Естественно, первое, что пришло на ум – это вопрос, каким образом можно прекратить действие магического заклятия. Она знала, что этот шаг требует специальных знаний, и в своих ночных путешествиях в теле ведьмы пыталась найти решение этой задачи. Но тщетно. Черная сила, замешанная на невинной крови, сдобренная незаслуженными муками, ей не давалась.
Одно было хорошо – упорные поиски приносили иное знание. Она по-другому стала чувствовать свое тело и его энергию. Она не была больше брошенной и преданной женщиной. И она во многом постигла стратегию замысловато закрученного сценария ее жизненных событий.
Но все-таки что-то не срасталось в этом затейливом пазле и все ее усилия как волны разбивались о риф неведомой проблемы. Она начинала раздражаться, упрямо долбясь в запертые двери. Напрашивался другой подход. Но Агата закусилась, потратила немало времени и сил, однако, кроме отчаяния не добилась ничего. Появилось чувство детской обиды на Мастера, она была уверена, что уж он-то мог бы и помочь. Но от него не было ни слуху, ни духу. Ответ пришел неожиданно, как бы сам собой.
КАРМИЧЕСКАЯ ТАЙНА
По старой, еще со студенческих времен, традиции она и еще несколько девчонок с их потока собирались вместе за чашкой кофе, в каком-нибудь уютном заведении. И когда в очередной раз раздался звонок с таким приглашением, она поначалу думала отказаться, но каким-то шестым чувством определила, что эта встреча пойдет ей на пользу.
Но все было как обычно. Банальный женский треп, который, тем не менее, успокаивал и давал чувство востребованности, столь нужное каждому человеку, особенно женщине. Вообще их посиделки в этот раз посвящены возвращению одной из них из туристического вояжа по Италии. После традиционного в таких случаях презентования сувениров и бурного обсуждения удачных покупок, подруга ударилась в рассказы о достопримечательностях Вечного Города. Агата смотрела на подругу, слушала ее, кивала и понятливо поддакивала, где нужно, но интерес ее был в другом месте.
Прямо сквозь подругу, или, лучше сказать, где-то за ее спиной, она видела поразительную картину. Синхронно с ее рассказом о посещении развалин древнего храма, она видела этот храм во всем великолепии своего расцвета и подругу на ступенях этого храма в роли служительницы культа богини Весты.
В этот момент та с придыханием рассказывала, что в услужение к богине Весте приводили маленьких девочек из знатных семей, и это была высокая честь, но за эту честь девочке суждено было сохранять невинность остаток всей жизни, а если случался грех прелюбодейский, то отступницу предавали позору и живьем закапывали в землю. Порой с плодом преступной любви.
Кто-то невидимый иллюстрировал рассказ подруги. Картинка была четкой, яркой особенного в том месте, где юные девочки участвовали в ритуале посвящения, после которого мирские радости для них становились недоступными в обмен на покровительство могущественной богини. Она засмотрелась, пропустив какой-то вопрос, мыкнула что-то невразумительное и, посмотрев на подругу, вдруг ясно поняла, почему той так сложно устроить свою личную жизнь.
Это был настоящий шок. Агата возвращалась домой в такси. И пока болтовня водителя не давала сосредоточиться на увиденном, она сдерживалась от желания разреветься во все горло. Но как только дверь в квартиру осталась закрытой за ее спиной, она злобно метнула свою дорогущую сумку на диван. Однако промахнулась. Предмет зависти подруг, пролетев через всю комнату, глухо шмякнулся о стену и, безжизненно раззявив холеное атласное нутро, рассыпался всем своим содержимым по полу. Пнув в сердцах подкатившийся к ногам какой-то блестящий флакончик, она плюхнулась в кресло, всем своим видом выказывая крайнее возмущение.
Причиной таких бурных эмоций был осознанный ею алгоритм работы кармического обета. Видимо, никем не объясненный, запрет на клятвы идет от знания опасности этого мероприятия на клеточном уровне. Поразительно было то, как легко и без сомнений приняла она истинность показанной картины. Ей стало понятно, что свое информационное поле клятва, освященная обрядовым действием, распространяет на человека до последнего дня его жизни. И, как оказалась, продолжает распространять и в последующих его воплощениях. Агате до злобного раздражения показалось это нелепым уже хотя бы потому, что нести ответственность за то, что помнить никак не можешь, по меньшей мере, несправедливо.
Но тут, как будто со стороны, в голове возникла мысль о том, что может быть в этом заложен какой-то иной, непостижимый с обывательской точки зрения, смысл. Сам процесс рассуждений, происходящих в ее голове, завораживал. Мысли, как шары в лузу, посланные умелой рукой точно ложились в цель. Ей пришло в голову то, что дискретное восприятие жизни, возможно, свойственно только человеку, высший план рассматривает все воплощения, как единый поток энергии, у которого тела – это оболочки, сравнимые с одеждой. Ведь меняя свою одежду человек, не перестает быть тем, кто он есть. И принятое клятвенно на себя обязательство, уже по этой логике, вполне может транспонироваться на последующие перерождения. Такое логическое построение ей понравилось, хотя вопрос для чего такие сложности нужны, пока оставался открытым.
Нервное и умственное напряжение требовало разрядки, и она закурила. Но, сморщившись от вкуса табачного дыма, с подозрением уставилась на сигарету. Если бы не название известного бренда, золотистой змейкой обвивавшее фильтр, она решила бы, что курит физиологические отходы. Как только эта мысль оформилась образно, ей пришлось встречать лихо подкативший рвотный позыв. Злостной курильщицей она не была, однако корпоративные перекуры пропускала редко. Поэтому такая реакция на любимые сигаретки была неестественной.
Заподозрив подвох, она отложила сигареты в сторону. Понимая, что со стороны похожа на полную дуру, на цыпочках прокралась к бару. Достала бутылку виски, удрученно взболтнула содержимое и, состроив уже совсем постное выражение лица, налила полстакана. Она все делала так, как будто в комнате находился кто-то еще и этот кто-то внимательно наблюдал за всеми ее манипуляциями с бутылкой. Играя на невидимую публику, она, балуясь, вытянула губы дудочкой, поднесла их к стакану и, видимо, совсем уже заигравшись, хлебнула сорокаградусную жидкость, как чай. Виски, что называется, попал не в то горло, дыхание перехватило, она закашлялась, захрипела, из глаз брызнули слезы. Махая перед ртом рукой, Агата безуспешно пыталась продышаться. Да, если у нее и был зритель, то он был бы доволен. Бенефис удался. Эта мысль рассмешила ее, однако, ненадолго.
Осознав бесплодность попыток отравить себя никотином или алкоголем, она оставила их, ограничившись чашкой зеленого чая. Этот напиток у наблюдателя отторжения не вызывал и девушка, спокойно попивая золотистую жидкость, вернулась к своим рассуждениям. Вернее к фиксации мыслей, которые теплой волной сами собой появлялись в сознании.
Итак, открытым оставался вопрос о целесообразности сохранения действия клятвы после уходы из жизни ее носителя. Ведь в следующим этапе воплощений эти обещания незримым тормозом накладывались на его жизненный путь, превращая ни в чем не повинного человека в маргинального неудачника или неудачницу с большим духовным потенциалом. Занимаясь экзистенциальной аналитикой, она по-настоящему поняла, как может меняться масть расклада известных событий от простого изменения угла зрения на них. Причем суть происходящего оставалась в принципе прежней, но восприятие мутировало кардинально.
Агата вспомнила свою подругу весталку. Как непросто складывалась ее судьба. В попытках найти свое женское счастье, та использовала всю свою сексуальную одаренность. Быстро привязываясь к очередному сердечному другу, она по какой-то неумолимой закономерности, в конце концов, опять неизменно оставалась одна. Недоуменность от этого постоянства сменяла злость и раздражительность на всех и вся, потом приходила неуверенность и страх и, наконец, покорное ковыляние вслед, за косолапой судьбой.
Плюсом во всей этой истории было то, что ее подруга научилась выживать без иллюзий и зыбких надежд на прекрасного принца со своим гужевым транспортом. После университета она прилично устроилась в крупную кампанию и успела там сделать неплохую карьеру. Поэтому, когда неотвратимо наступало следующее матримониальное фиаско, оно, кроме очередного рубца на серой стене ее несбывшихся надежд, не оставляло вечную служительницу богини Весты еще и у разбитого финансового корыта.
Отсутствие прошлого или наличие вечного настоящего у кармического целибата, как компьютерный вирус, зловредно перестраивает файлы человека, но вместе с тем обирая в одном, в другом дает энергию движения и роста.
Агата вспомнила где-то услышанное или прочитанное, что вино тем лучше, чем суровей были условия для вызревания винограда. Наверное, так оно и есть, но человек не виноград, хотя аналогия была подходящей. Она боялась думать о себе в контексте полученного знания, понимая вместе с тем, что от этого не уйти. Средневековое проклятие инфернально накаляло все мало-мальски значимые события ее жизни, превращая ее существование в постоянную борьбу со страхом потерять завоеванное место под солнцем. Страх выражал высокую степень ее самокритичности, обеспечивая бесперебойное поступление проблем, с которыми нужно было бороться. А собственная самокритичность обуславливалась от рождения всей реальностью, которую воспринимал ее разум. В такой реальности любовь не живет, а проскальзывает дымкой манифестаций. Поэтому, как-то искусственно снизить уровень своей самокритики, возможным не представляется. Она с беспощадной ясностью осознала весь механизм противодействия, с которым сталкивается человек, попавший под пресс сопротивления собственного ума. Индивидуально ориентированная сила которого была направлена на разрушение созидательного потока. Действие равно противодействию. Даже если действие – только мечта или идея.
Ей захотелось прерваться, чтобы прочувствовать эту мысль. Не хватало эмоций, чтобы синхронно переживать, то, что она осознала. К тому же ей не был ясен источник появления в ее сознании столь необычных умозаключений. Решив, что сверхъестественного с нее хватит, она прошла в ванную. Включив на весь напор воду, засмотрелась заворожено на струю, с шумом рвущуюся из крана. Поток гипнотизировал и притягивал. Она, как бандерлог, заколдованный охотящимся питоном Каа, все ближе и ближе склонялась к струе. Шум льющейся воды стал нарастать, превращаясь в мощный грохот, похожий на рев взлетающего лайнера. Ей даже слегка заложило уши и появилось характерное, как при взлете, сосущее чувство пустоты в животе. Сознание, сливаясь с потоком воды, вытекало из тела, неотвратимо всасываясь через раскрывшийся зев астрального мира.
Вдруг все звуки и неприятные ощущения разом пропали, и она, мгновенно забыв о них, ощутила сказочное блаженство обретения чего-то бесконечно дорогого. Как электрическая лампочка, она светилась от пронизывающего ее с головы до ног потока любви. Ее здесь ждали всегда, здесь были бесконечно ей рады. Чувство теплого родства рождало в сердце ответную любовь. Все, что находилось за пределами этого чувства, стало ничтожным и мгновенно предано забвению. Она была у себя дома. От избытка эмоциональных переживаний она заливалась слезами, смывающими с ее души заскорузлость безнадежности и угасшей веры. Творение всегда находится под покровительством своего Творца, и, неся на себе все атрибуты образа Его, совершенно априори.
Она не могла видеть обыкновенным зрением человека, как лучистая энергия фантастическими, неописуемо красивыми всполохами и протуберанцами в немыслимом танце кружилась вокруг нее. Но, поскольку чувства быстрее мысли, то чувствами своими она смогла ощутить и понять больше, чем это можно было изъяснить самым совершенным слогом. Впервые в жизни она переживала состояние своего абсолютного совершенства. Здесь, в этом мире, все было безусловным, настоящим и еще понятным. Наверное, так должна чувствовать себя маленькая капля, которая вернулась в лоно океана, чтобы повторить в малом великое, постигая большое через малое.
LA
VACANZA
За повседневной суетой как-то обыденно пришла зима, а вместе с ней и некоторое беспокойство, природу которого невозможно было спутать ни с чем другим. Это тревожащее ощущение было зовом нарезанных лыжными кантами горных склонов. Агата давно полюбила рискованные снежные спуски. И без этой дозы адреналина, краски мира уже не казались ей достаточно яркими. Поставили ее на лыжи друзья, заманившие как-то в Домбай. Спортивная от природы, она с каждым своим приездом в горы азартно исправляя недостатки своей техники, достигла приличного уровня катания. Поэтому на предложение составить компанию приятелям-лыжникам, ехавшим в Итальянские Альпы, она, не задумываясь, ответила согласием.
В эту страну она всегда прилетала с каким-то необъяснимым внутренним волнением. Может быть, родина известных модных брендов, глубокими корнями вросшая в сознание каждой женщины, волновала ее на генетическом уровне, а, может, было что-либо еще более глубокое. Во всяком случае, стоя в длиннющей очереди к будке красивого, как Кен, таможенника, Агата не без ехидства отметила, что в Италии, чем меньше аэропорт, тем чванливее представители таможенных и паспортных служб.
В очереди они оказалась за группкой албанских гастарбайтеров. Ослепленные блеском золотых пуговиц на кителе величественно шлепающего в их паспорта отметки пограничника, они молчаливым строем проходили через турникет. Однако, в своих нелепых галстуках, одной рукой старательно повязанных на их крепкие крестьянские шеи, и по-армейски коротких стрижках, они выглядели скорее наемниками, чем трудовой помощью экономике Италии.
Когда, наконец, все хлопоты с переходом границы были улажены, и галдящая стая туристов разместилась в автобусе, она прилипла к окну, всем своим существом впитывая мелькавший за стеклом невыразительный пригородный пейзаж. Автобус, пропетляв по дорожным развязкам, потянулся в гору, бодро набирая высоту, словно самолет на взлете.
Появлению своего увлечения горными лыжами она была обязана снежным склонам величественного Кавказа. Как и все сюда приезжающие, она не была избалована местечковым сервисом. Сохранив свою ненавязчивую простоту с советских времен, он с каждым годом активно прирастал только ценами. Поэтому, оказавшись в краю тирольских гномов, древних легенд о народе, когда-то жившем здесь, она была очарована, как ребенок, попавший в волшебную сказку. Погружение в чудо усиливалось, когда ясным, без облаков, утром или на закате, в солнечных лучах, рождалась завораживающе-величественная картина: видимые из окна отеля мрачноватые серо-желтые вершины вдруг фантастически оживали, изнутри загораясь всеми оттенками королевского пурпура. Но то, что произошло с ней здесь, даже со сказкой сравнить было нельзя.
Зная спуски с домбайских склонов наизусть, она могла, наверное, кататься с закрытыми глазами, если б не опасалась поломаться на какой-нибудь ледяной колдобине, встречающихся на редко видевшей ратрак трассе. Практически идеальные условия альпийского курорта снисходительно расслабили, добавив скорости на виражах. Она начала лихачить и совсем потеряв осторожность, как «чайник» ошиблась при входе в узкий и не очень удобный поворот, одной ногой зацепила целину и ее, будто тряпичную куклу, провернуло штопором, бросило на спину, и понесло в снежном вихре, вниз по склону. К счастью, лыжи, как им было положено, отстегнулись и, скатившись вниз, застряли в пухляке. Покувыркавшись какое-то время по склону, она остановилась с залепленным снегом лицом. Сгоряча не поняла, что с плечом что-то неладно, но когда оперлась на палки, пытаясь подняться, острая боль электрическим током пробила до самого мозга, замутив сознание. Вымученно улыбаясь, она отвергла разноязыкую помощь, которую предлагали подкатившие люди, однако, встав на лыжи, сразу поняла, что на этот день о катании можно забыть точно. Правая рука висела плетью, и опора на нее была невозможна. Опыт подсказывал, что это только цветочки, пока она разгоряченная, по-настоящему боль еще не дает о себе знать. Это было, наверное, глупо, но ей ужасно не хотелось связываться с медициной, как не хотелось становиться обузой своим попутчикам.