Роман об ушедшем времени
– Зачем это? – произнес сумрачный голос.
Гаг поднял глаза. Над ним стояли двое – какие-то незнакомые из местных, тоже совсем молодые. Гаг осторожно опустил голову южанина на траву и поднялся.– Зачем… – пробормотал он. – Откуда я знаю – зачем?
Аркадий и Борис Стругацкие
«Парень из преисподней»
Часть I
Козлы
Глава первая
Спикер областного парламента Хрюшников сидел за столом и ковырял в носу. Когда я сделал еще несколько шагов по ковру и присмотрелся, стало ясно, что ковыряет он не в носу, а в ухе. И не пальцем, а дужкой очков.
– Можно, Виталий Иванович? – повторил я.
– Заходи, Алексей Николаевич, – отозвался спикер. – Что у тебя там?
– Подписать кое-что надо.
Виталий Иванович вздохнул так, будто сию минуту закончил разгрузку вагона.
– Сколько раз я тебе говорил: бумаги на подпись сам не носи, передавай через консультанта? А?
– Там нюансы могут быть, Виталий Иванович. Комментарии могут потребоваться.
Спикер вздохнул сильнее.
– Комментарии потребуются – вызову. Ох, Алексей Николаевич…
– Что, Виталий Иванович?
– Всему вас учить надо. Сразу видно: не работали в обкоме.
– Да тут бумаг немного, – начал я.
Было в самом деле неловко, что оторвал занятого человека от дела. Выбил из колеи.
– Ладно, оставляй, – смягчился спикер.
Я мысленно перевел дух и приготовился дать задний ход. Тут двойная входная дверь за моей спиной скрипнула.
– Виталий Иванович, разрешите? – проскрипел голос, по тембру сильно похожий на дверь.
Оборачиваться, чтобы понять, кто это, было необязательно.
– Заходи, Никифор Мефодиевич, – кивнул хозяин кабинета.
Обогнув меня заодно с приставным столиком, полубоком, немного шаркая при ходьбе, в святая святых законодательной власти проник консультант нашего спикера Никифор Мефодиевич Толиков. Меня он приветствовал едва заметным кивком и присел на стульчик напротив.
Никифора Мефодиевича в парламентском кругу знали все. Принят он был на полставки и отвечал за духовно-нравственную сферу. Лет ему было много. Даже очень много, и кое-кто поговаривал, что пора бы человеку на покой. В аппарате в таком возрасте уже не работали. Однако спикер к нему благоволил и принимал всегда без очереди («с острой болью», как шутил один наш коллега). Секрет проходимости был прост: во времена не слишком отдалённые от нас товарищ Толиков занимал высокую должность в провинциальном управлении КГБ. А бывших чекистов, как известно, не бывает. Про его выдающиеся успехи на ниве нравственности и духовности ничего слышно не было, зато слухи и сплетни он носил начальству исправно.
Спикер шевельнул бровью и перестал ковырять очками в ухе. Никифор Мефодиевич покосился на меня и, приподняв полускрюченное тело над столом, забормотал что-то Виталию Ивановичу в другое, свободное ухо. Спикерская бровь поползла вверх. Я попробовал прислушаться.
– Алексей Николаевич, погуляй! – оборвал мои попытки спикер.
Подрагивая кистью правой руки, Никифор Мефодиевич продолжил едва слышное бормотание. Мне почудилось, что прозвучала знакомая фамилия, но проверить это ощущение я объективно не успевал.
Предупредительнейшая Алевтина Викторовна в первой приёмной читала популярный у аборигенов таблоид «Энциклопедия здоровых импульсов». По-моему, ту её часть, где повествуется о внебрачной жизни эстрадных звёзд.
– Что-то у нас Никифор Мефодиевич какой-то взволнованный, – попытался я прозондировать почву.
– Ой, не знаю, Алексей Николаевич, – откликнулась она, подняв голову от газеты. – Ничего не говорил, сразу вошёл.
Пришлось мне отправиться восвояси. Там, под дверью моего кабинета, переминался с ноги на ногу очередной гость. Я мысленно застонал, потому что после визита к спикеру, как всегда, хотелось немного побыть наедине с собой. Да и голова после вчерашних излишеств ещё побаливала.
Гостем оказался собственный корреспондент агентства «Интерксерокс» Василий Онищенко.
– Привет! Какие новости у пресс-службы? – заулыбался он.
– Спикер с утра ковырял в ухе, – ответил я.
– Что?
– Ничего. Шутка, – я погремел ключами. – Заходи, раздевайся, ложись.
– Сам всё шутишь, – сказал Онищенко, усаживаясь на стул. – Скучно живёте у себя в парламенте. Ни скандалов, ни сенсаций…
– Стабильность в регионе. Всё под контролем.
– Давай, что ли, сами что-нибудь придумаем, – продолжал развивать свою мысль Онищенко. – Нельзя же так постоянно.
– Кто сказал, что нельзя? Ты вон у губернатора бываешь на брифингах, вот и попроси его подкинуть парочку сенсаций.
– Там у нас договорные обязательства знаешь, на какую сумму?
– Знаю. Кофе хочешь?
– Растворимого?
– Ну, ты буржуй! – я изобразил на лице праведный гнев. – У нас организация бюджетная, бедная. Другого напитка не держим.
– Знаем, какая вы бедная организация, – усмехнулся Онищенко. – Ладно, наливай.
– Налью, когда закипит. Включи чайник, – и я потянулся к свежим газетам. – Прессу вот ещё не видел. Может, там и есть какой-нибудь скандал.
– Я тоже не видел, – оживился Онищенко. – Дай мне что-нибудь из ненужного.
– Всё у нас нужное, всё важное. Держи вот «Факты и комментарии», насладись пока.
– Да чем там наслаждаться?
– Вёрсткой насладись, если больше нечем, – посоветовал я, листая одной рукой «Негоциант».
Электрочайник забулькал и щёлкнул.
– Смотри-ка, твоего начальника приложили, – сказал Онищенко.
– Хрюшникова?
– Нет, Забегалова.
– Тоже мне начальник… Кого-кого приложили? – от удивления я даже отложил «Негоциант».
– Забегалова.
Я действительно оторопел.
Управляющий делами областного парламента товарищ Забегалов был в аппарате личностью легендарной. Спикеры сменяли друг друга, а Валентин Юрьевич не только оставался на плаву, но с каждой такой сменой двигался наверх. В прошлом деятельный комсомольский вожак, первый и единственный публичный шаг он сделал, издав книжку. Произведение представляло собой адаптированный вариант старой курсовой работы Валентина Юрьевича. Из работы был убран эпиграф (цитата из доклада Брежнева съезду КПСС), а сам текст практически не претерпел изменений. Курсовую работу студент Забегалов посвятил истории вузовской комсомольской ячейки. В современном кратком предисловии к ней говорилось, что задача воспитания молодёжи – одна из важнейших на нынешнем этапе развития. На этом вся публичность Валентина Юрьевича закончилась. Дальнейшая его деятельность протекала под плотным покровом канцелярской тайны…
Я пробегал глазами полосу «Фактов и комментариев», когда в кармане задёргался мобильник. Режим вибрации я включал, идя на высочайший приём, а потом порой забывал отменить. Номер был знакомый.
– Давай чуть позже перезвоню, а?
– Как куролесить, так сейчас, а как поговорить, попозже? – раздалось в трубке.
– Давай, давай. Потом наберу. Народ у меня, – я дал отбой.
И тут, как будильник «Маяк» (у меня в детстве был такой), пулемётно затарахтел аппарат внутренней связи. Онищенко сочувственно посмотрел на меня.
– Алексей Николаевич, зайдите ко мне.
Это был голос управляющего делами.
Лифт вознес меня тремя этажами выше. Здесь ремонт был явно лучше и свежее, чем у нас. И пол коридора устилала ковровая дорожка не грязно-красного, а зелёного цвета, успокаивающего нервы. Прикидывая возможный ход беседы, я двинулся в сторону приёмной управделами. Одна из дверей на моём пути была распахнута, и красовалась на ней табличка «Ядрёная Россия». Миновать её ускоренным шагом не удалось.
– Алексей Николаевич, можно вас на минутку?
То был помощник лидера фракции Ростик – точнее, Ростислав. Вполне безобидный молодой человек с румянцем на щеках. Лидером числился спикер Хрюшников, само собой, на чужом этаже почти не появлявшийся. Зам спикера по фракции, депутат Филейкин, тоже был в партийном кабинете редким гостем. Так что Ростик сиживал тут, под знаменем с медведем, в гордом одиночестве, периодически отбегая на задания.
– Ростислав, не могу сейчас. К Валентину Юрьевичу иду.
– Алина Вениаминовна просила…
Я мысленно дёрнулся.
– Давай минут через двадцать, ладно? Позвони мне или просто заходи.
И, наконец, толкнул дверь приёмной.
Приёмная управделами была местом общего пользования. В том смысле, что Валентин Юрьевич делил её с двумя своими ассистентами – товарищами Власьевым и Лесных. Их дверь, тоже общего пользования (одна на двоих) была слева, его – справа. В самой приёмной сидели две секретарши. Одна из них, Ульяна, как обычно, улыбнулась мне. Другая, Лариса, была явно не в духе. И я, кажется, уже догадывался, почему.
– Валентин Юрьевич один?
– Да. Он ждёт вас, Алексей Николаевич, – ответила Ульяна.
Я постучался для порядка и вошёл.
Уловить настроение Валентина Юрьевича было несложно. Управляющий обширным парламентским хозяйством казался мрачнее тучи. Как всегда, из-за стола, заваленного горами бумаг, он не вышел и приветствовал меня вялым пожатием руки через его поверхность. Свежий номер «Фактов и комментариев» лежал прямо перед ним. Заметка в газете была жирно обведена ядовито-жёлтым маркёром.
– Читали, Алексей Николаевич?
– Читал, конечно.
Управделами поморщился, как от зубной боли.
– Я уже отдал необходимые распоряжения, – начал он напряжённым голосом. – Скажите мне, у нас есть с этой газетой договор?
– Есть.
– И сколько мы им перечисляем?
Я сказал, сколько.
– Много. А почему тогда появляются подобные вещи?
– У всех своя редакционная политика. Мы же не всю газету выкупаем, а платим за согласованные материалы о парламенте.
– А понятия о порядочности у этих журналистов есть?
– Это всегда субъективно, Валентин Юрьевич, – сказал я.
Забегалов поморщился так, будто ему начали добираться до нерва.
– Я никогда не стал бы реагировать на статью обо мне лично, – начал он с пафосом, – но здесь непосредственно затронуты мои близкие. Здесь поставлена под сомнение наша честь.
– Мы будем судиться? – уточнил я.
– Я сам буду судиться, если потребуется! – объявил Забегалов. – Я не намерен прибегать к помощи нашего юридического отдела. Я юрист и кандидат наук.
Я молча ждал продолжения.
– Проекты договоров на следующий год завизированы? – перешел к сути Валентин Юрьевич.
– Да. Виталий Иванович на днях всё подписал.
Если быть абсолютно точным, то спикер подписал всё вчера вечером. Но я не стал уточнять.
– Свяжитесь, пожалуйста, с этой редакцией, – сказал управделами. – Свяжитесь и потребуйте поставить официальное опровержение.
– Текст подготовит пресс-служба?
– Текст подготовлю я сам.
– За чьей подписью дадим?
– Это решится позже. Я вам сообщу, – изрёк Валентин Юрьевич, глядя куда-то сквозь меня.
Заметка в номере называлась так: «Семейные ценности». Её полный текст был следующим:
«Семейные ценности – это святое. Самое полное и убедительно обоснование данного тезиса можно найти в творчестве Марио Пьюзо. К творчеству от слова «натворить», наверное, можно отнести и деятельность нашего героя.
Кто он? А просто скромный труженик аппаратного поля. Должность – управляющий делами областного заксобрания. Всего-то. Зовут его Валентин Юрьевич Забегалов. И написал он целую книжку… ну, или что-то похожее на неё. Написал если не сто лет назад, то всё равно очень давно. Когда многие деревья ещё были маленькими, а сам Валентин Юрьевич являлся передовой коммунистической молодёжью. То есть состоял в резерве и помощниках у КПСС. Учился он тогда в технолого-продовольственном институте, куда и с «тройками» брали. Функционировал в качестве секретаря комсомольской ячейки.
Про неё же, ячейку эту, и был его печатный труд. Про нелёгкую её историю со всеми изгибами и колебаниями вместе с генеральной линией. Текст, впрочем, вышел не особо ярким: были там, главным образом, цитаты и цитатки из постановлений съездов, конференций и пленумов. Чего вы хотите? Время такое…
Так, пожалуй, и кануло бы это сочинение в бездну эпох, но – не тут-то было! Автор уже в разгар рыночных реформ взял и издал его по-серьёзному, по-взрослому. Раньше было для отчёта, а нынче – для общества. Вы спросите, что здесь интересного? А вот что. Не сто лет назад, а на прошлой неделе было принято решение книжку Валентина Юрьевича переиздать. В рамках региональной программы патриотического воспитания! Бюджет оплатит?..
Да, вы ещё спросите, при чём тут семейные ценности? При том: отклик на книжку Валентина Юрьевича Забегалова уже пишет Юрий Валентинович Забегалов. Угадаете, кем он приходится нашему герою? Конечно, любимым сыном. И работает в том же аппарате, что и сам историк комсомола. «Отец, слышишь, рубит? А я отвожу».
Вкалывает, кстати, Забегалов-младший в архивном отделе парламента. Ходят слухи, что тамошние залежи информации даром не пропадают, а кое-кем используются, например, для написания диссертаций. Но вот это уже совершенно отдельная тема.
Василиса Микулишна»
Я перечитал заметку ещё раз, ухмыльнувшись словам о творчестве Марио Пьюзо. Потом помассировал затылок и глянул в окно. На клумбе у здания парламента паслась дворняга, расцветкой похожая на корову. Чуть поодаль две другие дворняги занимались любовью. Проблемы семейства Забегаловых были им по боку.
В дверь аккуратно постучали. Я поднял голову и сказал: «Да!».
– Алексей Николаевич, а как же кофе пить?
На пороге стояла Наталья Владиславовна, наш специалист по связям с общественностью. Когда пресс-служба только-только создавалась заново, к нам её командировал лично Хрюшников. Каюсь, ни малейшего восторга я тогда не испытал. В резюме новой сотрудницы в графе «Работа» значились одни лишь сведения о нескольких месяцах, проведённых под началом малоизвестного партийного парламентария. Я начал отбрыкиваться, но спикер моих возражений не принял. Чуть погодя я узнал, что у очаровательной Натальи имеется родня в дирекции некоего предприятия. По случайному совпадению – именно того, которым прежде командовал сам Виталий Иванович.
Впрочем, эта сотрудница оказалась приветливым и совсем не глупым человеком. Ветеранов аппаратной службы то и дело шокировали её наряды, но в наш маленький коллектив она влилась быстро и органично.
– Спасибо. Меня тут уже… напоили, – ответил я.
– А может, зайдёте? У нас зефир в шоколаде есть.
Против зефира невозможно было устоять. Тем более что позавтракать мне сегодня не удалось.
Помещение, где разыгрывались церемонии коллективного кофепития, находилось почти напротив моего персонального кабинета. Здесь трудились доблестные бойцы пресс-службы, включая любезную Наталью Владиславовну. Её консультантская ставка бесила парламентских старослужащих не меньше, чем наряды. Правда, выражалось это бешенство главным образом в косых взглядах. Секрет быстрого выдвижения молодой сотрудницы был секретом первые недели три, не больше…
Кофе в чашке уже благоухал, и почти столь же сладкой была улыбка моего неформального заместителя Витюши Петрова. Вообще-то, он был Виктором Александровичем и разменял четвёртый десяток, но за ясные голубые глаза и белый чубчик вся внутрипарламентская вертикаль звала его исключительно уменьшительно-ласкательно. Витюша отличался обходительностью манер, пунктуальностью и педантичной исполнительностью. Когда-то, на стыке студенчества и взрослой жизни, он тоже грешил журналистикой, но потом попал в аппарат и закрепился. Консультант Петров пережил все перестройки, реорганизации и ликвидации пресс-службы, четырежды временно исполнял обязанности её главы – один раз даже с прибавкой к жалованью в размере пятисот целковых, но сам шефом так и не стал. Это, по-моему, и наложило отпечаток на его личность.