– В моей комнате совсем холодно, – пропищал мальчик, стараясь заглушить сказанное Наддом.
– Знаю. Дай мне ещё пару дней, я разберусь с отоплением. Ещё пару дней…
После этих слов старик немного покашлял, выронив бокал из рук, положил голову на плечо и захрапел. Лексон накрыл ноги Надда пледом и поднялся в свою комнату.
Дождь не прекращался уже три дня и сырость понемногу проникала в дом, оставляя подтёки на оконных рамах.
– Дома мне не позволяли выходить на улицу в такую погоду… – протянул мальчик, выводя зигзаги на запотевшем окне. – Роза говорила, что меня считали хрупким. Но это не так. Дождь не разбивает детей, как стекло. Не разбивает, говорю я вам!
Мальчик взвизгнул, зажмурился и ударил по стеклу маленьким кулачком. Стекло тут же хрустнуло, звякнуло и разлетелось по свету острыми, сверкающими осколками. Он вскочил на подоконник и вынул руку на улицу. Дождь захлестал сильнее, моментально смыв с неё кровь. Лексону же на тот момент казалось, что дождь ускорился только для того, чтобы доказать: он всё же сможет разнести его в дребезги.
– Не разобьёшь! Не разобьёшь! Подлый! Трусливый! – кричал мальчик в пустоту, раскачиваясь вперёд-назад и лишь чудом не сваливаясь вниз.
Вскоре, выдохнувшись, Лексон сел на подоконник, свесив ноги наружу. По комнате уже разлилась внушительная лужица, да и сам он порядочно промок, но не перестал нашёптывать: «Не разобьёшь, не разобьёшь…»
Когда он открыл глаза, всё ещё была ночь. Из-за сквозняка дверь постоянно скрипела и то и дело хлопала. Наверное, из-за этого шума он и очнулся. А может быть, он очнулся из-за волчьего холода или из-за того, что порезы на руке начали жечь и ныть.
– Вспышки вернулись, – тихо заключил он, нисколько не удивляясь выбитому стеклу и кровоточащей руке, и было отправился за помощью к Надду, как увидел лохматого, чёрного, такого же продрогшего, как и он сам, свернувшегося калачиком под деревом пса.
Каким-то образом его чёрные очертания не сливались с ночью. Лексон отчётливо видел и нечёсаный хвост, и ободранный нос, и, конечно, измученные глаза зверя. Он просто прятался от ливня под деревом, но Лексону казалось, что на самом деле это он и привёл дождь сюда. И что его жёлтые глаза не случайно выцепили силуэт мальчика в разбитом окне, а таинственно мерцали, приглашая выйти в ночь, приглашая приручить её там, где заканчиваются толстые стены дома.
– А может, ты пришёл, чтобы съесть меня? – размышлял мальчик, стоя уже на крыльце, не сводя взора с пса, который, казалось бы, совсем им не интересовался. Он не отпускал ручку двери, чтобы можно было в любой момент прошмыгнуть внутрь.
Постояв так какое-то время, Лексон глубоко вдохнул и спустился в увядающий под сыростью осени сад. Пёс, почувствовав угрозу, оголил острую пасть и принялся тихонечко рычать. Лексон трясся и вибрировал, но продолжал аккуратно шагать к зверю, от чего рык того становился всё громче. И вот он занёс исполосованную руку над головой пса и застыл, осознавая опрометчивость своего поступка. Пёс блеснул клыкастым оскалом и рванулся вперёд, придавив ребенка массивными лапами. Смердящая, пускающая слюни пасть оказалась у самого лица мальчика, лай больше напоминал автоматные очереди. Лексон зажмурился, ожидая неизбежного, не в силах ни пошевелиться, ни всхлипнуть.
– Паршивец! – раздался сиплый крик Надда с крыльца. – Убирайся откуда пришёл!
Затем послышался свист и глухой стук, после которого пёс отскочил от Лексона и заскулил. Мальчик в спешке поднялся с земли и схватился за трость Надда, что приземлилась в шаге от него. Пёс, поочередно скуля и рыча, запятил дальше от замаха трости. Но та всё же настигла его, перебив заднюю лапу, после чего зверь съежился, а Лексон продолжил лупить его. В какой-то момент Лексон выбился из сил и выронил трость из рук. Зверь задрал голову и жалобно провыл. Напоследок он обнюхал тяжело дышавшего мальчика и скрылся в зарослях леса, иногда раскачивая невысокие кусты.
– Паршивец какой… Цел? – Надд, доковылявший туда только сейчас, потряс Лексона, дал ему подзатыльник и тут же ласково провёл по голове. – Как тебя угораздило? Зачем?
– Он приглашал, – шмыгая носом, отозвался тот.
– Это он укусил тебя?
– Нет, это дождь. Вернее, стекло, но я-то знаю, что дождь.
– Ладно, идём в дом, нужно обработать.
– Надд, кто это был? Он облизнул мою руку, он слизнул кровь.
Старик проворчал что-то неразборчивое и завел мальчика домой.
На следующее утро Лексон проспал до самого обеда. После пробуждения он обнаружил, что ночевал не в своей комнате, а ещё то, что у него страшно болит горло.
– Правильно, в моей то комнате сквозняк, там окно разбито. Надо бы…
Он затих на полуслове, услышав за дверью не только привычные шаркающие шажки Надда, но и бодрые постукивания дамских каблуков.
– Итак, Диана… Я ведь могу называть вас так?
– Как угодно, мистер… Просто Надд?
– Верно, мисс.
– Миссис.
– Извините. Сейчас я разбужу Лексона и представлю вас.
– Я должна знать что-то особенное?
– О мальчике? Иногда у него случаются кратковременные приступы психоза.
– Он принимает какие-то лекарства?
– Нет, его нахождение здесь и есть своего рода терапия. Но ему необходимы лавандовые ароматерапии три раза в неделю.
– Мигрени?
– Верно. – Надд сделал небольшую паузу и постучался в комнату. Мальчик к тому времени окончательно пробудился, поэтому незамедлительно открыл дверь и увидел перед собой высокую молодую женщину с очень чёрными волосами и строгим взглядом.
– Познакомься, Лексон, эту даму зовут миссис Диана Беккер, она будет жить с нами. Правда чудно?
Глава 4. Целуя безумие
– «Я не люблю зеркала. Не боюсь, а именно не люблю. Любой, кто об этом узнаёт, принимается тут же меня «утешать», мол, я прекрасно выгляжу и нечего мне «стесняться своего отражения». Идиоты, честное слово. Разве я хоть раз говорила что-то про свою внешность? Я говорила про зеркала. И я совершенно не в обиде, видя иногда в своём отражение мешки под глазами и растрёпанные волосы. Зеркала ведь и должны отражать, верно? И это совершенно нормально, если в них иногда отражается что-то плохое. Отражается. Но когда там появляется, что-то в одностороннем порядке, что-то, что есть только там… (Там? Это где?) Вот тогда, считайте, после такого, считайте, и начинаешь их недолюбливать». Как это понимать, Полли?
– Прочтите ещё раз, это простейший текст. Даже ребенок поймёт.
– Вот именно! Наше издательство ориентируется на детей! Статья должна была быть про волшебство! Что за чертовщину ты мне подсовываешь?
– Нет никакого волшебства, мистер Линч, есть только, как вы выразились, «чертовщина».
– Так, Полли, с меня довольно, убирайся с глаз моих!
– Я уволена?
– У тебя было два выговора, если ты продолжаешь делать те же ошибки, значит, ты не так уж и хочешь работать здесь. Советую попробовать реализовать себя в чём-то другом. Проваливай.
Понедельник был выходным днём в пансионате, поэтому завтрак начался позже обычного. Все сидели за столом в неформальной одежде и старались болтать на отвлечённые темы, хотя было совершенно очевидно, что у Питера и, скажем, миссис Беккер общие темы для разговора находились крайне тяжело.
Я уже сообщила всем о своём решении и слегка удивилась, увидев, что все восприняли эту новость, как что-то само собой разумеющееся. Питер не в счёт, ему я сказала ещё ночью. Скорее всего, он уже проболтался Ане. Миссис Беккер сдержанно улыбнулась и сказала, что, по-видимому, так для всех будет лучше. Мишель равнодушно пожал плечами, мол одним больше, одним меньше…
После завтрака Мишель попросил зайти к нему в кабинет, чтобы кое-что подписать. «Ты же понимаешь, что мне придётся написать твою характеристику в кадровое агентство?» – спросил он меня, стараясь выглядеть максимально деловито. «Как угодно», – ответила я. И подумала, что плевать я хотела на это паршивое агентство. Он, уверена, тоже. Просто решил на прощание затеять свою любимую игру.
– Ближайший поезд до Кардиффа сегодня ночью, Бран заедет за тобой, будь готова к девяти.
– Но ведь он приедет через час, чтобы отвезти Аню и Питера на выходной в город?
Об этом ещё перед завтраком мне рассказал сам Питер. Он решил, что за ночь я передумала и сегодня поеду с ними в город, чтобы немного развлечься.
– Да, и привезет их обратно как раз к девяти, а заодно и заберет тебя. А я пока подготовлю все необходимые бумаги.
Возражать я не стала. Во-первых, мне казалось, что я помешаю Питеру и Ане, если до вечера буду таскаться с ними по городу, а во-вторых, мне было необходимо собрать вещи без суматохи. И может быть, совсем маловероятно, но я думала, что захочу на прощание прогуляться по дому.
– Ты уверена, что не едешь с нами? Развеемся, в кино сходим, прошвырнёмся по пабам? И кто знает, может, ты и не захочешь уезжать? – уже во второй раз спросил Питер.
Бран раздражённо сигналил у ворот. Поэтому я почти пинком согнала Питера с крыльца, заверив, что вечером мы ещё увидимся. Когда ребята уселись в седан Брана, он прекратил назойливо гудеть, но с места не тронулся. Оказалось, что они ждали миссис Беккер. Ей внезапно тоже захотелось отъехать в город, кого-то навестить.
– Я вернусь только завтра утром, поэтому, Полли, больше не увижусь с тобой. – Сегодня было ветрено, женщина куталась в лёгкое пальто и безрезультатно пыталась поправить выпавшую из пучка прядь. На меня она не смотрела. – Не беспокойся, Мишель выплатит жалование в полном объеме, я с ним поговорила.
– Спасибо, миссис Беккер. Простите, если доставляла вам проблемы. Может быть, при других обстоятельствах…
– Береги себя, прощай.
Я пожелала всем доброго пути и вскоре машина затерялась средь дубовой рощи. Добравшись до комнаты, я принялась складывать вещи в чемодан, думая про возращение в Чикаго. Сдали ли уже мою старую квартирку? Смогу ли я найти приличное издательство и продержаться хоть на одной работе дольше года? Стоит ли говорить что-то Эмме Аддерли? В голове даже пробежала жалкая мысль о доме Нади.
Нет-нет. Я не в таком отчаянном положении.
Последним в чемодан я поместила маленький бархатный мешочек. Я пообещала Биллу и Оливии, что сохраню заколку. Они были так милы. И так, чёрт возьми, настойчивы. Если разобраться, они всучили мне её и тут же пропали. Вернее, на следующее утро. Вернее, так сказал Мишель. Вернее… Что вернее? Что?
Я сидела на собранном чемодане и не могла определиться, хочу ли я знать, что происходит в этом пансионате. Если хочу – сегодня последний шанс выяснить. Если нет – не нужно выходить из комнаты до вечера. Не высовывайся. Не высовывайся в любом случае. Не высовывайся, дура!
Я вышла. Прогулялась по коридору. Спустилась вниз. Подышала библиотечной пылью и заглянула в столовую. Погладила вельветовые шторы в гостиной, недолго постояла у входа в подвал и ещё раз окинула взглядом большой портрет кого-то очень похожего на Мишеля. Казалось бы, на этом можно закончить прощание с домом, но именно там, у портрета, меня словно током дёрнуло. Что-то было не так. Что-то изменилось. Я быстро вернулась к своей комнате и обнаружила, что картина с висельником теперь висела рядом с моей дверью. Спустившись к стойке регистрации, я убедилась, что это не копия, а та самая картина. Почему она поменяла свою локацию? Кто и зачем подвесил её рядом с моей спальней?
Вопросы, вопросы, вопросы. Вместо ответов острые улыбки Мишеля, строгие взоры миссис Беккер и небрежность Питера.
– В чём дело, Полли? Потеряла что-то? – Мишель неожиданно появился со стороны кухни с целой горой шоколадных кексов в руках. Выглядел он так, словно это я застала его врасплох, а не наоборот.
– Я хотела посмотреть перед отъездом на одну картину…
– И в чём же проблема? – На самом деле, к этому времени он уже закинул один кекс в рот, прозвучало это скорее: «И ф щём ше проблэма?»
– Я не знаю, где она, – немного солгала я. – Раньше за стойкой находился «Висельник». Кто-то перевесил картину?
– Странно… Наверное, миссис Беккер.
«Странно»? Правда? Это всё что он смог протянуть? Наигранное «странно»?
Пока я мысленно покрывала его бранью, он уже куда-то ретировался. Судя по звукам хлопающего холодильника, снова на кухню. Несмотря на то, что я тоже уже изрядно проголодалась, всё же решила дождаться, пока Мишель утолит свой голод и затеряется где-нибудь в просторах дома. Решить то решила, но помчалась на кухню сразу же, услышав пронзительный звон бьющегося стекла.
Прибежав, я обнаружила Мишеля, ошарашенно застывшего над разбитой банкой малинового варенья. Вся кухня, начиная от пола и заканчивая самим Мишелем, оказалась покрыта сиропом. Не знаю, как я сумела удержать себя, чтобы не рассмеяться, ведь мысленно я уже каталась по полу, вот прямо по этой сладкой, липкой луже. Хорошо, что миссис Беккер этого не увидит. Я постаралась сделать очень сочувствующее и серьёзное лицо и протянула ему полотенце. Тут то я и поняла, что ему самому совсем не до смеха. Он стоял и совершенно не моргал. Ужас и боль в его глазах до чёртиков испугали и меня саму. Не сразу, но я заметила, что красная жидкость, стекающая тонкой струйкой с его руки, вовсе не варенье.
– Мишель, вы порезались!
Я смочила полотенце и попыталась прижать к ране. Но он как-то странно дёрнулся, оттолкнул меня и вжался в стену.
– Это была ты? Да? Ты? – Можно было подумать, что ему почудилось что-то страшное, но он спрашивал это с надеждой.
– Я?
– Ты не…
– Что?
– Ты… Извини. Я немного…
– Ничего…
Дальше, словно зачарованные, словно по команде, мы достали из кладовки вёдра и тряпки и молча принялись отмывать кухню. Что на него нашло, я не знаю. Меня больше беспокоило собственное наваждение: когда я опомнилась, я стояла на коленках и тёрла пол. Не просто тёрла, а ТЁРЛА, ТЁРЛА, ТЁРЛА! Я и без того до смерти перепугалась, но когда поняла, что Мишель сидит позади меня и безумно улыбается, была готова проклясть себя за то, что не уехала с утра с ребятами и помчаться куда глаза глядят.
– Не стоило, Полли, честное слово. Ты ведь уже не работаешь здесь, – ехидно ухмыльнулся он.
Я отшвырнула тряпку и чуть не влепила ему пощёчину. Клянусь своими костями, еле удержалась. Но он бы обязательно спросил, за что? А я бы не знала, что ответить. Что именно ответить.
– Ты, Поля, склочная.
– Неправда!
– Не спорь со старшими!
– Но ведь неправда!
– Дрянная девчонка! Из тебя не выйдет никакого толку! Господи, свалилась же на мою голову…
– Всё нормально? – Он склонился надо мной, и я сообразила, что всё ещё сижу на полу.
– Вспомнилось кое-что…
Мишель протянул руку. Ту руку. Чистую и целую. Он помог мне подняться. Я оглядела кухню и мне стало дурно, голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Я не могла определить, разбивалась ли здесь совсем недавно банка варенья. Вода в ведре и сами тряпки были совершенно чистыми, а его рука невредима, как будто и не было ничего. И в тоже время я была уверенна, что всё произошло взаправду.
– В чём дело, Полли? Ты какая-то бледная.
– Что это было, а? Что?
– Сказать честно, я и сам слегка удивлён…
– Мишель, я хочу получить чёткий ответ! Было это на самом деле или нет?
– Давай так: сейчас ступай в свою комнату, отдохни, приведи себя в порядок, а к шести спускайся в сад. Мы поужинаем и немного поговорим, – малость помедлив, ответил он. После этих слов он быстро покинул кухню. Я даже не успела уловить, в какую сторону он направился.
Хоть небо и было ясным, сегодня к шести было темнее, чем обычно. Я видела, как Мишель принёс в беседку разнос с чем-то вкусным и ждал меня, неторопливо листая какую-то книгу. Я же в свою очередь стояла у окна и всё размышляла, стоит ли ужинать с ним. Конечно, мне хотелось – у меня буквально живот сводило от любопытства и голода. Но, с другой стороны, я прекрасно понимала, что искреннего и приятного разговора от него ждать не стоит. Но что я теряю, если разобраться? Сегодня я уеду. И будь что будет. И будь, что будет…