ПРОЛОГ
Вокруг царит мертвенная тишина. Тёмный лес и мрачное небо, которое заволокло снежными тучами. В самой чаще леса стоит группа людей. Их гневные взоры устремлены на меня. Каждый из них считает меня предателем и не желает слушать моих объяснений. Именно поэтому я не предпринимаю никаких действий, а возможно ещё и потому что всё моё тело сковало отчаяние.
От раздумий меня отвлекает движение сбоку и тут же в мой висок врезается холодное дуло пистолета. Внемля немой просьбе, я поднимаю руки и скашиваю глаза на девушку, держащую меня на прицеле. Её руки дрожат. Я это понимаю по тому, как трясётся дуло возле виска.
Как же я оказался в такой ситуации, спросите вы? Всё до омерзения просто, но думаю лучше начать сначала. Например, с моего дня рождения…
*******
Санкт-Петербург очень красивый город… Неимоверное количество памятников, красивых строений и музеев. Повсюду снуют туристы и кореные жители города. С неба падает чистый, невинный и пушистый снежок. Дует сильный ветер, снося с ног прохожих и кидая им горсти снега в лицо. От чего они кутаются в шарфы, натягивая их до самых носов, и шапки, опуская их до самых глаз. Некоторые же смело ходят без шапок, встречаясь лицом к лицу с суровой русской зимой.
Другие же и вовсе не замечают пристрастей зимы, греясь в машине, но тоже не сидя дома. Ведь вокруг царит предновогодняя суета. Каждый из них спешит купить всё необходимое, чтобы встретить новый год во всеоружии.
От обилия народа работникам магазинов негде развернуться чтобы пройти,не говоря уже о том чтобы что-то поставить на прилавок. Все толкаются ругаются и дерутся за последний мандарин, забывая о том, что на дворе праздник и стоило бы прекратить препирания. Но нет! Всюду творится хаос и неразбериха. Работники молятся,а покупатели выражаются, причём каждый на свой манер.
Глаза и руки кассиров давно устали,но они боятся и на секунду остановиться. Остановка может породить скандал. А это новые разборки и испорченное настроение. Многие же не церемонятся и берут целые коробки, спеша к кассе и силясь протиснуться вне очереди. От чего скандал всё же возникает и наблюдатели со стоном опираются на свои тележки, понимая что это надолго…
Другая часть населения творческого города поступила умнее, закупившись заранее и трудясь на своих кухнях, спеша успеть до двенадцати. В таких домах пахло варёными овощами и горячими блюдами. Мамочки в них трудились у плиты, впитывая телом этот запах. Отцы же приспокойно наряжали ёлку не заботясь о красоте, о которой заботились дети. Всюду царил смех и весёлая суета.
Но были и такие, которые и вовсе не считали новый год праздником. Они не варили яиц для салатов, в их холодильниках не стояло по три банки гороха и они не наряжали ёлок. Им не было дела до этой бесполезной предпраздничной лихорадки. Они спокойно работали на своих работах, ожидая конца дня, чтобы рухнуть в кровать и уснуть непробудным сном.
Именно в этот день. 31 декабря. В одном из престижных и лучших роддомов города рожала жена богатого чиновника. Всё её тело было мокрым от пота, она часто дышала через рот и тужилась по просьбе врачей.
Врачи же выполняли свою работу, так как у неё не было понятия праздник. Вместо того, чтобы отмечать этот день с семьёй и друзьями, они принимали роды и спасали жизни.
В глазах мутнело от боли и девушка уже раз сто успела проклясть тот день, когда забеременела. Её бесило всё: яркий свет лампы, голоса врачей, прядь волос упавшая на глаза и муж непришедший на её роды. Одним словом всё! Она кричала от надуги, в попытке родить скорее, чтобы боль наконец прекратилась, но видимо ребёнок так не считал, не желая выходить из безопасного чрева матери. Женщина с силой сжимала руку одного из врачей, матерясь по-французски.
– Уже показалась головка! Давайте,милая! Тужтесь сильнее!
– Beaucoup plus fort? ( Куда ещё сильнее?) – вскричала негодующая мать.
Мысли женщины настолько затуманились, что она не заметила как перешла на родной французский. Слова белого пятна до неё уже просто не доходили. Сознание протестовало. Информация ускользала, как вода сквозь пальцы. Сжав руку сильнее, она поднатужилась, крича в потолок.
Обессилено рухнув на кушетку, женщина облегчённо выдохнула. Раздался первый крик ребёнка, отражаясь о стены и эхом отдаваясь в ушах новоиспечённой матери. Приподняв голову, она взглянула на сморщенное тельце.
– Vivez et combattez, cher Armel…( Живи и борись, дорогой Армэль) – обессиленно выдохнула женщина свои последние слова.
И снова крики и суета, но уже, к несчастью, не предпраздничная… Горланющего ребёнка уносят как можно дальше от женщины, подарившей ему жизнь.
Слёзы катятся по отёкшему лицу дитя и кажется, словно он прекрасно понимает, что больше не увидит свою мать…
К женщине подключают аппараты, делают необходимые уколы. Но она не реагирует, глядя в потолок остекляневшим взглядом. Лишь дорожка одинокой слезы и последняя улыбка на губах, говорят о том, что ушла она будучи счастливой.
Врачи судорожно пытаются вернуть её к жизни. О стены отражаются их крики и звуки разрядов, идущих один за другим. Но и это не помогло… Спустя час люди в белых халатах сдались. Главврач стянул маску, произнося роковые слова…
– Время смерти 21:21
С глубоким вздохом главврач ушёл, оставляя всё остальное на заместителя. Редко на его руках умирала беременная женщина за всю его многолетнюю практику. Стянув очки, мужчина потёр виски,погружаясь в раздумья.
– А ей было всего 27… – пронеслось мимоходом в его голове.
Достав из ящика в столе коньяк и стопку, мужчина налил себе немного спиртного. Опрокинув жгучую жидкость в себя, он задумался.
Валентину Андреевичу, так звали главврача, всегда было плохо, когда кто-то погибал у него на руках. И потому сейчас он решил забыться, откладывая звонок её родным на завтра.
Терпеть не мог стоят с безразличным лицом перед родными, которые рыдали, крича на него и обвиняя. Но это даже хорошо… Почему-то от криков ему становилось легче и принять уход очередного пациента было гораздо проще, но тут… Тут всё сложнее…
Ему уже 50 и у него хорошая жена, умные дети и внуки, высокая должность – всё о чём только можно мечтать. И многие завидовали, устраивая подлости в попытке очернить репутацию Валентина… Но эта женщина… Он наблюдал за её беременностью с первых месяцев.
*******
Донатин поразила его с первых секунд. Она вошла в кабинет Валентина Андреевича под руку со своим мужем. Её длинные локоны цвета вороньего крыла ниспадали до самой поясницы. Хрупкость фигуры подчёркивало платье-трапеция тёмно зелёного цвета, что в свою очередь заостряло внимание на такого же оттенка глазах, которые сверкали счастливыми искорками. На ногах чёрные лаковые балетки. Весь этот наряд прекрасно сочетался со слегка загорелой кожей девушки.
Прекрасная и яркая Донатин лучилась радостью и с её лица не сходила счастливая улыбка всё время разговора. Муж же наоборот не излучал никаких эмоций, холодно общаясь и всё время отвлекаясь на телефонные разговоры.
По Сергею Викторовичу сразу было видно, что он занятый человек. Потому во время разговоров с Валентином общалась Донатин, тороторя слова и отпуская шутки с французским акцентом. Сергей же говорил холодно и чётко по делу, невынося лишней трёпки. Такие разные, но всё равно вместе, словно огонь и лёд.
*******
С того дня Валентин Андреевич больше не видел Сергея, находясь в обществе Донатин. Их встречи проходили часто и он привык к ней и общался, словно с дочкой. Но всему хорошему приходит конец…
Валентин никогда не был верующим, но сейчас он надеялся, что Донатин где-то там в раю. Ведь такие как она всегда уходят раньше.
По щеке пожилого врача протекла непрошенная слеза. Он в который раз убеждался, что привязываться к своим пациентам нельзя, но ничего поделать с собой не мог.
Подняв взгляд, он устремил его на своё отражение в зеркале, висящем на открытой дверце шкафа. Он выглядел моложе своего возраста, но сейчас мужчина словно постарел лет на десять. Было такое ощущение, что чувство утраты высасывало из него все жизненные силы и он вот вот расстанется с жизнью. Лицо посерело, искажённое в гримасе печали, а на голове, словно прибавилось седых волос.
Налив ещё, он опрокинул в себя очередную порцию коньяка, морщась и вытягивая из кармана телефон. Быстро написав жене смс о том, что будет ночевать в больнице, он откинул телефон в сторону. Валентин знал, что та поймёт. Ведь это было не в первый раз.
Откинувшись на кресле, он устремил взгляд в потолок, востонавливая образ невинной Донатин. Все мысли были забиты этим чистым видением.
Мужчина снова потянулся за бутылкой, наливая очередную порцию алкоголя. После ещё пары стаканов, его заклонило в сон, в который Валентин провалился практически сразу.
Последней его мыслью было обещание,которое он прошептал, перед тем как окончательно провалиться в незабытие.
– Я обещаю тебе, Донатин! Обещаю, что буду помогать твоему сыну в этой нелёгкой игре с судьбой…
*****
Спустя три года…
Город медленно, но верно, погружался в темноту. Яркие фонари зажигались ярким светом один за другим. Из обычного дневного города Санкт- Петербург становился ночным городом. По улицам в развалку ходили сомнительные компании или задержавшиеся на работе трудяги.
Но в то время, когда некоторые уходили с работы на встречу тёплой кровати, другие только собирались на неё, спеша поддерживать ночное функционирование города творцов. У каждого даже в это позднее время находились свои дела. Никто не скучал…
Каждого, кто был в это время на улице, встречал морозный ветер и стаи снежинок, которые так и лезли в глаза прохожих. Но они не обращали на это внимание, так как всё ещё отходили от праздника. Ещё вчера они праздновали новый год, а теперь, словно сомнамбулы, тащились на работу.
Наступил очередной новый год и теперь последние цифры в дате писались иначе. Этот праздник был волшебным лишь для детей, которые верили в чудо, совсем не догадываясь, что их сказку обеспечивают любящие родственники. Взрослым же не было дела до этого праздника. Единственное, что менялось, это дата и президентские указы. Рост НДС, ЖКХ или чего-либо ещё. А так всё по прежнему. Детям, к их счастью, ещё не нужно было вдаваться в подробности взрослой жизни и решать взрослые проблемы. Они ещё малы…
Но один ребёнок всё же не верил в чудо…
В одном из нарядных залов особняка богатого чиновника творилось торжество. Множество людей обсуждали взрослые проблемы, пили шампанское и демонстрировали дорогие украшения и одежду на себе. Они обсуждали политику, заключали договоры и просто шутили, разбрасываясь деньгами. Их же собеседники смеялись, спеша угодить и отхватить кусок побольше.
Вся эта картина была до одури пафосной, отвратительной и лицемерной, что даже их карманные и откормленные животные морщились и спешили вырваться из рук хозяек и хозяев.
Вся эта свора была собрана в честь дня рождения маленького мальчика, хотя он и прошёл ещё два дня назад. Нашему трёхлетнему крохе не повезло родиться в новый год, потому этот день всегда праздновался после праздников.
Для взрослых это была возможность напиться на халяву и завести полезные связи. Ребёнок же сидел скучая или ходил по залу, смотря снизу вверх на страшных дам с огромными губами и тем что называлось грудью. Подобное пугало мальчика.
Конечно были дамы посдержанней и более строгие, но основная масса была именно выкрашенными куклами. От чего Армэль кривился в гримасе ужаса, отбегая от подобных кадров, так как ,как правило, у них была странная мания потискать его.
Подобные нежности объяснялись тем, что многим хотелось подлизаться к состоянию его отца, чего пока ребёнок не понимал в силу своей наивности. Да и им не было противно, так как мальчик был на удивление красив и чертами напоминал больше мать, чем отца. Волосы, глаза, нос и даже характер были мамиными чертами. От отца же ему достались сдержанность и серьёзность в учёбе.
Даже в таком маленьком возрасте на Армэля свалили кучу обязанностей, силясь сделать из него достойного наследника состояния семьи Анненковых.
В свои три года он умел писать, считать, читать и начал изучать Английский. В плане же на будущее мальчик должен был покарить семь языков: английский (как основной), французский, испанский, итальянский, китайский, немецкий и японский.
Подобная нагрузка требовала всё его время, потому Армэль пользовался такими минутами, когда на него никто не обращает внимание, и бесцельно гулял по особняку. Подарки он решил открыть после праздника, не желая тратить на это занятие драгоценные минуты свободы.
В конце концов ему всё же надоело бродить по выученному уже наизусть пространству, состоящему из множества комнат, коридоров и дверей. Армэль решил выйти на улицу.
Забежав к себе, он без помощи няньки самостоятельно оделся в зимний пуховик, напялил шапку и обмотал вокруг шеи шарф, завязав его перед собой. С обувью пришлось попотеть, так как он не догадался сначала обуться, а потом уже одевать тёплую одежду. Теперь же все его движения были скованы и неуклюжи, если так можно сказать.
Спустя десять минут строптивая обувь всё же поддалась натуге Армэля и он счастливый выбежал в сад, который окружал дом.
Пройдясь по нему, Армэль успел и поиграть в снежки с самим собой, и сделать снеговика, но это быстро наскучило мальчику. Одному было не так интересно…
Оглядевшись, он уже было повернул назад, натягивая шарф до носу, но остановился, повернув голову в сторону ворот. Дикая мысль чётко стукнула в голове ребёнка, тут же охватывая весь разум.
Если же в саду он бывал, то за пределами ворот ниразу.
Любопытство заюлило в одном месте Армэля и он несколько раз быстро перевёл взгляд с дома на ворота и обратно. Всё же решившись, мальчишка сильнее укутался в тёплый пуховик и посеменил к воротам. Те же, к огромной удаче мальчика, оказались не закрыты, а наоборот распахнуты настежь. Никому и в голову не могло прийти, что обычно послушный мальчик захочет покинуть пределы родного дома, который скорее казался тюрьмой из пафоса и обязательств.
Сделав пару нерешительных шагов, Армэль оглянулся, убеждаясь что его отсутствия никто не заметил и за ним никто не гонится. Вокруг никого не было и никто не оброщал на него внимания.
Расплывшись в счастливой улыбке, ребёнок уже более уверенно пошёл вдоль дороги. Он не знал куда она ведёт, но упорно шёл по ней.
Крупицы страха появились лишь тогда, когда за долгое время он никого не встретил. Даже маломальских домов не было. Но из собственного упрямства, которое досталось от матери, Армэль и не подумал повернуть назад.
Спустя некоторое время он остановился, оглядевшись. Было темно и плохо видно, так как дорога не освещалась. Однако острое детское зрение заприметило узкую тропинку, ведущую глубоко в лес. Без сомнений или каких-либо метаний Армэль свернул с дороги, уходя по ней и теряясь среди высоких деревьев…
Медленно, утопая ногами в сугробах, так как снег шёл заметая тропу, мальчик шёл не сбавляя темпа. Ноги, руки и лицо мёрзли от сильного ветра, который с каждой секундой становился сильнее. Армэль же не сдавался, натягивая шапку до бровей и шарф до носу. Чувство уверенности овладело сознанием ребёнка. Его интуиция подсказывала, что он делает всё правильно и надо идти вперёд. И он шёл. Дрожа от холода и стуча зубами, но шёл, смело смотря в даль.
Становилось всё холоднее и желание повернуть назад усиливалось. Когда же мальчик совсем потерял надежду, рухнув в сугроб, его взгляд поймал яркий огонёк, потерявшийся среди густых деревьев.
Обрадовавшись своей находке, Армэль поспешил в сторону огонька. Этим огоньком оказался свет из избушки. Она одиноко стояла среди сугробов, издавая какое-то неизвестное ранее тепло и уют.
Мальчик подошёл к окошку, заглядывая внутрь. Его взору тут же открылся вид на камин, возле которого стояли кресла. В одном из этих кресел сидел мужчина уже довольно приклонного возраста. Его грудь мирно вздымалась, говоря о глубоком сне дедушки.
Оглядев его подробней, юноша удивился одежде на нём, которая напоминала старые и грубые тряпки. Не смотря на это, дедушка на удивление хорошо смотрелся в них. Словно одежда была частью души и всё говорила за хозяина сама. Армэль же чувствовал тепло, исходящее от всей этой картины. Это тепло согревало его и уже было не так холодно, как раньше.