Мирон был уверен, что кроме него, этого обмена никто не заметил. Полицейские, бдительно охранявшие входы на стадион, на толпу вне очередей внимания не обращали. Даже на драки они не реагировали – что поделаешь, подростки. Прыщи и гормоны. К тому времени, как начнут пускать на стадион, они станут паиньками. Иначе лишатся возможности пускать слюни и мастурбировать втихаря на своего идола…
Дождавшись, когда с рядом с пушером никого не будет, Мирон сделал свой ход.
В отеле он приобрел несколько фишек для казино, стоимостью в десять, тридцать и сотню коинов. Во многих местах их принимали точно так же, как и деньги. Небрежно подбрасывая красную фишку – сто коинов – он встал рядом с парнишкой. Затем, носком ботинка – нового, восхитительно тёплого, из толстенной, как шкура бегемота, кожи – нарисовал в снегу восьмиугольник. Парнишка еле заметно кивнул.
Тогда Мирон присел – шнурок развязался, надо затянуть потуже. Рядом плюхнулся пакетик, перетянутый пластиковой стяжкой.
Оставив в снегу фишку и забрав пакетик, Мирон не оглядываясь пошел прочь.
Камеры. Они были везде: на фонарных столбах, под карнизами крыш, в ветвях деревьев, на урнах и скамейках… На форме полицейских, как третий глаз – только не на лбу, а прямо посреди груди. Программы распознавания лиц вычисляли нарушителей с никого не удивлявшим постоянством. Плюнешь мимо урны – и штраф придёт обязательно.
Раньше, в прошлой жизни, у Мирона были друзья, которые знали все слепые зоны наперечет и умели оставаться невидимыми. А еще они умели отводить камерам глаза, делать коррекцию – замещать одно видео другим так искусно, что даже Иск-Ины – настолько умные, насколько могли себе позволить спецслужбы – не могли обнаружить подделки…
Нащупывая вожделенный восьмиугольник сквозь пластиковый пакет в кармане, заранее чувствуя привкус меди и олова на языке, Мирон предвкушал дексаминовую волну. Как она поднимется по позвоночнику, сметая комплексы, барьеры и страхи, делая его бесшабашным и веселым.
Пакет оказался крепким, он никак не поддавался – работать пришлось пальцами, не вынимая руки из кармана. Наконец пластик лопнул по шву – и таблетка послушно выкатилась в ладонь. Осталось поднести руку ко рту, сделав вид, что кашляешь…
– Дыханье сжалось в груди
Толпой окружен.
Хочется вынуть меч…
Мирон не сразу понял, что обращаются к нему.
Человек был обыкновенным. Серая шапка-пидорка, серое пальто из микрофибры – дешевое, удобное, тёплое – в таких ходит половина Москвы; серые, заляпанные уличной грязью ботинки на новомодных магнитных липучках.
Дёшево и сердито – так, кажется, повторяла мать, притаскивая домой эти громадные, литров на пять, бутылки с молекулярным мартини… Никакой разницы с настоящим, а цена в три раза меньше.
– Не советую, господин Орловский.
Господином Орловским всегда был отец – профессор математики в МГУ. Потом – его старший брат. И вот теперь…
– Что именно не советуете?
– Дексамин. Пагубно воздействует на когнитивные функции.
Свело челюсти. Два года, не меньше… – промелькнуло в голове. За употребление наркотиков в общественных местах светило два года принудительного пребывания в Нирване – без Минуса, без выходов в Плюс, без нормальной еды… Деньги шли в государственную казну, а человек за два года выгорал подчистую. Два года, шестьсот тридцать дней полного блаженства и счастья – и тебя больше нет. Стёрли.
– Это не ваше дело.
– К сожалению, моё.
– Вы коп?
– Я – Технозон. У меня для вас работа.
– Но я уже и так на вас работаю. Михаил…
Восьмиугольник начал потихоньку крошиться и Мирон вытащил руку из кармана. Подавив желание облизать пальцы…
– Господин Орловский, – перебил серый человек. – Я хочу, чтобы вы нашли господина Орловского.
– Это что, шутки у вас такие? – Мирон был почти взбешен. Декс жег карман, от серотонинового голода кружилась голова и тихонько звенело в ушах, а этот кретин играет с ним в шарады. – Шеф безопасности Технозон был у меня. Я УЖЕ на вас работаю, понятно? Так что отцепитесь.
– Никаких шуток. Просто мы вынуждены… пересмотреть условия соглашения. Наверху решили, что Михаил был… слишком мягок с вами, господин Орловский.
– Мягок? Да он обещал отправить по моему следу технопса, если я не справлюсь.
– Считайте, что это я, господин Орловский.
Незнакомец коротко улыбнулся и на клыках его сверкнули серебряные наконечники. Зрачки в глазах быстро-быстро сократились несколько раз, как объектив древнего фотоаппарата в момент съёмки, а тонкие ноздри хищно задрожали.
Мирон отшатнулся.
О клонах корпораций ходили легенды. Никаких близких, друзей – их семьёй была Компания. Супернавыки – интеллект, боевые искусства – всё, что захочет вставить им в головы фирма-изготовитель. У них нет души, – говорили люди.
– Пока вы работаете на нас, придётся отказаться от любых психотропных препаратов, господин Орловский, – повторил клон, будто и не было этого представления с клыками.
– Но они мне нужны! Я не смогу нормально…
– Вы будете стараться, – клон мягко сдавил ему плечо и Мирон почувствовал, как немеют связки.
Но, тем не менее, он ощетинился.
– И как вы меня заставите?
– О, это очень просто: заблокируем карту, которой столь неосмотрительно и щедро снабдил вас Михаил, – человек улыбнулся и посмотрел в глаза Мирону. – К хорошему привыкаешь быстро – так, кажется, говорят? Дорогой отель, натуральная еда… – он протянул руку и пощупал двумя пальцами рукав новой куртки. – Правда, что настоящая кожа гораздо приятнее, чем микрофибра? Надо будет попробовать…
– Если я вас не послушаю, разорвете сделку? – спросил Мирон.
– О, сделка останется в силе. Просто обходиться вам придётся своими скудными средствами. Кажется, контракт на квартиру в Улье обновляется каждый месяц? Впрочем, до конца аренды вы, скорее всего, не доживёте.
Мирон скрипнул зубами.
Клон бесил его до зуда в пятках. Винтик, функционал, шестёрка… Почему он говорит так, будто ему принадлежит половина мира?
– Без нашей поддержки вы никто. Дизайнер-неудачник, у которого за последние полгода не было ни одного клиента. С вами попросту не будут разговаривать.
– Но я вам нужен!
– Вы умный человек, господин Орловский. Неужели вы думали, что Технозон поставил всё на такую ненадёжную лошадку?
– Но Михаил…
– Открою вам одну тайну: наверху не во всём одобряют методы начальника службы безопасности.
– Получается, его убрали?
– Технозон – очень большая корпорация. Вы удивитесь, но в нашу структуру входят компании, которые напрямую конкурируют между собой на рынке. Что уж говорить о простых людях…
– То есть, мой договор с Михаилом в силе. А вы просто решили поджарить мне зад – так, на всякий случай.
– Ничего личного, господин Орловский. Только бизнес. Но нашему восточному отделению, которое возглавляет господин Кобаяши, будет приятно, если западное отделение… проиграет. Господин Кобаяши – человек старой закалки. Превыше всего он чтит… традиции. Взяв на работу такого человека, как ваш брат, допустив его к святая святых, к ядру Технозон, Западное отделение пошло наперекор… традициям. Вашего брата невозможно контролировать. Так же, как теперь невозможно контролировать и его детище – Акиру. По мнению господина Кобаяши вся эта затея с суперфайерволлом – большая ошибка. Потрачены миллиарды. И неизвестно, сколько еще вылетит в трубу прежде, чем мы сможем остановить Лавину…
– Лавину?
– Когда вы в последний раз были в Плюсе? – раздраженно спросил серый человек. – Вы не в курсе, что всё больше людей покидает Нирвану?
Мирон молча хлопал глазами. Он пытался прикинуть, когда слушал новости, но вспомнить не мог. Кажется, это было еще до первого звонка матери…
– Люди больше не хотят проводить время во сне, – раздраженно сказал клон. Будто пожаловался. – Прошел слух, что появился новый вирус. Всё начинается с небольшого тремора. Затем – судороги и наконец – паралич дыхательной системы. Он заражает людей именно в Нирване.
– Это правда? – тихо спросил Мирон.
– Нет. Но это не меняет дела. Акира – опасен.
– Потому что вы не можете его контролировать?
– Контроль – основа процветания. Если ваш брат не возьмёт под контроль взбунтовавшийся Иск-Ин, многие погибнут.
– Вы же в курсе, что Иск-Ины на самом деле не имеют сознания? – раздраженно спросил Мирон. Надоело, что его всё время запугивают. – Это всего лишь программы. Да, очень сложные, самообучающиеся… Но всего лишь программы. Акира НЕ МОЖЕТ взбунтоваться. Он делает только то, на что его запрограммировали.
– Наконец-то до вас дошло, – расплылся в улыбке клон. Вновь сверкнули стальные наконечники на зубах.
– Мой брат никогда не причинит вред живому человеку, слышите? – почти выкрикнул Мирон. – Он мухи не обидит. Платон – гуманист, в самом глубоком понимании этого слова.
– Найдите его, – устало вздохнул клон. – Если это сделать быстро, у нас еще будет возможность всё откатить назад. Вы понимаете? Отыскав брата, вы поможете миллиардам людей. Лавина набирает мощь. Пока счет идет на сотни, но наши аналитики предрекают количественный скачок к послезавтрашнему вечеру. И тогда начнётся паника…
Задрав голову, Мирон посмотрел в небо. Снежинки были крупные, серо-стального цвета. Они летели в лицо, как крошечные бомбардировщики.
Подобно шаровой молнии, над стадионом промчался полицейский дрон. В отдалении, по проспекту, ползли непрерывные вереницы ярких, как леденцы, мобилей. Здание-робот на той стороне улицы вздрогнуло, вытянуло большой козырёк, на который тут же приземлился вертолёт, из которого, как горошины из стручка, посыпались люди…
Не говоря ни слова, Мирон повернулся и пошёл прочь от серого человека.
– Подождите, – клон ухватил Мирона за рукав. – Когда найдёте Платона, сообщите мне, – он протянул визитку – показалось, что она тоже сделана из сапфира, но это был всего лишь твёрдый пластик. – Меня зовут Хидео.
Вырвав рукав, Мирон пошёл быстрее.
По необъяснимой причине ему хотелось оказаться как можно дальше от клона. И вовсе не из-за декса, похрустывающего в кармане. Просто он внушал… отвращение. Как какой-нибудь скорпион, который сидит-сидит, а потом вдруг развернется на своих тощих желтых лапках, и всадит жало по самое немогу.
***
Разговор, длившийся целую вечность, в реальном времени занял минут пять – толпу только-только начали пускать на стадион. Сердитые копы пропускали весь поток через рамку – никаких колёс или жидкостей, никакого оружия, никаких подозрительных девайсов, из которых можно за пару минут слепить бомбу или, например, машинку, плюющуюся резиновыми кубиками… Чертежи недавно появились в Плюсе – любой матричный принтер пёк такие штуки по три сотни в час, собирались они, как конструктор-лего, а очередь резиновых кубиков, выпущенная с десяти метров, могла раздолбать в хлам грудную клетку или ободрать мясо с лица – как вам больше нравится.
Показав свой зеленый браслет, Мирон прошел мимо копов – предварительно сбросив в урну пакет колёс на сотню коинов – и его мягко втянула толпа аморфных, но удивительно сплочённых в своей аморфности нео-каваев.
Сцена находилась в центре круглой чаши, из которой, подобно открытым атриумам Колизея, поднимались концентрические круги трибун. Вверху, на невообразимой высоте, они сужались, превращаясь в донышко чашки, сквозь анодированное стекло виднелся кусочек черного неба.
Можно было бы протолкаться на трибуны, но Мирон был слишком шокирован и подавлен, чтобы противиться потоку подростков, заполняющих стадион, как сухая чечевица – дно глиняной миски. В их яркой, безликой – анимированная татуировка там, преувеличенно громадные, в стиле Алиты, глаза здесь – но в целом неагрессивной толпе, он вдруг почувствовал что-то вроде успокоения.
Сдавленный со всех сторон, подпираемый со спины – так, что можно было расслабить все мышцы и всё равно не упасть, – он закрыл глаза и вдохнул тёплый, напоенный запахами множества молодых тел, воздух. Парфюм – преобладала модная на этой неделе "Адская Гвоздика", унисэкс для мальчиков и девочек, желающих быть в трэнде. Мокрая микрофибра и пластик. Лёгкие тона подмышек, носков, эро-травки и сплиты, никотиновой жвачки, ледяных игл метамфетамина и аддерола – через рамки ничто из этого не пронесешь, но все, кто посообразительнее, заправились еще снаружи.
Покачиваясь в неспешном ритме, чувствуя со всех сторон людское тепло, Мирон ощутил себя таким же подростком – лет на десять, по меньшей мере, моложе чем сейчас. Можно найти какую-нибудь сговорчивую девчонку, а если повезёт, она не будет слишком страшненькой… Всхрапнув, он открыл глаза.
Людское море укачивало, будто едешь на заднем сиденье старинного седана с бензиновым движком – в детстве отец брал их с Платоном покататься на одном из таких монстров. Для них построили целый автодром, герметичный, как консервная банка – чтобы ни одна молекула вредного, как тогда считали, оксида углерода не просочилась в атмосферу. Внутри работали какие-то мощные вытяжки с нано-фильтрами, так что надевать противогазы было не нужно, но Мирон до сих пор помнил тот сладковатый, в чём-то даже приятный запах…
Над подобной айсбергу сценой вспыхнули прожекторы, превратив лёд в громадный бриллиант.
Толпа издала единый в своём порыве вздох.
В воздухе над сценой, но не касаясь её, появилась Алика – громадная, метров десяти фигура, в идеально облегающем комбинезоне из огненной лайкры. Когда она двигалась, по комбинезону будто пробегали настоящие языки огня – оптический эффект, упакованный в миллиарды бит информации. В огне то и дело появлялись прорехи, открывая безупречно-белую плоть.
Лицо Алики – идеальный коктейль из главных звезд современного японского шоубизнеса. Черты алгоритмически сводились к некоей усредненности, никогда не выходящей из моды у подростков определенного возраста…
Она танцует – движения танца так же алгоритмизированы, просчитаны и отмерены, хореографический параллакс всех танцев, начиная с тех, что плясали наши предки хрен знает сколько тысяч лет назад вокруг общего костра…
Идору поёт – рот открывается, как кажется Мирону, совершенно беззвучно, и только несколько раз моргнув, чтобы разложило уши, он понимает, что звук идёт со всех сторон. Он обволакивает как горячее полотенце, вбивается в тело, как океанский прибой, от него вибрируют кости и дрожат барабанные перепонки… Песни как таковой нет. Есть набор слогов и звуков, психологически-архетипических, на которые толпа реагирует, как опытный оркестр – на движения дирижерской палочки.
Иногда идору взмывает под потолок, вращаясь, как веретено – пшеничные волосы разметаны в стороны, руки раскинуты, будто в крестном знамении, и тогда толпа издаёт высокий, на грани слышимости вой – вот-вот преодолеет звуковой барьер. Но когда она опускается, постепенно замедляясь, вой становится ниже, переходит в инфразвук, и все поднимают руки… Они колышутся, как море травы на ветру.
А потом он заметил его. Сначала Мирон подумал, что это Хидео. Решил прикончить его прямо здесь, среди толпы. Человек рассекал людское море так решительно и целеустремленно, что подростки расступались, словно плоть под скальпелем опытного хирурга.
Мирон попытался бежать – но то, что у ищейки получалось естественно и непринужденно, у него выходило грубо и неуклюже. Со всех сторон зыркали злобные, подернутые наркотической дымкой глаза…