– Я – моральный урод. Неполноценный элемент общества. Только знаете, профессор, почему-то никогда прежде я не чувствовал себя таким… бесконечно нормальным и полноценным.
3. Сосна
Одиночество
Символ непоколебимости и жизненной силы, хранящий от зла. Еще сосна ассоциируется с бессмертием – может быть, поэтому она и предпочитает уединение.
Дмитрий Самохин
Плакса
Вечер не задался сразу. Без приглашения на огонек заглянул Зеленый – небритый, хмурый. Сердито оглядел прихожую, глухо поинтересовался, не видел ли я Злого, и, неодобрительно скривившись, ушел в неизвестном направлении. Совсем Зеленый распоясался. Никакого почтения. Раньше бы он себе такого не позволил. За неделю бы записался на прием да на пороге бы полчаса жался, боясь позвонить. Определенно мир сходит с ума, и я вместе с ним.
Только я собрался забраться в постель и почитать книгу на ночь, как во входную дверь опять позвонили.
Подбрось да выбрось, кого опять нелегкая принесла? Если Зеленый балуется, то придется ему внушение сделать, чтобы больше неповадно было. Я на это способен.
По пути к двери я придумывал, что бы такое внушить нашему бузотеру. Заставить его поверить в то, что он больше не пьет? Неинтересно, да и было уже неоднократно. Может, реморализовать его окончательно, чтобы стал тише воды и ниже травы, полюбил детей и составлять букеты из сухих цветов? Идея умерла, не родившись. Тогда на Большом Истоке совсем скучно станет. Даже не о чем будет поговорить. Но все же как-то надо отомстить. Я уже совсем было решил, что заставлю его поверить в то, что он дворовая собака, пусть побегает пару деньков по улицам на четвереньках. Открывая дверь, я заранее наслаждался зрелищем, но на пороге стоял не Зеленый.
– Добрый вечер, Магистр, вот уж кого не ожидал увидеть, – сказал я с почтением в голосе.
Пахнуло холодом.
– И вам доброго вечера, преподобный. Могу я войти?
Я посторонился, пропуская Бориса Магистра в дом.
Что могло понадобиться Учителю Большого Истока в столь поздний час? Даже представить себе страшно. По пустякам он не стал бы меня беспокоить. Да я и не припомню, когда он в последний раз покидал школьные стены. Давно это было. Все, что ему нужно, поставлялось за счет администрации района курьерами. Ему даже продукты домой возили. Борис жил затворником, но прекрасно справлялся со своей работой. Он был Учителем по призванию, талант у него такой, особый.
В гостиной я пригласил Бориса занять место в одном из кресел. Он выбрал правое. Я предложил ему что- нибудь согревающее, на улице холод, а идучи пешком от школы до моей обители, совсем замерзнуть можно. Он отказался. Я налил себе стакан виски и сел в свободное кресло, внимательно разглядывая Магистра.
Никто не знал точно, сколько ему лет. Внешне казалось под пятьдесят, но даже самые древние старожилы, которые провели в Большом Истоке по полвека, утверждали, что Учитель воспитывал их, помнили его уроки. Складывалось впечатление, что он был всегда. Невысокого роста, плотного телосложения, крепкий, словно выдержанное виски, аккуратные черные усы, большие добрые и мудрые глаза с хитринкой. Обычно, когда Борис разговаривал со мной, он улыбался, словно знал обо мне что-то такое, о чем я пока не догадывался. Но не в этот раз.
– Что привело вас ко мне, Магистр? – спросил я.
– У меня очень деликатное дело, преподобный. Я надеюсь, вы понимаете, что просто так не стал бы вас беспокоить. Но у меня нет никаких фактов, только предчувствия. Очень нехорошие предчувствия. Что-то должно случиться…
– Случиться? – переспросил я. – Но что может случиться и с кем?
– С детьми.
– Подбрось да выбрось, Магистр, я, конечно, уважаю ваши седины, но все же, может, вам стоит отдохнуть. Вы слишком приросли к нашим детям, вот вам и мерещится разное.
– Не знаю, – растерянно произнес Борис. – Вчера цветы в школе на третьем этаже завяли и почти сразу засохли. К чему бы?
– Поливать чаще надо, – сказал я.
Магистр грустно улыбнулся, и вид у него сделался словно у собаки, потерявшей хозяина.
Стало не по себе. Я глотнул виски, чтобы заглушить неприятную тревогу, закружившуюся в душе.
Мы проговорили часа два. Больше Борис не говорил о своем беспокойстве. Так. Обсудили общие вопросы. Я предложил ему чай, он согласился. А потом резко вдруг засобирался и ушел. Я проводил Учителя до дверей и думать забыл о его тревоге и предчувствиях. Устал человек, бывает.
А наутро случилось страшное…
Утром меня разбудил Ник Красавчег. Он позвонил и огорошил:
– Дети пропали.
– Как пропали? Какие дети? – не понял я спросонья.
– Из школы пропали. Подробностей не знаю. Учитель все расскажет. Я через полчаса за тобой заеду. Никуда не уходи.
Ну куда я могу уйти в десять утра, подбрось да выбрось, если я даже еще из кровати не выбрался. Наскоро принял душ, почистил зубы, оделся, съел бутерброд с сыром и колбасой, выпил крепкого чая и ждал шерифа на крыльце, пыхая в морозный воздух сигарой.
Ник приехал вовремя. Я загрузился в машину, и мы отправились по адресу.
Школа Большого Истока находилась в конце Кленовой улицы. Белое четырехэтажное здание с футбольным полем, огороженным железным забором, чтобы жителям соседних домов неповадно было домашних псов по утрам выгуливать там, где детям днем играть и заниматься. Правда, все равно выгуливали. За каждым же не уследишь. Ворот нет.
Выбравшись из машины, я направился вслед за Красавчегом, который взбежал по ступенькам крыльца и нырнул в открывшуюся дверь.
Магистра мы нашли в учительской. Он сидел над кружкой чая и тяжело вздыхал. Напротив него замерли другие преподаватели, боялись нарушить священное молчание. Две девушки, одинаковые с лица, одна чернявая, вторая блондиночка, кажется, я видел их раньше у себя в приходе, и седой мужчина сурового взволнованного вида.
При виде нас они засуетились, словно стайка вспугнутых воробьев. Борис поднял голову и оглянулся.
– Ах, вы, – сказал Магистр.
– Преподобный, я же говорил, – добавил он.
Мне нечего было ему ответить. Сам всю дорогу к школе мучился вопросом: смогли бы мы уберечь детей от беды, если бы я вчера поверил старому Учителю? И пришел к выводу, что мы могли бы попытаться.
– Расскажите по порядку, что у вас стряслось? – попросил я.
– Пусть они расскажут. Я не могу, – ответил Борис.
Выглядел он подавленно. Самые худшие опасения сбылись.
Удар на себя принял завуч – худой болезненного вида мужчина неопределенного возраста:
– Утром уроки, как обычно, начались в половине девятого. Но на занятиях в каждом классе не хватало детей. Мы сперва не обратили внимания. Мало ли, заболели. Погоды холодные стоят. Осень на дворе. Но Дарья вот решила позвонить родителям одного мальчика, что-то по учебе понадобилось… не важно, выяснилось, что мальчик в школу ушел. Только получается, не пришел. Тогда я решил проверить остальных пропавших, и выяснилось, что все они пошли сегодня в школу, но не дошли. Тогда мы обратились к Магистру. Он вас и вызвал. Родители названивают каждые полчаса. Интересуются. Но мы им ничего не говорим. Стараемся деликатно. А то наедут, у нас и не продохнуть будет. Нам только истерящей толпы тут не хватает.
– Сколько детей пропало? – спросил я.
– Двенадцать человек. Семь девочек. Пять мальчиков, – тут же ответила одна из учительниц, темноволосая с восточным разрезом глаз.
– Где искали? – вмешался в разговор Ник.
– Всю школу обошли. Везде заглядывали. Нет нигде, – ответил учитель.
– А вы не думаете, что ребятишки где-то загуляли, забылись. Сейчас какую-то шкоду вместе придумывают. Почему сразу паническое настроение на корабле?
– У нас дисциплина. У нас никогда такого не бывает, – печально отозвался Магистр. – Дети идут к нам сами, чтобы новое узнать.
– Так. Мы во всем разберемся, – твердо заявил Ник.
Я тяжело вздохнул. Кажется, у нас намечается очередная катавасия.
Ник связался с Рэмом Парадоксом и разослал ориентировки на пропавших детей. Все кентавры Большого Истока должны сосредоточиться на их поиске. Задача первой важности. Также шериф вызвал в школу наряд кентавров, чтобы тщательно обыскать этажи и уличную территорию. А пока мы отправились на осмотр школы в сопровождении Магистра.
Борис не хотел разговаривать.
Борис не хотел никуда идти.
Борис выглядел удрученным и разочарованным в себе.
Что ж, его можно было понять. Он потерял детей. Чувствовал, что беда может случиться – и ничего не предпринял, чтобы ее не произошло. Вернее, попробовал сделать шаг. Он обратился ко мне, а я не воспринял его слова всерьез. Самонадеянный идиот!
Я заговорил с Магистром, чтобы убить тягостное молчание.
– Не переживайте так, дети не могли сквозь землю провалиться. Мы их обязательно найдем, подбрось да выбрось, хоть весь Большой Исток на уши поставим.
– Я верю вам, преподобный. Просто обидно, что я смог прошляпить их. А ведь чувствовал, а ведь знал. Когда я потерял веру в себя? Ведь раньше бы нисколько не сомневался в интуиции. Отменил бы занятия на пару дней или организовал экскурсию к Холму Призраков. Так нет же, старая калоша, позволил себя успокоить, позволил себе глаза отвести, – сокрушался Борис.
На первом этаже мы ничего не обнаружили. На втором тоже. Третий оказался чист. А вот на четвертом этаже Ник заметил, что все цветы на окнах засохли так, словно их целую вечность не поливали. Он упрекнул Магистра:
– Получше бы следили за растениями. Они ведь тоже живые.
– Так каждый день уборщица поливает. А всё одно сохнут. Ничего понять не может. Уже и так подкармливала, и так лила. Не помогает, – отозвался Борис. – Сегодня вот с третьего этажа все цветы выкинуть пришлось.
– И давно это у вас началось? – заинтересовался я.
– Пару дней назад заметили.
Когда я увидел комнатные растения, похожие на скошенное сено зимой, я насторожился. Мне не понравилось. Выглядели засохшие цветы намного необычнее, чем представлялось, когда о явлении рассказывал Магистр.
– А как поживает наш мальчик-вселенная, которого мы вам на перевоспитание пару недель назад отдали? – спросил Ник.
– А! Сэм-то, Сэм хорошо. Уже многое понимает. Правда, говорит неохотно.
– А это не может быть его рук дело?
– Вы о чем, преподобный? – уточнил Магистр.
– Подбрось да выбрось, не мог он детей куда-нибудь девать?
– Вряд ли. Он у нас по специальной программе занимается и редко когда с обычными ребятами видится.
– На всякий случай проверьте его и порасспрашивайте. Мы не участвуем, чтобы не нервировать ребенка, – попросил я.
– Хорошо. Сделаю, преподобный.
Мы еще раз обошли школу, но больше ничего необычного не заметили.
Сидеть в учительской и ждать у моря погоды не наш метод. Мы распрощались с учителями и заверили, что если что-нибудь прояснится, то сразу на колеса и к ним. Все, что нам станет известно, они тут же узнают.
Магистр молча кивнул и отпустил нас с миром.
Из школы мы направились в полицейский участок. По дороге нас поймал вызов – убийство на Кленовой улице. Поскольку мы находились рядом, решили заехать.
Возле двухэтажного уютного дома нас встретил подтянутый деловитый кентавр, стерегущий оцепление. Козырнул Нику, поклонился мне и пропустил внутрь.
В доме толклось достаточно народа, чтобы сложилось впечатление общежития. Все в основном в форме кентавров и несколько гражданских из числа медэкспертов. Завидев нас, навстречу вышел старший кентавр, полный сутулый мужчина лет за сорок, плохо выбритый, с красными свиными глазками, козырнул и доложил суть дела:
– Тело обнаружил молочник, такие дела. Он по утрам в этом районе постоянно молоко разносит, такие дела. Мы сразу приехали. В доме проживал Робур Жак, такие дела. Тихий мирный старикан. Никого не трогал. Ни с кем не связывался. В прошлом ученый, историк по образованию. Теперь на пособие живет. Жил. Переехал к нам несколько лет назад. Из талантов, умел заклинать дождь, такие дела.
– Что это значит, дождь заклинать? – удивился я.
– А он когда хочет, мог дождь сгустить в отдельно взятом пространстве. От него все время фермеры страдали, такие дела. Он на воле жил за городом, рядом полно фермерских хозяйств, а Робур когда в волнение впадал, всегда дождь вызывал. Вот фермеры и начали жаловаться. Робуру бы себя поберечь и не волноваться по пустякам, а он, когда работал, все время в ажиотаж впадал. Нервишки его и погубили. К нам выселили на покой.
– И часто он здесь округу заливал? – поинтересовался я.
– Так время от времени. Но обычно ему не давали. Рядом Максим живет. Он засуху устраивать любит. Вот они друг друга и гасили… по мере сил и возможностей. Зарывали, так сказать, любой конфликт в зародыше.
– Нам бы тело осмотреть, – потребовал Ник.
Кентавр опомнился, хлопнул себя по бокам, развернулся и направился вглубь дома.
То, что мы увидели, сложно было назвать телом. И уж, по крайней мере, недавно убиенным. Высушенная мумия, которой на взгляд было лет под тысячу. Быть может, ее похитили из исторического музея и тайно приволокли домой. Какой-то фанатичный коллекционер. Если вспомнить, кто по профессии пострадавший, то мозаика сходится.
– Ты что темнишь? Где убитый? – спросил сурово Красавчег.
– Как где? Вот оно, – кивнул на мумию кентавр и нахмурился.
Он не понимал, чего от него хотят.
– Ты что нам тут втираешь? Пытаешься голову запудрить? Трупу уже как минимум фараоново время минуло, – наседал Ник.
– Ничего я не втираю. Это и есть Робур Жак. Он еще вчера молочнику дверь открывал и расплачивался. А сегодня вот как выглядит, неприглядно. Такие дела, наоборот, вы меня путаете, только не понимаю зачем, – возмутился кентавр.
Мы с шерифом переглянулись.
Мы пожали плечами в недоумении.
Мы присели на корточки возле тела.
Сомнений не оставалось – это мумия, что бы там ни говорили сомневающиеся. Только и не доверять кентавру оснований не было. Если он утверждает, что перед нами хозяин квартиры, стало быть, так и есть. Скрюченный, сухой, даже уже окаменелый. Глаза точно две черные изюминки и провал рта с белыми здоровыми зубами. Такого мне не доводилось раньше видеть.
– А почему мы решили, что Робура, как его там, убили? – спросил неожиданно Ник.
Кентавр удивился.
Кентавр на время потерял дар речи.
Кентавр захлопал глазами.
– То есть как? То есть, какие дела? Не понимаю, – выдал он.
– Ну смотрите. Следов насильственной смерти нет. Раз. Ну, высох человек, с кем не бывает. Поза не подразумевает под собой борьбы. Два. Лежит себе человек на ковре в спальне. Не дошел до кровати. Мало ли, плохо стало, споткнулся, упал, мертв, – рассуждал феерически Красавчег.
– А как же, позвольте, вся эта сухость в теле образовалась? – спросил растерянно кентавр.
– Естественным путем. Если он дожди там заклинал и прочее-прочее, то вот со смертью и высох сразу. И мы берем только вариант, что оно и правда хозяин квартиры, а не украденная в музее мумия.
– Да как же, позвольте, естественным путем. Где же видано, чтобы естественным путем люди высыхали, – недоумевал кентавр.
– Ну, у нас все не как у людей. На то мы и альтеры, подбрось да выбрось, – резонно заметил я.
Кентавр не знал, что ответить.
– Так. Как вас там, – замялся Ник.
– Старший инспектор Джобс, – ответил кентавр.
– Отлично, инспектор. Как только будет закончена судмедэкспертиза по трупу, результаты ко мне срочно доставить. Я либо у себя, либо у преподобного.
– Будет исполнено, – козырнул Джобс.
Мы покинули место преступления. А преступления ли? Что-то подсказывало мне, что мирный историк Робур Жак отнюдь не почил «мирно и непостыдно». Да и мумий у нас в музее не красовалось, и музея отродясь не было.