–– Дом был заперт, когда вы приехали? – спросил Максим.
–– Нет, дверь была прикрыта, но не заперта. Калитка тоже не была закрыта. Я подумала, что он пошёл куда–нибудь прогуляться, и поначалу не волновалась, но когда стало темнеть, то… В общем, я обошла всех соседей, но никто не видел Алексея с воскресенья. Это тоже не было чем–то необычным, так как он часто сутками не выходил из своей мастерской в мансарде, когда был прилив вдохновения…
–– Извините, что перебиваю вас, Ольга Петровна, но чем так увлекался ваш муж?
–– Он неплохой скульптор. А ещё он занимается резьбой по камню, рисует. В общем, я поддерживаю его творческие занятия, тем более что они ему по душе и для нашего бюджета хорошее подспорье, – ответила Киселёва.
–– Он продаёт свои работы?
–– Редко, но случается. В основном через знакомых, иногда ходит на Арбат.
–– Понятно… Итак, вы в этот день не нашли своего мужа, – скорее констатировал, чем спросил Максим и на минуту задумался. – Скажите, Ольга Петровна, а вы не находили в доме какой–нибудь записки?
–– Нет, ничего такого не было.
–– А вещи не исчезли? Может, что–нибудь ценное?
–– Да нет же, всё было не тронуто. У меня создалось такое впечатление, что Лёша вышел куда–то ненадолго. А в доме всё было как обычно. Небольшой творческий беспорядок наверху, а в остальном – ничего подозрительного.
–– Вы в этом уверены?
–– Конечно. Я даже проверила коллекцию Алексея, но это было позже, когда приехали из милиции.
–– А что за коллекция, Ольга Петровна? – заинтересовался Максим.
–– Коллекция минералов, – ответила Киселева. – Алексей Васильевич собирал её всю сознательную жизнь. У него – одна из лучших геммологических коллекций в стране. Но на даче хранятся менее ценные экспонаты.
–– А что, есть и очень ценные?
–– Да, конечно, но они находятся в сейфе, в квартире.
–– Квартира под охраной?
–– Да.
–– И ничего не пропало? – снова с сомнением спросил Максим.
–– Нет, не пропало.
Что же получалось в итоге разговора? Исчезнувший Киселёв не был серьёзно болен, не представлял большого интереса для вымогателей, у него не имелось врагов, отношения с коллегами по работе, соседями и знакомыми поддерживал ровные и доброжелательные. Не был он ловеласом, сбежавшим от жены к гипотетической любовнице (да и в его возрасте подобные глупости люди совершают крайне редко).
Тогда в чём причина его исчезновения? Несчастный случай? Или всё же чей–то злой умысел? А может, он и не исчезал вовсе в том смысле, какой обычно подразумевается в подобных ситуациях? Может, его что–то заставило на время покинуть дачу по каким–то неотложным и важным делам? Да, но тогда Киселёв непременно бы предупредил жену…
Марьин перебрал, казалось бы, все возможные версии, но ни одна из них не представлялась ему достаточно убедительной. Впрочем, это было естественно, так как слишком мало и поверхностно он знал об обстоятельствах дела. Но он уже интуитивно чувствовал, что придётся немало потрудиться, чтобы разобраться во всём и выбрать верное направление поисков пропавшего геолога.
3.
Николай Шишков понуро побрёл вдоль вставшего в забое транспортёра к треноге с мощной переносной лампой. "Опять послал меня, – сетовал он на "бугра» – бригадира. – Как что, так Микола!"
Подтянул провод и, смотав его в бухту на локоть, Шишков взял треногу и уже двинулся назад, как вдруг ему показалось, что что–то сверкнуло среди породы, лежащей на транспортерной ленте. По телу пробежала нервная дрожь, словно его ударило током, а лоб покрылся испариной от предчувствия удачи. Повинуясь обуревавшему искушению, он стал лихорадочно искать взглядом источник искры, наклонив лампу к самому транспортеру. Он забыл обо всём и слышал лишь только бешеный стук сердца, когда на ленте прямо перед ним снова блеснул огонёк. Боясь потерять его, Николай застыл на месте, не сводя взгляда с блёстки, и протянул руку. Пальцы нащупали небольшой, с голубиное яйцо камень, но, даже ещё не разглядев его, Шишков не сомневался, что в руке целое богатство. Он быстро сунул камень в карман и воровато оглянулся в сторону товарищей.
–– Микола, ну где ты там? – раздался недовольный голос бригадира.
–– Иду, иду! – поспешно ответил проходчик и стал разматывать провод, аккуратно укладывая его вдоль транспортера.
Когда он присоединился к товарищам, "бугор" подозрительно взглянул на него и спросил:
–– Что ты там копался?
Внутри у Николая всё похолодело от страха, но он быстро собрался и ответил очень спокойно и безразличным тоном:
–– Да провод запутался, зараза.
Сдав смену другой бригаде, все четверо поднялись на подъёмнике наверх и сразу прошли в "чистилище". Так шахтеры называли специальное помещение, миновать которое было невозможно. Здесь их ждал начальник шахты "Д", принявший доклад бригадира и сделавший отметки в журнале. Затем они прошли в раздевалку и полностью разделись, оставив спецовки в номерных стальных ящиках. Сигареты, зажигалки и прочие посторонние вещи вынули и положили на верхние полки. Этого требовали правила, так как грязная одежда забиралась в прачечную, а на её место вешалась чистая смена. Правда, никто из шахтеров не знал, что перед этим спецодежда и обувь тщательно обыскивались, так же как и их личные вещи, оставленные в шкафах. Тем не менее, Шишков избежал неприятностей, предусмотрительно сунув камень в рот, когда они ещё только шли к подъемнику.
В душевой бригада долго смывала с себя пыль и грязь. Проходчики фырчали от удовольствия и перебрасывались нехитрыми шутками. Только Николай мылся молча, озабоченный проблемой сокрытия похищенного камня. Он взял его, не задумываясь о возможных последствиях, подчиняясь лишь инстинкту, а теперь толком не знал, что с алмазом (а он был уверен, что камень – алмаз) делать дальше. Но всё же сомнения и тревога не могли отравить эйфорическое чувство обладания таким сокровищем. Даже не зная истинной ценности находки, Николай был почти уверен, что камень потянет на десятки тысяч долларов.
Мысли лихорадочно метались в голове в поисках надёжного способа сохранить камень, но ничего путного не приходило на ум. Неожиданно он вспомнил прочитанный в какой–то книге эпизод, как контрабандисты прятали наркотики в собственном теле, проглатывая капсулы и даже засовывая их в задний проход. Поколебавшись немного, он выбрал второе и, вынув камень изо рта, осторожно ввёл его в анальное отверстие. Ощущение было не из приятных, но приходилось терпеть.
Наскоро обтеревшись, Шишков поспешил к двери "исповедальни", за которой только что скрылись его товарищи. Это была комната, где рабочие раздевались, оставляя свою "земную" одежду, а "исповедальней" её прозвали потому, что именно здесь проходчиков встречал и провожал наряд службы безопасности, который проводил инструктаж под роспись и частенько обыскивал смены, возвращающиеся из забоев.
Старший наряда – плотный мужчина лет пятидесяти пяти с почти седыми, но густыми волосами, правильными приятными чертами лица, покрытого морщинами, и проницательными глазами, – негласно носил кличку Падре. Обычно он сам встречал смены, и это не предвещало ничего хорошего. Он, как правило, скромно сидел в дальнем углу комнаты на стуле, сцепив руки на коленях, и внимательно наблюдал за вошедшими. От его цепкого, пронзительного взгляда не ускользало ничего. Падре словно просвечивал рентгеном каждого шахтера, подмечая малейшее беспокойство или необычность поведения. Его интуиция – или невероятный нюх – почти всегда помогали безошибочно выявлять вора (это случалось не часто, но закономерно, ибо человек слаб, а искушение сильно).
Если у него возникало подозрение, Падре жестом подзывал жертву к себе и, источая добродушие и спокойствие, заводил разговор. Начинал издалека, с совершенно нейтральных тем, а затем задавал неожиданные и резкие вопросы. При этом его глаза следили за реакцией собеседника. "Подопытный" и не подозревал, что подвергается своеобразной проверке совершенным "детектором лжи", так как разговор Падре, специалист–психолог, строил очень профессионально. Только убедившись, что собеседник пытается скрыть какой–то грех, Падре переходил от "исповеди" к жёсткому допросу, а затем и к обыску, который производили двое крепких парней в униформе в соседнем помещении, специально оборудованном для таких случаев.
Те, кто избежал подозрения и "исповеди", ожидали своего несчастного товарища на выходе из блока, у стоящего автомобиля, на котором смены возвращались в жилую зону. В большинстве случаев подозреваемый, пройдя унизительную процедуру, присоединялся к своей бригаде, но становился крайне неразговорчивым и хранил гробовое молчание по поводу пережитого инцидента. Никто с достоверностью не знал, что же произошло с ним и виноват ли он. Но иногда человек не возвращался в свой вагончик, а его товарищам сообщалось, что контракт с ним разорван, сам он срочно депортирован с объекта, а его делом занимается прокуратура.
Когда Шишков вошёл в "исповедальню", его товарищи под присмотром "секьюрити" уже облачались в чистую униформу военных строителей. Быстро окинув взглядом помещение, Николай вдруг ощутил на себе пронизывающий холод чьих–то глаз, и ему стало невыносимо страшно. На какое–то мгновение он представил, будто голенький лежит на операционном столе, а вокруг него собрались хирурги–садисты, решая, с чего начать вскрытие тела. Кожа покрылась омерзительными мурашками, и его передёрнула нервная дрожь. Резко обернувшись, Николай увидел за своей спиной Падре, стоящего у стены со скрещенными на груди руками. От неожиданности Шишков на мгновение потерял дар речи.
–– Замёрзли? – участливо спросил Падре, глядя прямо в глаза Николаю. Его губы чуть тронула ироничная улыбка, но в остальном ничто не выдавало угрозы, исходящей от этого человека.
–– Да, немного, – тихо промямлил проходчик.
Падре понимающе кивнул головой и с безразличным видом направился к своему обычному месту в дальнем конце комнаты. "Неужели пронесло?" – с надеждой подумал Шишков и поспешил к своему шкафу. Одеваясь, он старался не смотреть в сторону Падре, но кожей чувствовал на себе его просвечивающий взгляд. От напряжения на лбу выступил пот, а движения стали нервными и суетливыми, как ни старался он выглядеть спокойным и равнодушным ко всему.
Товарищи уже полностью оделись, и Падре жестом приказал им выйти. Оставшись один на один с тремя "секьюрити", Николай почувствовал себя беззащитным, как ребёнок, и заспешил, всё ещё надеясь избежать "исповеди" перед страшным человеком с манерами священника.
–– Можете не торопиться, Николай, – раздался спокойный голос Падре. – Я думаю, что нам с вами есть о чём поговорить. Не так ли?
Внутри у Шишкова всё оборвалось, губы вдруг пересохли, а язык стал непослушным. "Кажется, сгорел", – мелькнула в голове мысль, и он с обреченностью приговоренного выдавил из себя:
–– Если желаете…
4.
–– Так вы поможете мне?
Должно быть, Киселёва заметила печать глубокой задумчивости и сомнений на лице Максима, и он поспешил ободрить клиентку:
–– Да, мы сделаем всё возможное, чтобы найти вашего мужа. Ведь именно этого вы хотите?
–– Боже мой, конечно же! Найдите его, умоляю. Я отдам всё, лишь бы знать, что он жив.
–– Успокойтесь, Ольга Петровна, – мягко сказал Марьин. – Будем надеяться, что с Алексеем Васильевичем всё в порядке…
–– Нет–нет, с ним что–то случилось! Я чувствую это, – негромко сказала женщина. – Только бы он был жив. Только бы…
Она всхлипнула и поспешно достала платок, промокнув им набежавшие слезы. До сих пор Киселёва держалась хорошо, несмотря на тяжёлое потрясение, но нервы всё же сдали, и эмоции выплеснулись наружу. Максим молча налил в стакан лимонад и придвинул его к клиентке. Через пару минут Ольга Петровна несколько успокоилась и, тяжело вздохнув, тихо сказала:
–– Извините. За эти дни я столько всего передумала. Я чувствовала, что что–то должно было случиться. Это… витало в воздухе вокруг нас.
–– Что вы имеете в виду, Ольга Петровна? – насторожился Марьин.
–– Не знаю. Не могу сказать ничего определённого. Просто ощущение близости какой–то беды.
–– Но ведь такое ощущение должно на чём–то основываться? Может, в вашей жизни произошли какие–то события, вызвавшие подобные ассоциации? Мне важно знать всё.
–– Как сказать вам, Максим… Извините, не знаю вашего отчества.
–– Максим Максимович, – ответил Марьин. – Но можно просто –Максим.
–– Понимаете, Максим… Максимович, таких событий произошло немало за последний год, и все они – трагические и очень печальные. Возможно, именно это и вызывало у меня тревогу, нехорошее предчувствие. И вот теперь оно сбылось.
–– И что же произошло за этот год? – спросил Марьин осторожно.
–– Цепь несчастий. Нет, не с нами, но с близкими нам людьми, с нашими друзьями и коллегами. – Киселёва с минуту помолчала, припоминая, и с печалью продолжила: – Все началось ровно год назад. Сначала погибли Ваня Аверин с Леночкой в автокатастрофе… Ужасный случай, нелепый и ужасный. Они возвращались со свадьбы своей дочери домой, и их машину сбил какой–то грузовик. Говорят, Ваня был пьян, но ведь он никогда не брал в рот спиртного, особенно за рулем. Он всегда был примером самодисциплины и твёрдости характера.
–– Но все же – свадьба дочери. Возможно, позволил себе немного.
–– Ваня?! Вы его не знали, Максим Максимович, а Лёша проработал с ним почти двадцать лет. Они с Леночкой, это его жена, часто бывали у нас, пока не перебрались в Питер. Нет, мы не верили, что виноват был Ваня.
–– Так Алексей Васильевич был связан с ними по работе? – уточнил Марьин.
–– Да. И Ваня, и Леночка – тоже геологи. Алексей Васильевич был начальником экспедиции, а они – еще зелёные выпускники института. Вот он их и опекал, а потом отношения переросли в крепкую дружбу.
–– Понятно, Ольга Петровна… Если я правильно понял, эта трагедия оказалась не единственной?
–– Да, к сожалению, – вздохнула Киселева. – Не успели мы приехать с похорон Авериных, как дома новая телеграмма: на Камчатке в экспедиции погиб Валера Медведев. И тоже несчастный случай. Сорвался с обрыва. Лёша и я тяжело переживали кончину друзей. Чтобы как–то оправиться, муж предложил сменить обстановку и какое–то время пожить вдали от Москвы, на природе. Я согласилась, и мы стали думать, куда поехать. Но все разрешилось неожиданно и, как оказалось, довольно удачно. Как–то к нам заехал ещё институтский товарищ Алексея, разговорились, и он предложил пожить у него под Угличем, в доме матери. Дом пустовал уже пару лет, так как хозяйка умерла, а сын жил в городе, да и то больше наездами. Фамилия товарища Алексея – Храмов, Вадим Игоревич Храмов. Он тоже на пенсии, но нашёл себя в бизнесе. Работает в какой–то коммерческой фирме заместителем директора… В общем, мы приняли предложение и поехали в деревню. Места там замечательные, очень живописные. Лёша целыми днями пропадал "на натуре" с этюдником, я занималась наукой: нужно было закончить работу над монографией и написать несколько статей. Одним словом, всё было как нельзя лучше. Мы думали вернуться в Москву осенью, но нам там так понравилось, что прожили и зиму.
–– А как же квартира, дача? Без присмотра оставлять на такое время…
–– Ну, квартира на охранной сигнализации, так что мы не очень волновались, а дача… На даче у нас только сад. Договорились с соседом, что он присмотрит за деревьями, будет поливать, а урожай возьмет за труды.
–– А как же коллекция, работы мужа?
–– Сосед живёт там постоянно, в доме – крепкие двери и ставни. Кооператив у нас охраняемый, да и люди хорошие. Конечно, случается, и хулиганят мальчишки, но серьезных инцидентов не было. И потом, чему быть, того не миновать. Ограбить могут и при хозяевах.
–– Вы правы… И когда же вы с мужем вернулись из деревни? – спросил Максим, делая пометки в блокноте.
–– В конце марта. Кажется, 28 или 29–го, – ответила Киселёва, и на её лице вновь отразилась скорбь и боль утраты. – Едва мы приехали, как узнали ещё о трёх смертях… В сентябре умерла Валя Камкина от тромбоза, в октябре – Зимин Николай от передозировки наркотиков, он был радистом в архангельской экспедиции мужа, а вслед за ним – Гена Клочков. Гена был взрывником 30 лет. И подорвался, когда получал взрывчатку на базе, при погрузке. В голове не укладывается такое… И, наконец, совсем недавно, 10 мая, умер от инфаркта Михаил Афанасьевич Логинов, бывший начальник геологоразведочного управления, замечательный человек… После его похорон Лёша две недели ходил сам не свой, да и я тоже… Теперь вы понимаете, что чувствовали мы, потеряв столько друзей и знакомых за столь короткое время?