– Кто мне запретит? – с вызовом бросил он.
«Он еще и поддатый!» – заметил и услышал поднимающийся возмущенный рокот толпы, в котором преимущественно слышались женские голоса. Теперь люди не молчали и активно переговаривались.
– Блатняк иди в другом месте слушай! – предложил наглецу. – Иди! – повысил голос и посмотрел тому в глаза.
– Иди, иди Боган! – послышался уверенный мужской голос из-за спины.
Парень поднялся с бревна, демонстративно сплюнул под ноги и проворчал с угрозой:
– Ништяк, пионэрвожатый. Еще встретимся!
Не ответив, повернулся к Мишке:
– Попить не принесешь?
Кто-то из подростков недовольно заметил:
– Спокойно посидеть не дадут. Надо было дальше уходить…
– Отсидел пару лет за хулиганство на малолетке, а теперь корчит из себя бывалого рецидивиста! – презрительно пробурчал Павел.
Некоторые ребята согласно кивнули. Вероятно, пацаны почувствовали себя отдельным коллективом, отдельным от остальных присутствующих, своей компанией, хотя в толпе явно находились их друзья, знакомые и родственники.
– Мы и картошку будем есть, как на сцене! – повысив голос, намекнул лишним людям Павел.
Переговариваясь, люди стали расходиться, обмениваясь впечатлениями.
– Андрей! Спой еще! – предложил женский молодой голос из темноты.
Шевеление и треск сучьев затих. Поглядел на лица ребят, смотревших с ожиданием на меня, и сообщил, обернувшись:
– Минут через сорок. Мне надо отдохнуть, а нам перекусить.
Треск сучьев под ногами возобновился вместе с разговорами и затих, когда все разошлись, только возле нашей избушки через кусты белели девичья платья и слышался женский смех. Из темноты появился Мишка и протянул ковш с ледяной водой. Вероятно, бегал в дом бабы Тони, так как вода из нашего колодца пахла болотом и тиной. «Здесь есть специалисты по чистке колодцев?» – подумалось.
Ребята тихо переговаривались, а я смотрел на огонь. Было очень спокойно на душе, а все проблемы отодвинулись куда-то вдаль. Даже думать не хотелось.
– Дядя Андрей! А где вы учились на офицера? – вырвал меня из созерцательного состояния вопрос какого-то парнишки.
– В Ленинградском общевойсковом училище, – опередил меня Мишка. – Я тоже туда буду поступать после школы, – добавил с гордостью в голосе и посмотрел на меня.
Я удивился – до этого никогда мы не разговаривали о его будущем. Мне казалось, что в пятом классе еще рано что-то планировать. Сам в его возрасте не раз менял планы. Прочитав какую-нибудь книжку или посмотрев хороший фильм, мне хотелось быть пограничником, геологом, летчиком, сыщиком и даже индейцем. Окончательно определился с выбором только в девятом классе.
– Сложно туда поступить? – продолжил допытываться подросток.
– Нет, если учишься хорошо и спортом занимаешься, – ответил уже сам. – Впрочем, как и везде ….
Между тем, Павел разворошил костер и начал выкатывать обугленные картофелины. Пацаны, шипя и перебрасывая из руки в руку, начали разбирать деликатес.
После этого творческого вечера группа занимающихся спортом увеличилась, а наша с Мишкой популярность в селе выросла.
Теперь тихими теплыми августовскими вечерами такие посиделки стали регулярными, а у молодежи села место возле кострища за нашим домиком стало оживленным. Появились дополнительные чурбаки и бревна, на которых располагались присутствующие.
С покоем по вечерам мне пришлось распрощаться. Если не сидел с гитарой у костра, то маршрут для прогулок молодежи, особенно девчонок, мимо домов по нашей стороне улицы стал оживленным. За окнами часто слышался смех, крики и частушки фривольного содержания:
«Я любила лейтенанта
Капитана хочется
Говорят, у капитана
По земле волочится!»
«Не любите городских
Они все гулящие
Только в нашенском селе
Девки работящие».
«Сколько можно с трактористом,
В кустах целоваться?
Я Андрюше-гитаристу
Буду отдаваться!»
«Полюбила тракториста
И разок ему дала.
Три недели сиськи мыла и соляркою ссала!»
«Хороши у нас места, да болота тописты.
Девки сисясты, пизд…сты, сикилясты, жописты!»
Иногда стучали в стекло или свистели под окнами, звали на улицу и кричали: «Андрюшенька!», а самые наглые заходили, просили попить и заводили разговоры.
Конечно, выделил нескольких девок из-за симпатичного личика, фигуры или поведения. Особенно напористо себя вела одна черноволосая десятиклассница в короткой юбочке, подчеркивающей крутые бедра и полные стройные ножки по имени Лариска. Свое имя не любила, а за шутливое сравнение с крысой старухи Шапокляк, могла врезать любому. Другая – круглолицая, полная, конопатая Верка, всегда ведущая себя вызывающе и развязно. Она училась в городском ПТУ, а сейчас отдыхала на каникулах.
Как-то заметил в отдалении одинокую высокую стройную девушку, слушающую издали мои песни. Иногда встречал ее на улице села и даже здоровался по приобретенной деревенской привычке. Никогда не видел ее в компании подруг или друзей.
Заинтересовавшись, как-то у хозяев поинтересовался, заметив ее в окно:
– Что за девушка? Всегда одна ходит.
– А! Ольга-почтальонша! В Константинове почтой заведует, – отмахнулся Митрич.
– Неужели не знаешь? – подозрительно поинтересовалась баба Тоня. – Хорошая девушка, только ущербная, – вздохнула. – Двадцать четыре года уже, а месячных до сих пор нет!
«Деревня!» – мысленно усмехнулся. Все про всех, все знают.
Пришлось столкнуться с Боганом, который отметился на первом моем концерте. Как-то вечером, переходя наш переулок, столкнулся с ним, идущим в компании ребят.
– А-а! Вожатый! – недобро усмехнулся он. – Седня один? Всем сопли вытер и по горшкам рассадил? – хмыкнул.
Кто-то среди подростков угодливо рассмеялся шутке. «Надо ставить зарвавшегося приблатненного сявку на место!» – решил и шагнул к нему. Тот, заметив решимость струсил и непроизвольно сделал шаг назад, наткнулся на дружков за спиной и приободрился. Встал в шаге от него и, глядя в глаза, с презрением выдал:
– Чалился на малолетке по двести шестой, баклан? А понтуешься, как авторитет! Рамсы попутал, сявка?
– Ты че, в натуре? – оторопел местный «босяк». – Откуда…? Ты-ж цветной!
Откуда ему знать, что вырос я в неблагополучной среде заводского поселка, где каждый третий сидел, а каждый второй собирался сесть на зону и словечки по фене были популярны среди подростков.
– Сделай так, чтобы я тебя больше не видел и не слышал, – предупредил с угрозой. – Или тебе больно сделать? – придвинулся к подростку.
– Не, не, в натуре …. Все путем, – поднял он руку, огораживаясь от меня и попытался отступить.
– Ну-ну! – окинул взглядом компанию и пошел дальше.
«Он …, мокруха …, в авторитете …», – услышал за спиной.
…..
Митрич, как-бы между делом, упрекнул:
– Для пацанов пел и для нас со старухой мог бы, Тонька уж больно песни любит!
Наверное, я покраснел, но ничего не ответил, а выбрав момент, обратился к хозяйке:
– Баба Тоня! Вы как-то хотели меня послушать?
– Тебе некогда! Нарасхват! (с ехидством в голосе). Вон, опять бригадир тащится – наверное, опять у кого-то что-то сломалось, – забурчала, кивнув на окно. – Вечером баб позову, все равно дождь собирается! – снизошла.
Вечером действительно полил дождь, намекая о приближающейся осени. Собралось шесть женщин возраста бабы Тони, вероятно подруг. Все принаряженные, в платках. Хозяйка тоже одела лучшее и заставила переодеться Мишку. На меня она только ворчала, но не пыталась указывать, а пацан с супругом страдали от ее диктата. Митрич, одетый как обычно, притаился в уголке, стараясь быть незаметнее. Стол был накрыт, но все расселись на диване и стульях по всей горнице.
Начал с песни Градского:
Оглянись, незнакомый прохожий,
Мне твой взгляд неподкупный знаком.
Может, я это, только моложе,
Не всегда мы себя узнаём.
Ничто на земле не проходит бесследно,
И юность, ушедшая всё же бессмертна.
Как молоды мы были, как молоды мы были,
Как искренно любили, как верили в себя…
Затем, не дожидаясь реакции зрителей, начал петь песни, подходящие возрасту слушателей:
Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно,
Струна осколком эха пронзит тугую высь.
Качнется купол неба большой и звездно-снежный.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Качнется купол неба большой и звездно-снежный.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…
…..
Просто нечего нам больше терять.
Все нам вспомнится на страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым исполненье надежд.
Видно, прожитое прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Слышишь, падают дожди октября.
Видишь, старый дом стоит средь лесов.
Мы затопим в доме печь, в доме печь.
Мы гитару позовем со стены.
Все, что было, мы не будем беречь,
Ведь за нами все мосты сожжены,
Все мосты, все перекрестки дорог,
Все прошептанные клятвы в ночи.
Каждый предал все, что мог, все, что мог.
Мы немножечко о том помолчим…
…..
Вагонные споры последнее дело,
И каши из них не сварить,
Но поезд идёт, бутыль опустела
И тянет поговорить…
…..
Я забыл о бурях и о громе
Мне теперь дороже тишина
И живу я в старом-старом доме
Из него выходят три окна…
Одна из бабулек басом неожиданно заговорила:
– Андрей, ты все поешь новые песни, а старые ты знаешь? Мы бы тоже попели, – оглядела товарок.
– Увы, – улыбнулся. – Помню, как мама в детстве напевала: «Опять от меня сбежала, последняя электричка!», «Жил да был черный кот за углом!», «В нашем поселился … сосед», «стоят девчонки … в сторонке». Рассказывала, что отец качал меня на руках, напевая: «Прощайте скалистые горы, на подвиг Отчизна зовет!», – грустно покачал головой. – Он на Северном флоте срочную служил, – пояснил. – Из этих? – поинтересовался.
– Ну что ты, Валентина? Хорошие песни поет, душевные, – вмешалась другая старушка.
– Давайте бабоньки, выпьем и сами попоем, а Андрей подыграет, – примирительно заявила хозяйка и поднялась.
– Я тебе тоже приготовила – в столе посмотри на кухне, – обрадовала мужа, сидящего с глазами побитой собаки.
– Я в мастерской буду, – его моментом выдуло из комнаты. – Андрей, я тебе протез сделал! Пойдем, примеришь, – позвал меня уже от дверей. – Мишка, захвати тарелку с картошкой, – лишил женскую компанию последнего мужчинки.
– На х…й, терпеть этих баб! Послухаешь, ухи завянут! То ли дело с мужиками посидеть! Жаль, что ты не пьешь, – упрекнул. – Хоть Олег бы приехал! Вот душа-человек! – вспомнил.
Первым делом свернул пробку с водочной бутылки, накатил пол стакана, зажевал хлебом и полез искать новый протез.
Меряя почти готовое изделие, дискомфорта не чувствовал, а Митрич был недоволен и чуть ли не обнюхивая деревяшку бормотал:
– Здеся …, это уберу, тута подточить, ага …, и здеся. Ну че? Сделаю! Как родной будя! – заверил, не смотря на мое мнение, что все хорошо.
– Андрей! – позвала меня хозяйка через некоторое время. – Чего ты пропал? Иди, еще поиграй.
Вспомнил душевную песню, написанную в стиле вальса своими афганскими друзьями-сослуживцами:
Старый друг, что-то вдруг захотелось с тобой поделиться
Тихой грустью по милым, исхоженным в детстве местам:
Странный сон в унисон этой грусти порою мне снится –
Словно здесь мы с тобой и как будто бы все еще там.
Там, где косы берез легкий ветер в ладонях полощет,
Там, где россыпи рос – жемчугами в высокой стерне.
Там, где жизнь нам казалась значительно легче и проще,
Чем сейчас, в этот час, в необъявленной, долгой войне.
Но, не смел, улетел сон, как облачко в призрачной сини:
Охнул близкий разрыв и на землю смертельно осел.
Старый друг, новый круг нашей жизни начнется в России,
С тяжкой памятью в сердце о тех, кто дожить не успел.
Продолжил песней «Город золотой»:
Под небом голубым есть город золотой,
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том сад, все травы да цветы;
Гуляют там животные невиданной красы.
Одно – как желтый огнегривый лев,
Другое – вол, исполненный очей;
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый…
– Господи, откуда, ты Андрей знаешь такие душевные песни? – удивилась одна из раскрасневшихся бабулек.
Не отвечая на риторический вопрос, запел:
Не гляди назад, не гляди -
Просто имена переставь.
Спят в твоих глазах, спят дожди, -
Ты не для меня их оставь.
Перевесь подальше ключи,
Адрес поменяй, поменяй!
А теперь подольше молчи -
Это для меня…
…..
Наша встреча с Екатериной без последствий не осталась. Я не забыл ее и хотел бы еще раз пообщаться с ней тет-а-тет, однако она не звала, а сам опасался проявлять инициативу, чтобы не скомпрометировать замужнюю женщину. Встречались иногда на улице, здоровались, но не показывали, что нас что-то связывает, кроме поверхностного знакомства. Я уже подумал, что, Катя зря опасалась глазастых соседей.
Однажды Иван, местный начальник колхозного отделения позвал меня посмотреть колхозный транспорт, которым пользовались преимущественно на прилегающих к селу полях. Тракторист ДТ-75 и водитель грузовика ГАЗ-52 жили в Красном Селе и закрепленную технику хранили на местном машинно-транспортном участке.
Территория участка была формально огорожена забором и когда-то выложена бетонными плитами. На обширной площади стояли комбайны, трактора, грузовики, какие-то агрегаты, сеялки, телеги. Подозреваю, что большая часть техники годится только в металлолом, а рабочий транспорт слабо отличался от безнадежно сломанного.
Сейчас же от забора осталось одно название, а плиты были покрыты таким слоем подсохшей после дождя грязи, что пожалел, что не надел резиновые сапоги. Все-таки городской менталитет не мог заставить жить по сельским правилам. Все колхозники на работу одевали спецовки, халаты, а на ноги сапоги в любую погоду.
Мысленно плюнув, пошел к проблемному трактору. «Ну и вид у агрегата!» – мысленно поразился. Бортовых кожухов не было. Весь движок покрыт слоем масла и пыли. Стекло кабины треснуто.
– Что с ним? – повернулся к бригадиру.
– Митька! Докладывай Андрею, – переадресовал вопрос чумазому парнишке в замасленной спецовке и кирзачах.
– Ху…во заводится, троит, а бывает глохнет. Хер потом заведешь, – ответил горе-тракторист и сплюнул на землю.
«Ткнуть бы твоей грязной рожей в неухоженный двигатель!» – подумал, но вслух спросил:
– Давно на нем работаешь?
– Кода с армии пришел новый трактор обещали…, – вновь плюнул под ноги.
– Я спросил про срок, а не о твоих желаниях, – начал закипать.
«Похоже, ты бы и новый трактор вскоре довел до такого состояния!» – предположил мысленно. Хотя, чего я возмущаюсь? Вон рядом стоит его начальник, ему и воспитывать нерадивого тракториста.