Не больше интереса вызвало у него и признание младшей дочери Аманды в том, что она лесбиянка. В ответ он лишь вздохнул, слегка удивился и ответил:
– Ну, главное, постарайся не забеременеть, дорогая.
А потом удалился в сад – блаженный, как всегда.
И на что с таким человеком вообще могла надеяться фурия?
Для существа, приученного запускать шаловливые пальчики в раны человеческой психики, Поло представлял собой стеклянную поверхность, настолько лишенную каких бы то ни было отметин, что он отказывал злобе даже в малейшей поддержке.
События нисколько не задевали его идеальное безразличие. Жизненные катастрофы словно не оставляли на рассудке никаких шрамов. Когда он, наконец, узнал о неверности жены (застал любовников, когда они трахались в ванной), то так и не смог заставить себя почувствовать обиду или унижение.
– Бывает, – сказал он себе, попятившись из ванной, чтобы они закончили начатое.
– Que sera, sera.[1]
«Que sera, sera». Он бормотал эту чертову фразу с монотонной регулярностью. Джек как будто жил по этой философии фатализма, и любые нападки на его мужество, амбиции и достоинство стекали с его эго, как с гуся вода.
Йеттеринг слышал, как жена Поло призналась во всем мужу (фурия висела вверх ногами на люстре – как обычно, невидимая), и кривился при виде этой сцены. Вот смятенная грешница, так и напрашивающаяся, чтобы ее обвиняли, поносили, даже ударили, а вместо того чтобы подарить ей удовлетворение в виде своей ненависти, Поло просто пожал плечами и позволил ей высказаться, ни разу не перебив, пока она не облегчила совесть. Ушла из жизни она, в конце концов, больше из-за досады и тоски, чем из чувства вины; Йеттеринг слышал, как она жаловалась зеркалу в ванной на оскорбительное отсутствие праведного гнева со стороны мужа. Немного погодя она бросилась с балкона кинотеатра «Рокси».
В каком-то смысле ее самоубийство было удобным для фурии. Без жены и съехавших из дома дочек Йеттеринг мог планировать все более замысловатые ухищрения, не боясь при этом показаться созданиям, которые не привлекли внимание хозяев.
Но в отсутствие жены дом оставался пустым в течение всего дня, и вскоре скука легла на его плечи таким бременем, которое Йеттеринг едва ли мог выдержать. Часы с девяти до пяти, проведенные в одиночестве, часто казались бесконечными. Он слонялся и бездельничал, планировал изощренные и непрактичные способы возмездия этому самому Поло, мерил шагами комнаты, изнывая от тоски в обществе пощелкиваний и жужжаний – в доме остывали батареи, включался и выключался холодильник. Ситуация становилась отчаянной, и вскоре самым ярким моментом дня оказалась доставка почты. Если почтальону нечего было положить, и он проходил к следующему дому, то на Йеттеринга наваливалась непреодолимая меланхолия.
Когда возвращался Джек, начинались серьезные игры. Обычный разогрев: он встречал Джека у дверей и мешал ключу повернуться в замке. Соревнование длилось минуту или две, пока Джек случайно не улавливал меру сопротивляемости Йеттеринга и не побеждал. Когда Джек входил, Йеттеринг принимался раскачивать абажуры. Поло обычно игнорировал этот концерт, каким бы диким тот ни был. Разве что пожимал плечами и бормотал под нос: «Дом проседает», – а потом неизменно: «Que sera, sera».
В ванной Йеттеринг выжимал зубную пасту на сиденье туалета и забивал головку душа мокрой туалетной бумагой. Даже принимал душ вместе с Джеком, невидимо свисая с карниза занавески и мурча на ухо непристойные мысли. Это всегда приносит успех, учат демонов в Академии. Непристойности на ухо исправно смущают клиентов: приводят к мысли, будто они сами задумывают подобные зловредные пакости, потом приходят отвращение к себе, неприятие себя, а затем и безумие. Естественно, в редких случаях жертв так распаляли эти нашептанные мысли, что они выходили на улицу и претворяли их в жизнь. В таком случае жертву часто арестовывали и помещали под арест. Тюрьма вела к новым преступлениям, медленному истощению моральных резервов – и этим путем можно было добиться победы. Так или иначе, но безумие побеждало.
Только по какой-то причине Поло был исключением из этого правила, он был неколебим – столп благочестия.
Более того, продолжайся все такими темпами – и первым сломается Йеттеринг. Он устал, он так устал. Бесконечные дни, проведенные за пытками кошки, чтением комиксов во вчерашней газете, просмотром игровых шоу: они истощали фурию. Недавно в Йеттеринге проснулись чувства к женщине, которая жила на противоположной стороне улицы от Поло. Это была молодая вдова, казалось, большую часть жизни она занималась тем, что расхаживала по дому нагишом. Иногда, в разгар дня, когда почему-то не являлся почтальон, это было почти невыносимо – наблюдать за женщиной и знать, что она никогда не переступит порог дома Поло.
Таков был Закон. Йеттеринг – младший демон, и ареал его ловли душ строго ограничивался периметром дома жертвы. Выйти наружу значит уступить власть над жертвой, отдаться на милость человечества.
Весь июнь, весь июль и почти весь август он потел в своей тюрьме, и все эти яркие жаркие месяцы Джек Поло сохранял полное равнодушие к нападкам Йеттеринга.
Видеть, как эта безэмоциональная жертва переживает все его испытания и ухищрения, было совершенно унизительно и постепенно подтачивало самооценку демона.
Йеттеринг рыдал.
Йеттеринг кричал.
В припадке неуправляемого ужаса он вскипятил воду в аквариуме и сварил гуппи.
Поло ничего не слышал. Ничего не видел.
Наконец, на исходе сентября, Йеттеринг нарушил одно из первых правил своего положения и обратился напрямую к хозяевам.
Осень – адское время, и демоны высших рангов милостивы. Они снизошли до ответа своему созданию.
– Чего ты желаешь? – спросил Вельзевул, и воздух в гостиной почернел при звуке его голоса.
– Этот человек… – нервно начал Йеттеринг.
– Да?
– Этот Поло…
– Да?
– Здесь я бесполезен. Я не могу наслать панику, не могу внушить ему страх или даже легкую тревогу. Я стерилен, Повелитель Мух, и я прошу, чтобы меня избавили от мучений.
На миг лицо Вельзевула проявилось в зеркале над каминной полкой.
– Чего-чего ты хочешь?
Вельзевул был наполовину слоном, наполовину осой. Йеттеринг пришел в ужас.
– Я… хочу умереть.
– Ты не можешь умереть.
– В этом мире. Умереть хотя бы в этом мире. Исчезнуть. Чтобы меня сменили.
– Ты не умрешь.
– Но я не могу его сломить! – вскричал в слезах Йеттеринг.
– Ты должен.
– Почему?
– Потому что мы так сказали, – Вельзевул всегда пользовался королевским «мы», хотя и не имел на это оснований.
– Хотя бы объясните мне, почему я в этом доме, – умолял Йеттеринг. – Кто он такой? Он ничто! Ничто!
Вельзевула это насмешило. Он хохотал, жужжал, трубил.
– Джек Джонсон Поло – дитя прихожанки из Церкви Утраченного Спасения. Он принадлежит нам.
– Но зачем он вам нужен? Он же такой занудный.
– Он нам нужен, потому что эта душа обещана нам, а его мать не отдала ее. Как и себя, если на то пошло. Она обманула нас. Она умерла на руках у священника и благополучно оказалась в…
Последовавшее слово было анафемой. Повелитель Мух насилу заставил себя его произнести с бесконечным горем в голосе:
– …раю.
– В раю, – повторил Йеттеринг, не вполне понимая, что значит это слово.
– Джека должно заполучить во имя Древнего и наказать за преступления матери. Не бывает слишком страшной пытки для семьи, которая обманула нас.
– Я устал, – взмолился Йеттеринг, осмелившись приблизиться к зеркалу. – Прошу. Я вас заклинаю.
– Овладей им, – сказал Вельзевул, – или будешь страдать вместо него.
Фигура в зеркале взмахнула черно-желтым хоботом и исчезла.
– Где твоя гордость? – спросил голос хозяина, прежде чем стихнуть вдали. – Гордость, Йеттеринг, гордость.
И пропал.
В досаде Йеттеринг схватил кошку и запустил в камин, где та быстро кремировалась. Если бы только закон позволял столь легко причинять боль человеческой плоти, думал он. Если бы. Если бы. На какие пытки он тогда бы обрек Поло! Но нет. Йеттеринг знал законы как свои пять пальцев: учителя высекли их на обнаженной коре мозга, еще когда он был неоперившимся демоном. И Первый Закон гласил: «Не подними руки на жертву твою».
Никогда не объяснялось, почему этот закон утвердили, но его утвердили.
– Не подними…
И мучительный процесс продолжался. Шел день за днем, а человек так и не выказывал признаков слабости. За следующие недели Йеттеринг убил еще двух кошек, которых Поло приносил домой на смену своему драгоценному Фредди (теперь обратившемуся в пепел).
Первая несчастная жертва утонула в туалете одним напрасным пятничным днем. Увидеть, как на лице Поло отразилось недовольство, когда он расстегнул ширинку и опустил взгляд, было приятным пустячком. Но радость от дискомфорта Джека была перечеркнута эффективной легкомысленностью, с которой он разобрался с дохлой кошкой: выловил комок мокрого меха из чаши, завернул в полотенце и похоронил в саду за домом, не проронив ни слова.
Третья кошка, которую принес домой Поло, ощутила невидимое присутствие демона с самого начала. Это была действительно веселая неделя в середине ноября, когда жизнь Йеттеринга стала почти интересной благодаря игре в кошки-мышки с Фредди III. Фредди был мышкой. Кошки не самые умные животные, так что игра едва ли представляла большую интеллектуальную задачу, но все же разнообразила бесконечные дни ожидания, столоверчений и неудач. Это существо хотя бы признавало присутствие Йеттеринга. Впрочем, в конце концов, у демона лопнуло терпение, когда он был в дурном настроении (из-за нового брака голой вдовы по соседству). Кошка точила когти на нейлоновом коврике, когтила и царапала ворс часами напролет. От этих звуков у демона бегали метафизические мурашки. Он бросил быстрый взгляд на кошку, и та разлетелась на куски, будто проглотила гранату.
Эффект оказался зрелищным. Результат – мерзким. Всюду кошачьи мозги, кошачий мех, кошачьи кишки.
Тем вечером Поло вернулся домой без сил и встал в дверях столовой, с отвращением оглядывая кровавую баню, которая ранее была Фредди III.
– Чертовы собаки, – сказал он. – Чертовы, чертовы собаки.
В его голосе звучал гнев. Да, возрадовался Йеттеринг, гнев. Человек расстроен: эмоции были налицо – и на лице.
Восторженный демон пронесся по дому, намереваясь развить успех. Он хлопал всеми дверями. Бил вазы. Качал абажуры.
Поло просто убрал кошку.
Йеттеринг бросился на первый этаж, разорвал подушку. Потом устроил, хромая и хихикая, спектакль на чердаке, изображая существо, которое не прочь полакомиться человеческой плотью.
Поло просто похоронил Фредди III рядом с могилой Фредди II и прахом Фредди I.
Потом отправился спать без подушки.
Демон зашел в тупик. Если человек даже бровью не ведет, когда у него в столовой взрывается кошка, то какие у Йеттеринга шансы сломить засранца?
Оставалась одна последняя возможность.
Приближалось Рождество, и дети Джека вернутся домой, в родное гнездо. Возможно, они помогут убедить его, что мир не так уж хорош; возможно, они сумеют запустить ногти под его безупречное безразличие. Надеясь вопреки всему, Йеттеринг коротал недели до конца декабря, планируя атаки со всей силой озлобленного воображения, на какое был способен.
Тем временем жизнь Джека продолжалась своим чередом. Он жил как будто отдельно от всего, что его окружало, – как автор, который пишет неправдоподобную историю, не увлекаясь повествованием слишком сильно. Впрочем, о том энтузиазме, с каким он ждал наступающий праздник, свидетельствовало несколько немаловажных моментов. Он провел тщательную уборку в спальнях дочерей. Заправил их кровати, постелив белье со сладковатым ароматом. Вычистил с ковра всю кровь кошки до капли. Даже поставил в гостиной елку, украсив ее переливающимися шарами, мишурой и подарками.
Время от времени, занимаясь приготовлениями, Джек думал о своей игре и молча высчитывал свои шансы в борьбе против него. В ближайшие дни ему придется поставить на кон не только собственное страдание, но и страдания своих дочерей. И всегда по его расчетам шанс на победу вроде бы перевешивал риски.
И он продолжал писать книгу своей жизни и ждать.
Пришел снег – мягкими шагами за окнами, за дверью. Приходили с рождественскими песнями дети, и Джек щедро их одаривал. На краткое мгновение можно было поверить в мир на земле.
Поздним вечером двадцать третьего декабря приехали его дочери, закружив Джека в вихре чемоданов и поцелуев. Младшая, Аманда, приехала первой. Со своего пункта наблюдения на лестничной площадке Йеттеринг окинул молодую девушку ненавидящим взглядом. Она не походила на идеальный материал, чтобы спровоцировать нервный срыв. Более того, она казалась опасной. Где-то через час или два к ней присоединилась Джина; гладкая и лощеная двадцатичетырехлетняя женщина, повидавшая мир, она выглядела не менее устрашающе, чем ее сестра. Они привнесли в дом суету и смех; они переставляли мебель, выбрасывали полуфабрикаты из холодильника, рассказывали друг другу (и отцу), как соскучились. В течение нескольких часов унылый дом заискрился от света, веселья и любви.
Йеттеринга замутило.
Скуля, он спрятался в спальне, чтобы отгородиться от шумной радости, но его все равно нагоняла ударная волна. Все, что он мог, – сидеть, слушать, и оттачивать план мести.
Джек с радостью встретил дома своих красавиц. Аманда на все имела свое мнение, она была сильная, прямо как ее мать. Джина – больше походила на его мать: хладнокровная, наблюдательная. Он был так счастлив в их присутствии, что чуть не плакал; при этом он, гордый отец, так рисковал ими обеими. Но какой у него выбор? Если бы он отменил празднование Рождества, это вызвало бы подозрения. Могло бы даже испортить всю стратегию, выдать врагу его трюки.
Нет, он вынужден сидеть, сложа руки. Разыгрывать дурачка, каким уже привык его видеть враг.
Время действовать еще придет.
В 3:15 рождественского утра Йеттеринг начал враждебные действия, выкинув Аманду из постели. Конечно, безвкусный прием, но эффекта он достиг. Спросонья потирая ушибленную голову, она залезла обратно в кровать только для того, чтобы та взбрыкнула, содрогнулась и снова скинула ее, словно необъезженный жеребец.
Шум перебудил весь дом. Джина оказалась в спальне сестры первой.
– Что происходит?
– Под кроватью кто-то есть.
– Что?
Джина схватила пресс-папье с комода и потребовала, чтобы посторонний выходил. Невидимый Йеттеринг сидел на подоконнике и демонстрировал женщинам неприличные жесты, завязывая свои гениталии узлами.
Джина заглянула под кровать. Теперь Йеттеринг цеплялся за люстру, качая ее из стороны в сторону, пока комната плыла перед глазами.
– Там ничего нет…
– Есть.
Аманда знала. О да, она знала.
– Здесь что-то есть, Джина, – сказала она. – С нами в комнате что-то есть, я уверена.
– Нет, – Джина была категорична. – Здесь пусто.
Аманда искала за шкафом, когда вошел Поло.
– Что за шум, а драки нет?
– В доме кто-то есть, папа. Меня сбросили с кровати.
Джек посмотрел на смятые простыни, сдвинутый матрас, потом на Аманду.
Это первое испытание: нужно соврать как можно более небрежно.
– Похоже, тебе снились кошмары, красавица, – сказал он, нацепив невинную улыбку.
– Под кроватью что-то было, – настаивала Аманда.
– Теперь там никого нет.
– Но я чувствовала.
– Что ж, давай я осмотрю весь дом, – предложил он без энтузиазма. – Вы обе оставайтесь здесь, на всякий случай.
Когда Поло вышел, Йеттеринг снова качнул люстру.
– Дом проседает, – сказала Джина.
Внизу было холодно, и Поло сейчас обошелся бы без того, чтобы шлепать босым по кухонному кафелю, но втайне он радовался, что битва началась с таких мелочей. Он побаивался, что со столь нежными жертвами под рукой враг даст себе волю. Но нет: Поло вполне верно оценил мышление этого создания. Оно из низших рангов. Могущественное, но несообразительное. Его можно выманить за пределы полномочий. Тише едешь, дальше будешь, напоминал он себе.
Он обошел весь дом, послушно открывая шкафы и заглядывая за мебель, потом вернулся к дочерям, теперь уже сидевшим на верхней площадке лестницы. Аманда казалась маленькой и бледной – не двадцатидвухлетней девушкой, а снова ребенком.