Мариночка, а для меня с того дня Марина Павловна, провела нас в свой кабинет средних размеров, который был заставлен старой мебелью и пропитан запахом очень напоминающий запах горя. Мне сразу все это не понравилось – ни женщина, ни ее кабинет.
Михаил дал обо мне короткие сведенья – мои имя и фамилию, а так же адрес, с которого меня забрали.
– Да милочка, с такой фамилией тебе тут туго придется, – фыркнула Марина Павловна, стараясь подавить нарастающее чувство неприязни. – Михаил, мне бы чуть больше сведений, а то для анкеты этого совсем мало. А где, кстати, социальный работник, который должен был вас сопровождать?
Только сейчас мы втроем заметили, что Светочки с нами нет.
– Ей стало плохо, и мы оставили ее в машине, – ответил Михаил. – Да она больше нашего вам, Мариночка не расскажет. Она сегодня первый день, так что…
– Ясно, – процедила сквозь зубы Марина Павловна, которая не терпела подобного отношения к работе. – Ну, вы хоть документы ее из дома взяли? Одежду? Ну, что вы, Михаил, вроде не первый раз, а такие ошибки.… На вас это совсем не похоже. Не влюбились ли вы случайно, а?
– Нет, Мариночка, но если бы я влюбился, то только в вас, – ответил полицейский и лукаво прищурился.
Между Мариной и Михаилом начался вынужденный флирт, которым руководила женщина, ведь это у нее что-то просили, и она пользовалась своим должностным положением на всю катушку. Тогда я еще не понимала, что происходило в том кабинете. Это я сейчас могу с уверенностью сказать, что нет почти ничего хуже, чем вынужденный флирт, так как чаще всего, человек с которым ты вынужден его вести тебе даже не импонирует. Вот и тогда Михаил улыбался, а думал лишь о том, как избавиться от этой прилипчивой дамы и спокойно поехать домой к своему обожаемому дивану.
– Ладно, с этим разберемся завтра, – уступчиво пропела Марина Павловна. – Ну, скажите хотя бы, сколько ей лет? Пять? Шесть?
– Мне сегодня исполнилось семь, – ответила я вместо полицейских, которые все равно не знали мой возраст. – Если сейчас еще третье сентября, то у меня до сих пор день рождение.
В кабинете воцарилось гробовое молчание. Взрослые люди стали переглядываться между собой, как бы высматривая друг у друга правильную манеру поведения, а я продолжала тихонечко сидеть на стульчике у стены и наблюдать за ними. Когда я заметила, что лицо полицейского, который был «помоложе» как-то странно побледнело и слегка осунулось, я пришла к выводу, что ему стало за меня еще больнее, чем раньше. Он был готов броситься бежать из этого нагонявшего тоску кабинета и больше никогда здесь не показываться, но вместо этого он пересилил себя и подошел ко мне вплотную. Сначала я испугалась и почему-то подумала, что он сделает мне что-то плохое, но он снял с себя длинный и довольно дорогой черный кашемировый шарф, подарок его молодой жены, и намотал мне на шею.
– С днем рожденья тебя, Яна Вист, – сказал он дрожащим голосом. – Мы с напарником желаем тебе только всего хорошего и чтобы все твои мечты обязательно сбылись. Все до одной.
– Молодец, Антоша, – поддержал его Михаил. – Мы с Мариной Павловной тоже поздравляем тебя с праздником и т.д. и т.п. Короче, живи и радуйся.
Вот так прошло мое семилетие и в тот день только один человек, совершенно посторонний мне человек – Антон, искренне поздравил меня с этим праздником, да еще подарил подарок, который я храню, по сей день.
После коротких поздравлений, было такое же быстрое прощание с полицейскими, которые не пожелали остаться подольше, каждый по своим причинам, а потом я осталась наедине с Мариной Павловной. Она тоже не хотела оставаться в моем обществе дольше, чем требовалось, поэтому приказала мне следовать за ней и повела меня по очередному унылому коридору. Наспех определив меня в комнату, номер семнадцать она указала мне пальцем на одну пустующую кровать из трех, а потом, круто развернулась на своих высоких каблуках и вышла из комнаты. Она ничего не сказала, ничего не объяснила, да она и не смотрела на меня вовсе. Марина Павловна не хотела со мной церемониться. Она хотела к себе в кабинет, на свой старенький диван. Она мечтала комфортабельно устроиться на ночлег, укрыться шерстяным пледом, который сумела приобрести на распродаже и предаться смелым мечтам о Михаиле. Я ее не виню. Когда женщине за сорок и она одинока – это проблема. Особенно для той женщины, которая всегда хотела себе в мужья не просто мужчину, а настоящего героя. Не сумев воплотить свою мечту в реальность, Марина Павловна стала проживать свою лучшую жизнь во сне. Как я узнала, потом, став старше – так делают многие, независимо от возраста и пола.
Но, не будем уходить далеко, и обсуждать всех людей в округе, а сосредоточимся на мне. С того момента, как я вошла в тот детский дом, а потом переступила порог комнаты номер семнадцать – у меня началась новая жизнь. Хоть я о ней и не просила.
В комнате, в которой я оказалась, было темно, и рассмотреть что-либо не представлялось никакой возможности. Шторы были плотно задернуты, ночника не было и дверь не разрешалось открывать до самого утра. Все что я смогла разглядеть сквозь густой и тревожный мрак, так это две спящие фигуры на стоящих напротив друг друга кроватях. Они стояли у окна, а моя одинокая постель находилась прямо возле двери и мне это тоже не понравилось. Но, выбирать здесь не давали, поэтому мне сразу пришлось привыкать к тому, что надо благодарить за то, что получаешь – так будет лучше для всех.
Сев на кровать я почувствовала, как сильно устала. Я быстро разделась и нырнула под одеяло, но уснуть, сразу не получилось. Я лежала неподвижно и боялась наступления утра, а еще я с тревогой поглядывала на спящих девочек и размышляла, что будет, если я им не понравлюсь. Если коротко и не вдаваясь в подробности, то я переживала о том, о чем переживают все семилетки, оказавшись в таком положении, как я.
Утро не заставило себя ждать. Я проснулась под смешки новых соседок, которые оказались старше меня на два года, им обеим было по девять лет и, я не сразу смогла сориентироваться на местности. Я лишь мельком бросила на них слегка испуганный взгляд и снова закрыла глаза. Они захохотали еще громче.
Не знаю, чтобы было дальше, если бы в комнату не вошла женщина, очень худая и слишком высокая, в очках, которые все время скатывались на кончик ее носа и с длинной деревянной линейкой в правой руке. Прям, Мэри Поппинс! Это сарказм. Она была в длинном темно синем платье, от которого веяло холодом и неприязнью к окружающей атмосфере.
– Вставайте, дрянные девчонки! – гаркнула она, как подбитая ворона. – Мне уже надоело ходить и проверять вас. Вы одни из самых нерасторопных детей в этом доме. А это еще кто?
Она уставилась на меня, как на киоск с лимонадом посреди пустыни. Я смотрела на нее, а она на меня. Время шло.
– Ты кто такая? Как ты сюда попала? – не унималась «ворона». – Тебя привезли ночью?
– Да, – еле слышно ответила я.
– Ясно, – сказала она. – Одевайся и пошли со мной.
Мне было жутко неловко одеваться на глазах у двух незнакомых девочек, а им похоже было все равно. Было понятно, что они ко всему этому давно привыкли, а мне еще предстояло это сделать.
Пока я кое-как семенила за своей новой взрослой знакомой, которую, как я потом узнала, звали Анна Владимировна, она бегло рассказывала мне о правилах нового дома и о том, что здесь лучше быть послушным ребенком и не доставлять никому проблем. От ее взгляда, который она периодически бросала на меня, мне становилось жалко саму себя и я волей-неволей, старалась упросить себя не плакать. И у меня видимо получилось, но не совсем то, что я хотела, потому что очнулась я уже в столовой, с поцарапанной щекой, мило болтая с какими-то тремя девочками.
– После обеда у нас уроки, а потом свободное время, – без умолку говорила одна из них. – Мы можем придумать что-нибудь интересное или сбегать, подразнить малолеток. Ты с нами? Знаешь, на вид ты такая тихоня, а на самом деле явно не из робкого десятка!
Я не хотела никого дразнить! Я вообще не хотела там находиться! Я хотела домой, где мне все ясно и понятно! А тут все было по-другому – цвет, запах, люди, да все! Дети здесь были такие же несчастные, как и взрослые и оттого все они злились друг на друга. Когда я стала озираться вокруг, то обратила внимание на поведение других детей, всех возрастов. Те, кто был ближе всего к моему возрасту, приняли меня в штыки и всем своим видом дали мне это понять. Они смотрели на меня так, как будто я без разрешения вторглась на их территорию и должна за это ответить. Какой вздор!
Когда я очнулась в следующий раз, то была уже в другой комнате с потрескавшимся потолком, бледно желтыми обоями в мелкий чудной цветочек и ковром на полу, который пережил многих вождей нашей страны. Напротив меня сидела София, подруга моей матери и спрашивала меня о чем-то. Она была взволнована, да так, что по ее лицу пробегали мелкие судороги. София смотрела на меня. Смотрела не отрываясь. Мне так и не удалось понять, что она пыталась тогда во мне разглядеть, а спрашивать не хотелось.
– Ну, чего ты замолчала? – услышала я вопрос Софии. – И что дальше было? Ты смогла с ними подружиться или пока только подралась? Знаешь, по моему опыту, могу с уверенностью сказать, что иногда именно так начинается крепкая дружба. Возможно, у тебя тот самый случай.
Но, она была совсем не уверена в том, что говорила, и это было заметно. По поведению людей можно многое понять, если смотреть внимательно, а еще лучше, если смотреть пристально. Я наблюдала пристально, как кобра за добычей, может, поэтому София встала со стула и начала беспокойно ходить из угла в угол. Она пыталась скрыть от меня свое волнение и стыд, которое испытывала, потому что была вынуждена оставить меня там. Она не могла мне помочь. У нее и без меня была куча проблем, о которых я тогда даже не догадывалась.
– Я тут привезла тебе твои вещи и кое-какие книжки и игрушки, – сказала она, продолжая ходить туда-сюда. – Я, правда, без понятия, какие тебе нравятся, поэтому выбрала на свой вкус. Ничего?
– Ничего, – ответила я. – Мне этого хватит.
Я хорошо помню, что после моего ответа, София остановилась, и из ее глаз хлынули слезы. Она судорожно начала размазывать их руками по лицу, чтобы я не заметила, но я заметила и, решив подбодрить мамину подругу, я подошла и заключила ее в свои объятья. Конечно, я сделала только хуже, но откуда я могла это знать!
Через пару секунд она отстранила меня и, пообещав навещать, как можно чаще, пулей вылетела из комнаты, продолжая вытирать ручьем текущие слезы. Хотелось бы отметить, что она сдержала свое обещание. Она приходила ко мне настолько часто, насколько могла себе позволить, а ведь она работала в полиции, тогда еще в милиции, и имела на руках непутевую младшую сестру, которая была почти неуправляемая.
Кстати, в начале своего рассказа я назвала двух мужчин, которые забрали меня из родного дома, полицейскими, но это не верно. Тогда они еще были милиционерами, потому что закон о переименовании милиции в полицию в России был принят в 2011 году. Ну, это я так, для пущей ясности. Зато теперь вам стало понятно, что родилась я в 2001 году и надеюсь не зря.
К детскому дому я все же со временем привыкла. К его шумным и беспокойным дням и одиноким, пустым ночам. К людям, большинству из которых на тебя плевать, но это везде так, не только в подобных заведениях. К четкому распорядку дня привыкнуть было сложнее, ведь свой последний год дома я жила, как хотела. Там мне никто не диктовал, что и когда делать, поэтому я спала, когда хотела и сколько хотела, ела – как придется, мылась, когда начинала чесаться голова, ну и все в таком роде. Вот такая у меня была страшная свобода, которую мне заменили на практически не страшную тюрьму.
Опять же, не хочу, чтобы вы подумали, что тот детский дом был каким-то пристанищем дьявола, нет. Конечно, все было не так мило и изящно, как хотелось бы, но вполне терпимо. Особенно, если по прибытию в такое место у тебя уже есть характер.
У меня характера не было, он появился гораздо позже, зато было спутанное сознание, которое и помогло мне выжить. Я часто отключалась перед какими-нибудь вещами, которых боялась, а очнувшись, понимала, что уже все прошло и волноваться не нужно. Мне это очень нравилось. Таким образом, я осталась без воспоминаний о прививках, уколах во время болезней, о контрольных и самостоятельных работах в школе, о частых драках и бесконечных серьезных наказаниях. Ну, кто бы ни хотел так жить? А еще это приятное чувство – чувство, что ты особенная, что ты не как все, а эти простаки, что целыми днями ходят с тобой по одним коридорам, даже не догадываются о твоей супер силе. Ах! Но, это все детство.
Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я всерьез занялась изучением своего «внутреннего мира и его обитателей». Я прочитала столько книг по психологии и психиатрии, сколько смогла найти. Разумеется, в нашей библиотеке таких книг не было, а вот в публичной библиотеке, недалеко от нашего детского дома, подобной литературы было хоть отбавляй. В этой библиотеке меня знали все работники, вплоть до уборщиц, а одна женщина, Антонина Сергеевна, просто боготворила меня за мою непоколебимую веру в пользу книг. Думаю – это забавляло нас обеих. Она частенько просила меня помочь рассортировать или убрать книги на их законные места, и я с радостью ей помогала. Библиотека, для меня, была вообще местом особенным. Честно говоря, я бы могла в ней жить.
На самом деле эта скромная, старенькая библиотека дала мне больше, чем я ей. Я ведь уже тогда планировала стать писателем, а там была куча всяких книг по писательскому мастерству, которые я читала взахлеб (из-за чего не редко надо мной смеялись в детском доме). Да плевать! У меня была мечта, ну она и сейчас есть, так что плевать мне на всех с высокой колокольни. Пускай перешептываются, сколько хотят. К тому же, всем людям все равно рты не закроешь, тем более, как сказал кто-то достаточно мудрый: «Больше всего людей интересует то, что их совершенно не касается». И это – чистая правда. Убедитесь с возрастом.
Так вот я не просто так рассказала вам о своей любви к библиотеке. Однажды, третьего сентября, как раз в день моего шестнадцатилетия, я не стала ждать милости от кого бы то ни было, и решила поздравить себя сама. Я, примерив на себя очень покорный вид, пошла в кабинет Марины Павловны и отпросилась у нее в библиотеку на весь день. И, о чудо! Она позволила. Ну, само собой не от большой любви и не, потому что у меня был праздник, а потому что я пообещала два дня подряд дежурить в столовой и не выделываться.
Вы бы поняли, что это равноценная сделка, если бы вам хоть раз удалось побывать на дежурстве в нашей столовой. Это хаос! Это перебранки и бесконечные жалобы. Ну и еще конечно ругань, и недовольство поварих, которые ни на секунду не перестают орать на нас изо всех углов кухни. В общем, атмосфера довольно напряженная и каждому противна – но, от этого не уйти. Они терпят нас, а мы – их.
Вернувшись в детский дом около семи часов вечера, я с удивлением обнаружила небывалую суету в нашем большом холле. Там присутствовали директор и трое воспитателей, а все остальное помещение занимали дети старших групп. Мне сразу не приглянулась алармистская обстановка вокруг и я стала искать глазами Машку (единственную девчонку с которой более-менее нормально общалась), чтобы выяснить в чем дело.
Я смотрела по сторонам пробираясь через толпу, но все что я видела – это лица и большинство из которых были абсолютно отрешенными, что сбивало меня с толку. Глядя на такие лица, сроду не подумаешь, что случилось что-то страшное – но оно случилось.
– Ну и где тебя носит? – услышала я голос за спиной.
Голос принадлежал Маше.
– Что случилось? – спросила я, оттаскивая ее в угол. – Что за переполох? Я надеюсь это не по мою душу?
– Нет, – ответила Машка. – Тут такое дело! После вечерней прогулки одна девочка из младшей группы не вернулась в дом. Ну, эта, с родимым пятном на лице.… Да мы ее сто раз видели… Наташа Ковалева.… Ну, вспомнила?