаться почти в упор, была еще ниже.
Но, как выяснилось позже, главным результатом этого рейда стало именно скрытное проникновение миноносок на хорошо защищенный внешний рейд Сасебо.
И, что было еще важнее, такое же скрытное их возвращение. Благодаря чему имелись все основания считать, что противник до сих пор не знает о том, что в его обороне удалось нащупать глубокую прореху.
Результаты этого нежданного похода двух мичманов, с промерами глубин, береговыми ориентирами и прочими заметками очень пригодились при разработке штурма японской базы. А сами мичманы, чуть позже досрочно произведенные в лейтенанты, смогли его эффектно повторить, так сказать «на бис».
Глава 2
После ухода если не всего, то по крайней мере большей части японского флота от Мозампо в направлении Сасебо штурм этой крепости становился теоретически невозможным в данный момент. В штабе эскадры считали, что, учитывая неудачные действия по перехвату возвращавшегося отряда Небогатова, последовавшие затем маневры у Сахалина и обратный переход из северных вод к Цусиме на большом ходу и все сопутствовавшие этому движения, теперь японским главным силам требовалась полная бункеровка и кое-какой обязательный ремонт механизмов.
Исходя из этого, виделось маловероятным, что в ближайшее время они предпримут активные действия. Следовательно, атаку придется отложить на более подходящий момент. Это было нам даже выгодно. Появлялось время, чтобы заняться ее тщательной проработкой и подготовкой. Тем более что Филиповский настаивал на необходимости кое-каких серьезных работ в кочегарках и машинных отделениях. Не все ладно было и с артиллерией.
Воспользовавшись оперативной паузой, большую часть эскадры вывели во «временный резерв». Экипажи получили приказ немедленно приступить к первоочередным ремонтам, организованным в три восьмичасовые смены, с обязательным отдыхом на берегу всех не занятых.
Предоставленные механиками списки необходимых для этого материалов сверялись со всем, что имелось на складах и во флотских магазинах на Цусиме. Что находили, выдавали немедля, а все остальное быстро занесли в специальную ведомость, которую вместе с остальной штабной корреспонденцией отправили с быстроходным транспортом «Воронеж» во Владивосток уже вечером 21 июля.
Благополучно прорвав японскую ближнюю блокаду вдоль самого берега Кореи к рассвету 22-го, «Воронеж» принял мористее и продолжил движение полным тринадцатиузловым ходом, что, имея пустые трюмы, было не сложно. Около семи часов утра видели дым какого-то судна справа по траверзу, но от него удалось уклониться. А уже к полудню следующего дня, ведомый тральным караваном, «гонец» вошел в пролив Босфор-Восточный, встречаемый приветственными семафорами с батарей.
Немедленно ошвартовавшись к стенке завода, пароход приступил к бункеровке, а прибывший на нем спецкурьером флагмех Стратанович сразу отправился к контр-адмиралу Греве со списком и почтой. Уже оттуда выслали нарочного, для доставки нескольких привезенных срочных депеш на телеграф.
Одновременно пакет с распоряжениями наместника и другие бумаги были переданы в штаб флота для обработки, а кое-что для отправки в Санкт-Петербург спецкурьером. Среди документов была шифрованная телеграмма в МГШ. В ней Рожественский сообщал, что в ближайшее время всеми имеющимися силами планируется начать операцию, которая, возможно, подтолкнет Японию к началу мирных переговоров.
Но после ее проведения, независимо от результатов, Тихоокеанский флот уже не сможет контролировать Японское море и, вполне возможно, утратит господствующее положение на театре военных действий. По крайней мере на некоторое время. Можно будет рассчитывать лишь сохранить некоторое давление на японских океанских коммуникациях и защиту собственных прибрежных перевозок.
Но со стороны это можно расценить как паузу, предоставляемую противнику для принятия решения. Поэтому наместник предлагает выйти с новым предложением о перемирии с Японией, причем немедленно после завершения операции и напрямую, не задействуя громоздкий аппарат МИДа.
При этом желательно обойтись без помощи международных посредников, не допуская и их последующего участия в переговорах. Для этого можно воспользоваться все еще исправными телеграфными линиями, соединяющими Цусимские острова с Японскими. Таким образом удастся достичь максимальной секретности и достаточной оперативности.
Рожественский считал необходимым срочно отправить на Дальний Восток доверенного представителя императора, уполномоченного представлять дом Романовых на переговорах и подписывать самые важные документы. Проработка всех пунктов договора МИДом могла быть проведена уже после заключения предварительного мирного соглашения и перемирия. Это позволило бы намного быстрее решить вопрос, к тому же исключая неизбежное давление Америки и Англии, не заинтересованных в этом.
В вопросе об активном, но тайном сотрудничестве с немцами наместник настаивал на максимальном сужении круга посвященных в это дело лиц, поскольку, совершенно очевидно, что немалую часть секретной информации противник получает с самого верха. Явно заранее подготовленные действия японцев при штурме Цусимы, по его мнению, подкрепленные аналитическими выкладками штаба, продемонстрировали высокую вероятность утечки сведений, являющихся строжайшей государственной тайной, непосредственно от высокопоставленных персон в столице.
В связи с этим чрезвычайно важно принять максимально строгие меры секретности и избежать огласки как в ходе самих этих переговоров, так и в процессе принятия помощи, чтобы не спровоцировать «джентльменов» к активным действиям. Самым простым и надежным Рожественскому представлялось организовать ее под прикрытием торгового дома купца Гинсбурга. Он уже давно ухитряется обеспечивать наш флот на Дальнем Востоке всем необходимым, так что это не вызовет ни у кого подозрений.
Кроме того, наместник доводил до сведения столичного руководства, что все имеющиеся на театре боевых действий корабли уже сейчас в значительной степени утратили боеспособность и нуждаются в серьезном заводском ремонте. Но самое главное, в ближайшее время нужно решать вопрос с заменой артиллерии.
Кроме тяжелых орудий, почти пришедших в негодность, на всех современных броненосцах и крейсерах действующей эскадры изрядно расстреляны 120- и 152-миллиметровые пушки. Большая часть из них также должна быть заменена в ближайшее время. Часть стволов и станков имеют повреждения, полученные во время боев, поэтому крайне желательно уже сейчас отправить во Владивосток орудия со станками и прочим сопутствующим оборудованием в необходимом количестве.
Также шифром отправлялась аналитическая записка с кратким рапортом о последних операциях флота и их экспресс-анализом. В ней указывалось, что все успехи достигнуты только благодаря внезапности наносимых ударов и неимоверному напряжению сил личного состава флота и служб обеспечения, а также благодаря неготовности противника к нашим активным и очень агрессивным действиям. В немалой степени сказалось и элементарное везение. Но к ведению полноценной военной кампании ни база, ни сам флот, ни его тыловые службы до сих пор категорически не готовы.
Интенсивная эксплуатация техники, даже несмотря на максимально бережное к ней отношение и квалифицированное обслуживание, привела к ее полному износу гораздо раньше окончания планируемых сроков службы. База флота Владивосток, а особенно возможности ее снабжения, совершенно не соответствует потребностям современной морской войны.
Всю прочую штабную корреспонденцию с Цусимы Стратанович передал командующему флотом вице-адмиралу Бирилеву для ознакомления и дальнейшего продвижения по инстанциям. В ходе доклада комфлоту флагмех подробно рассказал о положении дел на Цусиме и о последних действиях флота. Также озвучил решение Рожественского продолжать крейсерскую войну, но с минимальными затратами ресурсов, с целью сбережения их для основных действий.
Бирилев одобрил мысль Рожественского о «сбережении ресурсов», посетовав, что наместник совершенно напрасно все еще не намерен возвращаться во Владивосток. Ему теперь совершенно не по чину самому водить эскадру в бой, в то время как здесь у него уже скопился целый ворох неотложных дел. Многие работы тормозятся, поскольку чиновники не дают делам хода без получения соответствующих прямых указаний и инструкций.
Требует немедленного решения вопрос со строительством жилья в рабочих слободках, выгоревших от японского обстрела. Строевого леса не хватает даже для нужд обороны, так же как и людей для сооружения батарей и прочих укреплений, а к зиме всех погорельцев, да и постоянно прибывающих вновь, нужно уже где-то расселить, так как в палатках и землянках, как они разместились сейчас, не перезимуешь.
После перешли к вопросам, касающимся напрямую ремонта и снабжения. Все, что было изложено в доставленных бумагах, Бирилев дополнил несколькими пунктами из своего списка, сведя все потребности цусимской эскадры и базы, а также крепости Владивосток, которые невозможно в данный момент удовлетворить на месте, в одну ведомость, подлежащую немедленной отправке в столицу.
Список по всем еще не поступившим калибрам и системам артиллерии, а также по необходимому, но до сих пор недоставленному в крепость оборудованию для портовых мастерских он также подписал без комментариев и отдал распоряжение о немедленной шифровке этих документов с последующей передачей в Санкт-Петербург.
К прибытию «гонца» весьма кстати пришла докладная записка от генерала Линевича о состоянии дел в Маньчжурии на имя Рожественского. К ней добавили такой же документ от Владивостокского штаба флота и последние телеграммы и рапорты из штабов периферийных гарнизонов, обобщенные и предварительно проанализированные. Все это готовили к отправке для ознакомления наместнику на Цусиму.
Из хороших новостей, которыми комфлота спешил поделиться, самой главной было введение в строй, с доставкой оборудования из Америки, второго сухого дока. Торговый дом «Линдгольм и Ко»[5] резко ускорил работы на всех своих объектах в порту с появлением там представителей германского и американского капитала, что дало базе дополнительные мощности гораздо раньше намеченных сроков.
Внесенный появлением иностранцев элемент здоровой конкуренции изрядно стимулировал и без того весьма ответственного и добросовестного подрядчика. Кроме того, он тесно сошелся с Гинсбургом, что также принесло свои плоды. Кроме ускорения работ в порту без ущерба для их качества, Линдгольм предложил приспособить свои старые золоторудные копи на острове Аскольд для нужд береговой обороны. Это позволило в кратчайшие сроки и с минимальными издержками обеспечить маневренной базой восточный фланг самых южных дозоров у входа в залив Петра Великого.
На Аскольде и в бухте Стрелок основательно оборудовали пункты базирования для подводных лодок с необходимыми запасами. Причем компании Линдгольма и Гинсбурга к началу августа уже сдали многие новые объекты флоту, не получив ни копейки денег из казны. К тому времени кредиты от Министерства финансов кончились, так же как и все успевшие поступить деньги из призового фонда. Средств катастрофически не хватало.
Все расчеты удалось провести только после начала использования для этого счетов «Особого комитета по усилению флота на добровольные пожертвования». Такой выход из сложившейся ситуации был предложен лично вице-адмиралом Бирилевым, являвшимся одним из членов правления комитета.