– Врачи не боги. Помыкаются, конечно, не бросят помирать. Но в лучшем случае на костылях выйдешь.
Каждый скрип двери, гулкие шаги в коридоре, приглушенные разговоры заставляли Марка внутренне собраться, подняться на жестком матрасе, лишь бы она не видела его больным и немощным. Почему-то он верил, что Амалия придет к нему. И из пропахшей хлоркой и чужой болью палаты они выйдут вместе.
Он обязательно пойдет своими ногами, а не на каких-то костылях. Он сможет. Ради нее.
Она не пришла ни через неделю, ни через месяц. А он взял и потерял веру в то, что вообще выйдет из казенных стен. Лежал целыми днями в одиночной палате с окнами, задрапированными плотными шторами, и мечтал, чтобы о нем все забыли, даже добрый доктор…
Жаль только шторы не могли уберечь его от вернувшихся ночных кошмаров. Еще в больнице Марк много раз просыпался от птичьего клекота. Его рвало от невыносимого запаха застоявшейся речной воды. Добрый доктор объяснял все последствия травмами и побочными эффектами некоторых лекарств. Марк же понимал: прошлое не желает его отпускать, не за все грехи он еще расплатился.
После выписки рядом с ним оставался только подобранный на улице кот. Он верил домашнему зверю, знал, что тот не предаст. И это давало силы для дальнейшей борьбы.
Когда отложенные на «черный день» средства истаяли, Марка накрыло отчаяние. О себе он думал как-то отстраненно, а вот рыжий обормот, который уже забыл, что такое жить на улице, вряд ли бы простил такое коварство.
Ему позвонили в самом начале мая с незнакомого номера, предложили поучаствовать в съемках телевизионного шоу. Выслушав предложение, Воронов колебался недолго. Не в том он был положении, чтобы выбирать. Так и не дождавшись весточки от бывшего руководителя, он до последнего верил, что без него Зиновий Григорьевич не обойдется и сам начнет уговаривать вернуться. Но телефон молчал, остатки сбережений таяли, как снег под апрельским солнцем, а кот требовал еды.
Участие в съемках сулило не только денежное вознаграждение, но и возможность отвлечься от тяжелых мыслей, давящих на грудь, цепляющихся за ноги гирями на гремящих цепях. Впервые за долгое время он почувствовал, как тяжесть уходит. Пока лишь обещание – нет, еще не счастья, – но ноющая тоска уже сделала пару осторожных шагов в сторону. Воронов радовался как ребенок, только кот смотрел с укоризной, понимая: что-то не так.
– Приятель, я не смогу взять тебя с собой. Ты пока поживешь у милейшей Зои Павловны с ее очаровательными кошечками. – Кот, кажется, понимал слова человека, по крайней мере слушал очень внимательно. – Вряд ли я задержусь надолго. Отснимут пару эпизодов, заплатят причитающееся и отправят восвояси.
Была лишь одна загвоздка: съемки проходили в городе, где тринадцать лет назад для Марка изменилось все. О Нике в то время он уже почти не вспоминал, она осталась заархивированной папкой в бесконечном множестве куда более важных файлов.
Если бы не кошмары.
Инфернальная птица с бельмастыми глазами прилетала почти каждую ночь. И если раньше во снах он видел только белобрысого Женьку, то теперь там стала появляться рыжая девчонка без лица. Ее внешность стерлась, превратилась в нечто, на чем невозможно сфокусироваться. Не за что было зацепиться. Вот рыжую шевелюру он помнил хорошо, даже запах волос помнил, что-то цветочно-свежее, чуточку приторное. Память снова встала на его сторону, прочертила невидимую границу, поставила надежную заслонку.
Интересно, а помнит ли его Ника? Отчего-то оно вдруг стало очень важным, даже необходимым, то самое знание: помнит ли? И почему страшно представлять, как при встрече она равнодушно пройдет мимо, лишь на мгновение ее зрачки расширятся, выдавая не оформившуюся до конца эмоцию. Может, она даже обернется, перебирая нитку с цветными бусинами воспоминаний, но так ничего и не поймет. Воронов боялся и не хотел признаваться в своем страхе даже себе. Даже мысленно.
Вероятность их встречи казалась призрачной, нервозность же ощущалась вполне реальная.
Марк ни в чем не сомневался, он был честен перед собой, и совесть его давно не мучила. А возможно, не мучила никогда. И чувство, принятое некогда за любовь, на самом деле могло являться чем-то совершенно иным. Так он теперь рассуждал. Может, Ника оказалась настолько настойчивой в своем молчаливом и, как ей самой казалось, тайном напоре, который так просто считывался, что Воронов просто сдался, принял ее правила игры. Он не собирался ею увлекаться, но увлекся, сам того не заметив. Как глупый пескарь, погнавшийся за блесной, он заглотил наживку, уверенный, будто отхватил неплохой куш. Нике оставалось лишь сделать решающую подсечку, зацепить его за любопытную губу да вытащить на берег, где бы он умолял о пощаде, задыхаясь в непривычной среде. А она не стала подсекать. Глупая девчонка, оказавшаяся умнее взрослого, уже познавшего жар женского тела, не подсекла, но прочно зацепила, оставив длинный кусок лески.
Хочешь – плыви!
Плыви, но помни: леска не бесконечная, и однажды она сдавит тебе жабры; дернешься, вопьется лишь сильнее, затягиваясь в петлю. А вот смотри же – оборвалась леска. Или та, что держала ее с другой стороны, выпустила конец? По неосторожности или намеренно – не важно, ведь выпустила. Значит, не слишком берегла.
Марк никогда не представлял их встречу с Никой спустя годы. Незачем ему было представлять. Она осталась той частью его прошлого, куда обратный путь заказан. Да и не собирался он возвращаться. Когда-то она все решила за двоих. Он-то дурак еще переживал, мучился и винил себя.
Она же из-за него поперлась в ту ночь на кладбище. Из-за него и за ним. Белобрысый Женька уговаривал оставить девчонку, считал ее балластом и вообще недостойной их мужской компании. Если бы Марк послушал его тогда, многого получилось бы избежать. Не было бы в его жизни ночных кошмаров с белоглазым вороном. Может, и Амалии бы не было. А была бы рыжая Ника-Вероника, так и не сделавшая подсечку в нужный момент.
Не хотелось думать, будто он перекладывает ответственность, и Марк гнал прочь мысли, начавшие пробиваться в голову словно помехи старого радиоприемника, которые вдруг сменялись невнятными голосами, утопающими в шипении и треске. Словно чья-то невидимая рука крутила ручку настройки в поисках нужной частоты, возвращая память, пока поезд мчал его в прошлое.
На перроне Марк, сам того не осознавая, начал высматривать рыжую макушку – авось и мелькнет в толпе ее обладательница, вынырнет из живой волны, помашет тонкой рукой. И тут же, щурясь от яркого солнца, приставит ко лбу ладошку на манер козырька, смешно сморщив нос.
Воспоминания атаковали органы чувств шумной какофонией, ненадолго лишая ориентации. Все казалось знакомым и одновременно чужим. Короткая трусливая вспышка едва не заставила его немедленно сесть в обратный поезд, наплевав на договоренности. Его не покидало зудящее чувство чего-то страшного и неизбежного.
Из окна поезда Марк видел темную щетку лесополосы, точно сама природа отгородила от всего мира старое речное русло, извивающееся гремучей змеей. Заныли лодыжки, в лицо подул ветер, швырнув едва ощутимые капельки влаги, будто кто-то брызнул из пульверизатора затхлую воду. Марк не был впечатлительным и уж точно не был сумасшедшим, но закрытое окно не оставляло никаких шансов на сохранение здравого смысла. Лодыжки сковало настоящим льдом, но даже сквозь прозрачную коросту он вдруг отчетливо ощутил прикосновения к коже: склизкие, стылые, неживые…
Он так и сидел, не в силах пошевелиться, пока в дверь купе не постучали. Хмурая проводница сунула голову в образовавшуюся щель, предупредила о скором прибытии поезда на конечную станцию и с грохотом захлопнула створку. Прикрепленное к двери зеркало мелко завибрировало. Из зеркала на Марка таращился бледный, небритый мужчина с уставшим лицом, а на его плечах лежали синюшного цвета ладони. Пальцы, похожие на потревоженных червей, изрезанные глубокими морщинами, какие бывают от долгого пребывания в воде, неестественно длинные и будто переломанные, с почерневшими полукружиями обломанных ногтей, хаотично шевелились.
Тут уж он не выдержал, вскочил на ноги, принялся хлестать себя по плечам, стараясь смахнуть призрачные ладони. Не могло быть правдой то, что он видел! Это все стресс и навязчивые мысли. Просто нужно выспаться и все пройдет.
Марк схватил дорожную сумку, выбежал из купе. Лучше он проедет остаток пути в тамбуре, чем останется здесь.
– Ничего не забыли? – Воронов обернулся на голос проводницы, но увидел лишь ее обтянутую форменным кителем спину.
Безобидный вопрос заставил мысли зашевелиться с удвоенной силой. Ничего он не забыл, как бы ни старался убедить себя в обратном. Этот город привязал его к себе тринадцать лет назад, забрал часть души под залог, и вот теперь Марку Воронову предстояло вернуть набежавшие проценты.
…Вера, ты с нами?
С этих слов началась его новая жизнь. Ника-Вероника стояла совсем близко, он мог руку протянуть и коснуться ее. Точнее не ее, а того кокона, которым она себя окружила, закрылась от всего мира.
И от него закрылась.
Он видел узнавание в ее глазах, и на душе теплело. Как бы она ни старалась прятать эмоции, пялясь в бездушный планшет, старательно изображая занятость, ничего у нее не выходило.
Что-то бормотала продюсер, активно жестикулируя и распространяя тяжелый запах парфюма. Пахло похоронными цветами, и Марка едва не замутило, пришлось немного отойти в сторону, чтобы можно было дышать глубже. Помогло не особо. Запах ядовитыми парами, казалось, проник в кровь.
Позже он спешил за Верой по лабиринтам коридоров с одинаковыми прямоугольниками дверей, которые все никак не заканчивались. Каждый шаг становился тяжелее предыдущего, будто бы шел он по застывающему цементу.
Внезапно закружилась голова, задрожали колени. Марк остановился, просто чтобы не упасть от обволакивающей слабости, привалился плечом к стене. Веки тяжело опустились, погрузив реальность в темноту. Где-то работал кондиционер, ласковая прохлада коснулась пылающих щек. Стало немного легче.
Открыл глаза, надеясь, что Вера не убежала далеко вперед и ему не придется искать ее в переплетении бетонных ходов.
Веры не было.
Как не было никакого коридора с дверьми-близнецами. Он оказался на залитой светом поляне, края которой зыбкой дымкой дрожали в полуденном зное у самого небосклона. Солнце начищенной золотой монетой зависло в зените, а вокруг ни одного деревца, в чьей тени можно было бы укрыться. Удивительно, но странное место не пугало, напротив, дарило ощущение сонного покоя.
– Вера!
Марк осмотрелся по сторонам, уже понимая, что ее здесь нет. Он и крикнул-то, чтобы убедиться, что не оглох, очень уж было тихо вокруг.
Кто-то тронул его за плечо. Прикосновение было почти невесомым, и он скорее догадался о нем, нежели почувствовал. Резко обернувшись, Марк увидел удаляющуюся рыжую макушку. Не понимая, что происходит, сделал несколько осторожных шагов. Что-то неуловимо изменилось. Осознание это придало Марку странной безбашенности, в голове зашумело, сердце пустилось в пляс. Перемены непонятные и неопределяемые разумом казались отчего-то невероятно радостными. Шаг перешел в бег, а в следующий момент показалось – стоит чуть оттолкнуться от земли и можно взлететь. Расправить плечи, взмахнуть руками и полететь.
– Вера!
Имя рассыпалось колючими брызгами речной воды, которым Марк с удовольствием подставил разгоряченное лицо.
– Подожди меня! – голос зазвучал громче, увереннее.
Он бежал, стараясь не упустить из вида хрупкую фигуру. Не обращая внимания на очевидные странности, он не желал ничего анализировать и подвергать сомнениям.
Все изменилось внезапно. Солнце, будто приколоченное к небесному своду, вдруг скатилось за линию горизонта, и на его место выползла желтая, надкусанная с одного бока луна. Зной резко сменился прохладой. Не той, что бывает после жаркого дня, когда с облегчением скидываешь с плеч вязкую духоту, переодеваясь в невесомую свежесть. Холод пробирал до костей. Марк услышал плеск воды.
Совсем близко.
К тому моменту глаза уже привыкли к темноте, и на бесконечном черном полотне ночи начали проступать силуэты деревьев: кривые, изуродованные стволы без листвы скрипели и корчились. Впереди непроницаемой стеной поднимался лес. Марк уже видел этот лес, когда ехал в поезде. Только тогда он был в безопасности, а теперь оказался за черной изгородью.
Ноги сами понесли! Он должен был найти Веру. Грозила ли ей опасность в его личном кошмаре, он не знал, но испытывать судьбу не стоило. Он даже не думал, как будет выбираться отсюда и сможет ли вообще уйти. Не до того. Лишь бы она не пострадала.
Лишь бы он успел ей помочь.
Она стояла вполоборота и рассеяно всматривалась в темноту. До слуха долетал чуть слышный плеск воды. Река. В прошлый раз старое русло тоже наполнилось водой после проливного дождя. Вода смешалась с песком и перегнившими листьями, превратилась в грязь, которая хватала за ноги, жадно чавкая. Но той воды не хватило бы для полноценного течения, как было теперь. Он вдруг вспомнил, как они, подгоняемые страхом, одновременно неосязаемым и тычущим под лопатки чем-то металлически-ледяным, бежали не разбирая пути. Ника обернулась, когда под ногами уже была твердая почва. Марк запомнил напуганный и какой-то беспомощный взгляд девчонки.
– Кроссовка.
– Что?
Он не сразу понял, о чем она говорила.
– Я потеряла кроссовку. Там в грязи.
Он разозлился. Как тащить на себе брата, отказываясь от помощи, так она молчала. А потеряв бесполезную обувку, расстроилась.
– Хочешь вернуться?
Возможно, его вопрос прозвучал слишком грубо. Хотя, скорее всего, она сама понимала, что возвращаться не стоит. Покачала головой и больше не проронила ни слова.
Позже были допросы в милиции, попытки осознать и объяснить произошедшее и поспешный отъезд так похожий на бегство…
– Ника. – Марк не спешил подходить, какая-то неведомая сила удерживала его на расстоянии.
– Ты слышишь? – Марк вздрогнул, не ожидая ее ответа.
– Что я должен услышать?
– Она говорит со мной.
– Кто она?
– Река. – Девушка обернулась, и Марк невольно отступил. Перед ним стояла вовсе не Ника и даже не Вера, в которую та однажды превратилась. Рыжие волосы потемнели, будто сама ночь провела по ним кистью, предварительно обмокнув ее в черноту беззвездного неба. – И она говорит, что ты умрешь.
Незнакомка печально улыбнулась и, отклонившись назад, рухнула вниз.
Марк сорвался с места и едва успел остановиться у обрыва высокого берега. Он не мог ей помочь. Просто не успел бы преодолеть разделявшее их расстояние.
Опустился на колени, уперся ладонями в холодную землю. Времени на размышления не осталось, нужно было действовать быстро. Он боялся самого худшего, скорее всего несчастную уже унесло течением, довольно быстрым в этом месте. Но ведь могло случится так, что она не упала в воду, а лежит теперь на песке и ей нужна помощь.
Внизу никого не оказалось.
Лишь река ползла гигантской змеей, переливаясь в лунном свете глянцевыми чешуйками-волн, шипела и извивалась. Может, и не было никакой девушки? Привиделась она ему, померещилась в темноте.
Марк уже собрался подняться на ноги, когда земля под ним задрожала, раздался треск, точно гигант переломил об колено вековой дуб. Глубокая трещина взобралась от воды по склону, замерла, будто примеряясь, рассчитывая дальнейший путь. А потом рванула вперед, образуя почти идеальный круг в центре которого оказался беззащитный человечек.
Трещина расширялась, разевала жуткую пасть, пожирала искалеченные деревья, подбираясь к Марку. Он заметался, как напуганный заяц, оказавшийся в ловчей яме. Река хлынула в новое русло, окружила его со всех сторон, отрезала пути к отступлению. Правое плечо пронзила резкая боль, щеку оцарапало что-то острое, а пальцы начали проваливаться в ставшую вдруг рыхлой землю.
С ноющего плеча на него слепо таращился ворон. В белом глазу птицы плавала надкусанная луна, укутанная клочьями рваных туч. Ворон задрал голову к небу, замахиваясь для удара мощным клювом, и Марк уже приготовился к вспышке боли, когда хищная птица, упруго оттолкнувшись, взлетела ввысь огласив округу хриплым клекотом, который вскоре стих, растворившись вдалеке.