Я постучался, вошёл. Увидел сидящего за столом массивного мужчину средних лет и подошёл поближе. Совет: стоит молчать, если вы напуганы. Голос вас выдаст. Совет, которому я не последовал.
– Вы хотели меня видеть? – спросил я, мысленно сжавшись от страха.
По сути своей, все мы всё же животные.
Альберт Викторович отложил ручку, окинул меня изучающим взглядом, в котором читался ярко выраженный скепсис, а затем ответил мне. Голос его был с хрипотцой:
– Хотел. Садитесь.
Я сел, а начальник мой, видимо, решив побить мировой рекорд по высокомерию верховного руководства, продолжил буравить меня взглядом. Лишь спустя примерно минуту он, наконец, заговорил:
– Обычно за опоздание положен штраф. А за несколько опозданий доходит и до увольнения, однако сегодня я все же почему-то хочу спросить: в чем дело? Почему Вы не пришли вовремя?
Я нехотя ответил:
– Но ведь это и не имеет для Вас большого значения?
– Абсолютно не имеет.
– Тогда я скажу, что просто так вышло… Но почему… Я ведь никогда не опаздывал, -как-то кособоко оправдывался я.
– И почему же все-таки, Детрейт?
Проклятье, да чего ты ко мне привязался? И какой я, к черту, Детрейт? Когда уже люди научатся выговаривать мою фамилию?.. Однако отвечать все-таки было нужно. Совершенно не подумав и поддавшись мгновенному желанию, я сказал, криво улыбнувшись:
– От меня ушла жена!
Да-а, эффект был ещё тот. Нет, ну, а что? Я не соврал, не так ли?
Дальнейший диалог с моим начальником сводился всего лишь к его жалкому блеянию и к моему показному вниманию, так что не стоит его приводить. Я даже и предположить не мог, что он такой сентиментальный, и моя история о жене повергнет его в такой шок. Я кивал головой ровно до того момента, когда он сочувственно сказал мне, что в моей ситуации не помешает и отдохнуть и предложил мне двухнедельный отпуск.
Знаете это чувство, когда вам дают конфетку, но воспитание не позволяет взять её сразу, поэтому вы какое-то время делаете вид, что конфетка вам, в общем-то, и не нужна, хотя на самом деле слюна продолжает выделяться?
С этим главное – не переборщить. Вдруг поверят.
Под уничижающим взглядом Зои Феликсовны я собирал свои вещи, а уже вечером я шёл к гаражам, навстречу своей судьбе.
«3»
Проходя мимо разных людей, я наблюдал за ними, пытаясь разгадать каждого из них. Плохо у меня это, конечно, получалось, но я старался. К примеру, видел я девочку лет девяти, идущую за своим отцом, просившую у него разрешения на что-то.
– Да делай, что хочешь… – устало отвечал мужчина, ускоряя шаг.
"Это любовь или её полнейшее отсутствие?"
Вечерело. Я всегда любил наблюдать, как ночь пожирает день. Ночь куда более могущественна, на мой взгляд. Если бы кто-то сказал мне, что нелегко созидать и нести миру свет, я бы возразил, что нужно обладать поистине великим талантом, чтобы так восхитительно красиво смещать свет, и возводить на престол тьму. Тьма всегда побеждает.
"Это любовь".
Многие люди даже и не живут по-настоящему. Особенно это заметно у женщин.
"Нет".
Многие из них и впрямь не живут на самом деле, а лишь постоянно пребывают в ярко выраженном желании не отбросить поскорее каблуки. Вы видели их – продающих картофель, занимающих в поликлинике очередь в пять утра… Сколько им? Пятьдесят? В пятьдесят можно выглядеть сногсшибательно. К сожалению, иногда психологическая старость наступает гораздо раньше физической, и тогда мы видим безжизненные улыбки и тусклые глаза.
Ну, да ладно, это философствование. Вернувшись к своим насущным заботам, я не мог тогда предположить, что именно мне предложат делать, но регулярно ловил себя на мысли, что это, в сущности, и неважно, поскольку у меня просто появились время и шанс что-то изменить, что-то исправить, переделать по-своему. Не так, как мне это диктовало прежнее окружение. Где они теперь? Мне безразлично.
Отвлекаясь на свои мысли, я и не заметил, как снова прошел последние пару десятков метров. Я слишком часто забываюсь. Но я с этим ничего не могу сделать… Я был почти у цели.
Когда я сворачивал, чтобы оказаться на месте встречи, я увидел молодого парня. Я узнал его. Это был Витька – восемнадцатилетний студент. Полгода назад у него диагностировали саркому – рак кости. Симптомы развивались быстро, и паренек был обречен скоро уйти из жизни, а жаль – мне всегда было приятно с ним проводить время. Но он не унывал. Только со слов его матери мы знали, как ему плохо, больно и страшно, а на людях он всегда улыбался, не показывая своих страданий.
И лишь недавно я наконец понял причину этого его поведения – он не хотел, чтобы о нем осталась печальная, дурная память.
Покачав головой, я отвернулся. И.… просто пошёл дальше.
Громкий возглас привлек мое внимание:
– Эй, я давно тебя жду!
Клянусь, я никогда бы не подумал, что этот человек может выглядеть настолько по-другому. В клубе он производил впечатление заправского пижона, сейчас он был больше похож на разнорабочего. На нем была простая тёмно-зелёная майка, чёрные рабочие шорты и какая-то кепка, которую я позже очень часто видел, но никогда не мог запомнить, как она выглядела, так что пускай она будет… белой.
Вот он точно умел веселиться. Это было его нормальное состояние.
– Я давно тебя жду, но и не сомневался, что наконец увижу тебя! Идём.
– Куда? – спросил я.
Поманив меня рукой, он отодвинул какие-то ящики в своём гараже (кстати, машины там не было), за которыми оказалась дверь.
– Идём, идём. Come forward, if you dare!
Мы вошли. Я оказался в небольшом помещении с единственной лампой. Там было очень много ящиков, а в середине стоял деревянный стол с двумя старыми стульями.
– Садись.
Мы сели.
Дмитрий достал из кармана четыре маленьких тонких продолговатых пакетика белого цвета, похожие на пакетики с сахаром или с солью в фастфуде.
– Что ты здесь видишь?
Похоже на допрос.
– Это сахар? – предположил я.
Мой собеседник вскочил и стал бродить по маленькой комнате. Он говорил, жестикулировал, и, в целом, двигался очень быстро. Возбужденно.
– Для чего человечество его добывает? Зачем он людям, как думаешь?
– Создавать ощущение того, что все не так уж и плохо, – ухмыльнулся я, – делать мир слаще.
– Верно. Скажи мне, по-твоему, кто я? – спросил он совершенно серьёзно.
Я не ответил. Просто не знал, что ему ответить, потому что его вопросы звучали странно и сбивали с толку.
– Я собираюсь посвятить тебя в то, чего пока ещё не знают другие люди. Ты готов?
Что-то екнуло внутри меня, не знаю отчего. Меня разбирало любопытство. И оно победило:
– Слушаю.
Димон вновь заговорщически улыбнулся, встал и снова указал мне на сахар:
– Попробуй.
Я очень удивился:
– По-твоему, я никогда не пробовал сахар?
– Попробуй! – настаивал он.
Я пожал плечами, взял один пакетик, открыл его, аккуратно поднес ко рту, и высыпал часть его содержимого себе на язык.
И вот тут… Начинается моя новая жизнь
Сказать, что я был ошеломлен – значит ничего не сказать.
Сахар… Он был сладким, конечно, но… Ощущение было таким, словно он попал не на мой язык, а прямо ко мне в мозг. В его часть, ответственную за восприятие вкуса. Я чувствовал себя великолепно. При помощи…
– Это что вообще такое? – спросил я, уже немного привыкнув к новому ощущению.
– Это сахар, – улыбнулся тот.
– Это ни черта не похоже на сахар! Это божественно! – закричал я.
– Это сахар, я говорю тебе, – с улыбкой заверил меня Дима, – только вот…
– Только что? Что это было?
– Это генная модификация. В совершенно обыкновенный продукт добавлена новая секретная формула, позволяющая ему попадать туда, где его больше всего ожидают.
– В мозг?
– В мозг.
Я был в восторге. Я уже ничего не хотел. Все, чего я хотел – это жить. Эта хрень дала мне возможность дышать полной грудью.
Димон смотрел на меня выжидательно, терпеливо. Он ждал вопросов. И я продолжил:
– И в чем же тогда заключается моя работа?
– Ну, вот это уже деловой разговор. Видишь ли, человек по сути своей несчастен. А это, – указал он на сахар. – благо. Благо, которое мы ему можем предоставить, чтобы помочь легче переносить душевные страдания. Я вложился в это дело, и, надо сказать, неплохо вложился. Существует уже целая группа людей, готовых помочь мне. Ещё немного и количество этого продукта станет достаточным, чтобы сделать больше людей счастливыми. Наша часть работы – это реклама, пиар, и, разумеется, поставка. Нас не очень много, Сань. Какое-то время придётся поработать и грузчиком, может быть. Но сам ты уже ощутил – оно того стоит.
Я не увидел тогда в его словах подвоха. Глупец. Нельзя было осчастливить всех людей на Земле, но я слишком поздно понял это, и дал своё согласие.
– И сколько… – начал я.
– Я знал, что тебе будет мало самого ощущения, – рассмеялся он, – будь уверен, ещё немного, и ты будешь получать круглую сумму…
Когда я ушёл оттуда, была уже половина одиннадцатого. Как быстро пролетело это время.
Не знал я, чем себя занять… Знаете это чувство, когда в жизни внезапно все налаживается, но вы не можете в полной мере этого осознать, и в итоге начинаете делать глупости? Мне хотелось рассказать всем о том, что я сегодня почувствовал и одновременно хотелось сдержать это в тайне. Потому я решил пойти в какое-нибудь пивное заведение и провести там вечер, ни с кем не разговаривая. Я дал себе слово, что не буду ни с кем говорить, для моей тайны это было бы слишком опасно. И там мне суждено было вмиг отказаться от своей клятвы, ведь я увидел там его. Виктор, поникший, сидел за столом, в его руках был стакан.
Я незаметно присел, кашлянул, и он поднял голову, как-то странно вздрогнув и отодвинув от себя жидкость.
– Я, если честно, никогда не пил… – неуверенно сказал мне он, – года три назад я случайно попал в компанию студентов, пьяных настолько, что они едва держались на ногах. Мне показалось это омерзительным, и я был уверен, что никогда не притронусь к алкоголю. И тут, когда моя жизнь уже почти окончена, я могу…
Мне стало больно. Повторюсь: раньше он никогда не показывал своего горя.
– Не говори так, быть может, операция…
Он оборвал меня жестом.
– Дядь Саш… Не поможет мне никакая операция. Поздно уже, и вы знаете это. Хватит, – хрипло прошептал он.
Мы помолчали. Он покосился на часы, и на мгновение я заметил в его синих глазах ужас. Я уже знал, что для умирающего человека самое страшное – это смотреть, как идут часы. Как уходит его время.
– А я хотел… доктором быть… – прошептал Виктор.
– Это прекрасная профессия, – сказал я.
Мне стало очень стыдно. Стыдно за то, что он умирает, а я остаюсь. За то, что я – такой примитивный, живу без болезней уже четвёртый десяток лет, а он – такой молодой и амбициозный, должен умереть в палате, среди хрипов и стонов, на руках у своей рыдающей матери. Стыдно за то, что я никак не могу ему помочь. Обычно, когда люди переживают финальную стадию фатальной болезни, им начинают внушать, что смерть, в общем-то, не страшна. Я ничем не болел и потому, наверное, не могу судить об этом, но мне кажется, что умирать всё-таки страшно, что бы там ни говорили. Даже прожив замечательную, полную впечатлений жизнь, все равно страшно.
Я посмотрел на Витины руки и вновь почувствовал себя беспомощным – они были тонкие, как палки. Я видел его красивые бицепсы года два назад. Рак сожрал все. Его лицо было бледным, щеки – впалыми, глаза – тусклыми. Жизнь уже почти покинула его. Он пока ходил, но мы знали, что это ненадолго. Алкоголь, ну конечно. Если он будет пить, он умрёт ещё быстрее. А может, так даже лучше? Для него. Часто ведь безнадёжно больным дают наркотики в последние минуты жизни, просто чтобы они не мучились. Нет, нет, я не мог так с ним поступить. Я не мог так поступить… Не мог!
– Я не хочу просто так уйти. Может, есть что-то, что правда сделает меня нужным? – спросил он.
Я ему сказать должен был правду:
– Нет.
Ни один мускул не дрогнул на его лице. Или я просто не заметил. Я поднялся и вышел на улицу. Я пребывал в отвратном расположении духа. Что-то грызло меня изнутри. Вокруг никого не было… Вдруг мне стало плохо. Пока меня рвало, я не мог ни о чем думать… Я не запомнил, как добрался до дома.
«4»
– Бери эти ящики, – указал мне Димон.
Я был послушным роботом, марионеткой в руках волшебника, которого я боготворил. Первый день мы занимались загрузкой фургона. Оказалось, что сахара было произведено уже очень много, и пока мой новый босс занимался маркетингом и рекламой, я сам помогал ему с организационными вопросами.
– Эй, – крикнул я, вытирая пот со лба, – я не думал, что это может затягивать. Ненавидел нагрузки в школе.
– Стой, я сейчас вернусь, – сказал Димон.
Я поставил ящик с сахаром и оперся о стену. Зазвонил телефон. Номер был незнакомым.
– Я подавилась обезболивающим и чуть не умерла… – резко выдохнул молодой женский голос на том конце, – похоже, что даже лекарство хочет моей смерти.
Голос показался мне странно знакомым. И тут меня неожиданно осенило:
– Алена?
– О, моё имя уже тебе знакомо… я чувствую себя актрисой… – печально ответила она.
– Откуда ты узнала этот номер? – спросил я с улыбкой.
Было слышно, как Пажощще слегка вздохнула, прежде чем ответить:
– А, может быть, у меня с тобой телепатическая связь?..
***
«Когда часы пробили семь…»
Я решил так: раз я не могу найти более достойное занятие, кроме как разгружать сахар, то стоит разнообразить свою собственную жизнь. С чего бы начать? Для начала стоит проверить таланты. Я не знаю, есть ли у меня талант. Мои родители всегда пытались оградить меня от всего опасного и необычного, вот и пресекли мои первые порывы к искусству. С чего бы мне начать? Ну, определенно не пение:
– Что вы собираетесь спеть? – спросила девушка в караоке.
– «Lonely day», System of a down, – сказал я.
По ее взгляду я понял, что ничего, кроме русского рэпа, не занимало ее маленький мозг. Я пожал плечами. Рэп – не моя стихия.
«Когда часы пробили семь, я решил…»
А может, я художник? Мне даже не жалко было тратить деньги на то, чтобы выяснить это. Благо, денег, которые я хранил дома, хватило бы на все – мольберт, кисть, краски…
И первым моим художественным творением стал пейзаж моего нелюбимого города. Ну, если под словом «пейзаж» можно понять несколько грубо и неумело нанесенных толстых полос бледных и дешевых красок, с редкими палками, обозначавшими дома. Я забросил и это. Возможно, какие-то уроки мастерства и сгладили бы сей результат, но у меня больше не было желания пробовать. Очевидно, я не Пикассо.
«Когда часы пробили семь, я решил, наконец, встать, и…»
И заняться тотализатором. Талант удачливого игрока – тоже талант. Скакуны бегут, цены – тоже. Люди выигрывают деньги, затем еще, проигрывают, играют снова, раздражаются, начинают драться, и другие люди выставляют их за дверь, после чего действие продолжается, и лошади теряют свою репутацию, а может – наоборот. Денег становится меньше… Талант удачливого игрока – тоже талант. Но, увы, не мой. В игре мне также не повезло.
«Когда часы пробили семь, я решил, наконец, встать, и поговорить с ней. Я думал…»
Оставалось только одно – литература. Уединившись в комнате, я решил написать рассказ о человеке, внезапно осознавшим, что его семейная жизнь ушла на дно. Процесс шел очень медленно.
«Когда часы пробили семь, я решил, наконец, встать и поговорить с ней. Я думал, что разговорами смогу изменить что-то, но своим взглядом она только лишала меня уверенности. Когда она смотрела на меня, я не мог говорить …»
Стоп. Вдохновения нет. Пойду выпью пива.
В баре было не слишком людно. Я услышал возмущенный возглас девушки, стоявшей неподалеку. Какой-то парень активно приставал к ней. Он был отвратительно пьян. Его когда-то белая рубашка, явно находящаяся на его теле значительно дольше положенного срока, была расстегнута. Облокотившись на барную стойку, он наклонился к девушке, стоявшей рядом с ним. Он прикасался к ней, а она пыталась его оттолкнуть. Безуспешно. «Не надо… Нет, не надо, отстань…»