– Война еще не закончена! Я верю, что бог на стороне своих верных сынов и поможет им несмотря на все сомнения маловерных! Московитам просто повезло! – произнес хриплым, простуженным голосом. Краткая ночевка в весеннем лесу никому не добавляла здоровья.
Свитские промолчали. Барон еще больше побледнел, если только было возможно и склонился в почтительном поклоне:
– Без сомнения Ваше Величество!
Карл вдруг почувствовал, что все в этом придворном неприятно ему: неприятен тихий голос, неприятны мысли, которые он высказывал. Потеря прибалтийских провинций, огромные траты на войну приводили риксдаг и население в отчаяние. Зревшее недовольство Карлом в любой момент могло привести к бунту и приходу к власти принцессы Хедвиг Элеоноры. Карл знал об этом, но упрямо продолжал гнуть собственную линию. Барон Беркенгельм всего лишь осмелился в лицо озвучить проблемы.
– Я Вас не задерживаю!
Еще раз молча поклонившись камер-юнкер повернулся и ушел.
Карл поднялся с раскладного стула и подошел к фальшборту, рассеянный взгляд устремился на север к берегам милой Швеции. Заныло под повязкой порванное шальным осколком ухо, он едва заметно поморщился. «Он отомстит, он преодолеет все преграды, но отомстит. Он сделает с северным колосом то, что давно намеревался еще его отец. Округлит прибалтийские владения за счет Новгорода, Плескова (так шведы называли Псков), Олонца, Каргополя и Архангельска. Речь Посполитая получит Киев и Смоленск, а на престол в Москве сядет кто-то более сговорчивый чем приятель Mastergrad».
– Вина, – обернувшись к молчаливой толпе придворных и слуг приказал он.
Вино в хрустальном бокале было терпким с заметной горечью, как сегодняшнее настроение Карла. Оно позволило ему признаться самому себе. То, как сражались русские его поразило до глубины души. Меньший опыт и навыки рукопашной схватки они с лихвой компенсировали яростью и стойкостью в обороне. Перед его внутренним взглядом вновь встали сцены шедшего с величайшим ожесточением боя. Грохот орудий, треск залповой стрельбы и крики сражающихся. Его верные каролинеры снискали право считаться непобедимыми, а русские показали себя воистину железными. Стояли, как истуканы в строю, гибли, но не отступали. Даже раненые, лежащие на поле боя, старались нанести вред врагу. Их можно перебить, но разбить невозможно! Перед собой хитрить глупо и Карл нехотя признал, что его оценка русской армии как одной из слабейших в Европе ложная и еще он впервые за многие годы испытал страх перед таким непонятным и непокорным врагом. Он вспомнил дневник воспоминаний перебежчика из Mastergrad Чумного: «Не советую воевать с Россией! Лучше ставить Европу на колени». Быть может он прав?
После победоносного сражения под Ригой прошло три дня. Одни других красочнее и кровавее слухи о страшном поражении шведов успели распространится по близлежащим землям. Одни ужаснулись пробуждению северного медведя, другие обрадовались. Утреннее солнце, в легкой дымке встававшее над кромкой леса, освещало ровные ряды палаток, широкий луг перед вагенбургом и перегородившую бывшее поле боя полуразрушенную стену бруствера. Погибших успели похоронить, раненых разместить в полевом госпитале. Сырой ветер с моря отогнал ночной туман; проснувшийся с расцветом русский лагерь шумел: звуки команд, сержантский матерок, ржание коней.
Петр стремительно шел по русскому лагерю. Погода, лучше не придумаешь! С удовольствием раздувая ноздри Петр вдыхал пахнущий солью и йодом морской воздух и, хотя главной страстью царя стал воздушный океан, но и о первой, юношеской мечте: море, он не забывал. На несколько шагов позади свитские. Встречные офицеры лихо козыряли юному государю, удостаиваясь ответного кивка.
– Кругом! Шагом марш! – муштровал пополнение усатый сержант измайловец. Гвардейцы месили грязь на импровизированном плацу за палатками. В ожидании, когда генералы отдадут распоряжение на марш обратно в Ригу, лагерь жил обычной полевой жизнью. При виде государя солдаты лихо взяли на караул, выкатывая от усердия глаза в сторону Петра. Дальше начинались палатки сопровождавших армию мастеровых. Без них никуда, починить порвавшийся мундир, подковать захромавшую лошадь, много работы. Оглушительно ударяли кузнецкие молоты в двадцати кузнях, поблизости негромко урчит паровик… Дальше палатки портных. Около тихо, их работа не требует шума и огня как у кузнецов.
Петр свернул за палатками и остановился посреди дороги как вкопанный. Повернулся к свитским. Непорядок! Меньшиков, с содроганием увидел царевы бешеные, круглые глаза. В мелкой теплой луже, оставшейся после позавчерашнего дождя раскинув руки спал солдат, судя по эмблеме на куртке московского полка. Вечером в день победы пировали, а сейчас не моги! Невысокий человек, в дорогом польском кунтуше с обвислыми усами, над которыми яростно горели серые глаза, по виду шляхтич, двигался навстречу царю.
Все случилось, когда Петр, широко шагая через лужи, подошел к месту происшествия. Внезапно солдат открыл глаза, в которых и намека не было на хмельную расслабленность, одним гибким движением вскочил на ноги. В руке блеснул вытащенный из кителя стилет.
– Умри, тиран! – одним прыжком он сократил расстояние до царя.
Время словно остановилось, потекло жидкой патокой. Пахнуло смертью. Узкое жало клинка отходит назад, чтобы сильнее вонзится в тело. Свитские далеко, не успевают, а остолбеневший Петр успел только поднять руку. Неужели все? Зачем оставил телохранителей в палатке, думал, что в лагере безопасно…
Как шляхтич оказался возле Петра, не понял никто. Высоко в небе молнией блеснула сабля, пронзительно свистнул пластаемый страшным, неуловимым для глаз движением воздух. Голова несостоявшегося убийцы полетела вниз, несколько раз перевернулась и застыла в луже. Тело мгновенье еще стояло, фонтанируя алым, потом упало назад. Тонкая струйка алой крови начала растворяться в помутневшей воде. Время вновь восстановило нормальный бег. С шумом и криками подскочили свитские, сабли и шпаги наголо. Загородили царя телами, оттащили назад, а спасший Петра незнакомец, неторопливо вытер лезвие об одежду несостоявшегося цареубийцы и забросил саблю в ножны, выпрямился горделиво. Меньшиков склонился над вором, расстегнул медный крючок воротника куртки, на солнце блеснул католический крест. Он обернулся к Петру.
– Католик, мин Херц!
Фельдмаршал Головин, склонился над погибшим, с досадой посмотрел на невозмутимого литовца. Лицо стремительно побледнело. За порядок в лагере отвечает он. Как же теперь ловить воров? Не мог цареубийца быть один.
Царь вышел вперед. Круглые глаза все еще горят бешенством, то ли на себя, то ли на того, кто осмелился попытаться поднять руку на помазанника Божия. Шляхтич бестрепетно встретил гневный взгляд и учтиво склонился перед государем.
– Кто таков?
– Граф Казимир Владислав Сапега, Ваше Величество, – литовец смотрит в глаза весело и даже дерзко, впрочем, у потомка славного рода, бывшего одно время первым в Великом княжестве Литовском, на то есть основания.
Сапеги – шляхетский род герба «Лис» в Великом княжестве Литовском, унаследовав в середине XVI века владения Гольшанских, стали пользоваться огромным влиянием. Пик могущества Сапег пришелся на начало XVIII века, когда они вели междоусобные войны с остальной шляхтой, в конечном счете подорвавшие их силы.
– Благодарю граф, – все еще криво усмехаясь, но постепенно приходя в себя, произнес Петр, – жизнь спас. Проси, что хочешь!
– Ваше Величество, я второй день в твоем лагере, хочу попасть к тебе на аудиенцию, но чиновники, находят тысячу причин для отказа.
– Приходи вечером в мой шатер, буду ждать тебя граф.
Слуга, представивший гостя, склонил голову и задернул за собой полог. В шатер вошел Граф Казимир Владислав Сапега, воевода трокский. Уютно, но внутреннее убранство не поражало, у многих шляхтичей куда роскошнее. На походном столе перед Петром на полотняной скатерти в хрустальных кубках задорно искрится венгерское, на блюдах – горки остро пахнущих пряностями кровяных, свиных и ливерных колбасок, сыры, ароматный, только что испеченный пшеничный хлеб. На губах царя приветливая улыбка. По правую руку высокий и худой молодой человек с наглым лицом, на плечах полковничьи погоны. Литовец уже научился различать воинские звания у московитов. Меньшиков, фаворит царский, понял он. Что находится дальше не видно, длинные, искусно расписанные раскладные перегородки перекрывают обзор, и кто еще может там прятаться, непонятно.
Граф снял шапку, украшенную дорогим павлиньим пером, с достоинством наклонил голову:
– Рад приветствовать Ваше Величество.
Петр поднялся, взяв за плечи, крепко тряхнул, указал рукой на накрытой стол:
– Присаживайся граф, не откажешься поужинать с русским царем?
– Не откажусь, – немного с акцентом, не чинясь, произнес литовец и присел напротив. Из-за тонкой преграды шатра послышались грубые мужские голоса, армия отдыхала после трудного сражения.
– За укрощение шведского хищника! – провозгласил, поднимая бокал Петр.
– Виват – дружно поддержали, вставая сотрапезники.
Гости принялись кушать. Об утреннем происшествии не сговариваясь решили не вспоминать. Граф не хотел упоминать о покушении, несостоявшийся убийца был единоверцем, царь, потому что откуда пришел удар еще непонятно, следствие только началось, а зацепок никаких. Насмерть зарубил Сапега вора, сие подозрительно, но опять же не будь его, никто не успевал защитить Петра. Пока ужинали царь был весел, рассказывал, как король шведский без памяти бежал от русских войск, хвастался захваченными трофеями. Литовский граф поддерживал веселье, но ни словом не упоминал причины, приведшие представителя одной из могущественных шляхетских фамилий Великого княжества Литовского в русский стан.
– Государь, у меня дело к тебе важное и тайное – сказал Казимир Сапега, после того как заморили первый голод и позволили приличия.
– Слушаю тебя граф, – кивнул Петр. Отодвинув в сторону кубок с тарелками и откинулся в кресле.
Сапега покосился на царева любимца, ведшего себя за столом скромно и предпочитавшего молчать. Петр, негромко, сквозь зубы:
– При нем можешь говорить.
Сапега поджал губы, но ничего не сказал, раз царь доверяет, то ему и подавно придется. Вскинув взгляд на Петра, произнес нервно:
– Клянусь честью, если бы не крайняя несправедливость Радзивиллов, Вишневецких и их приспешников ко мне, моим родственникам и сторонникам никогда я не пришел бы к тебе!
Радзивиллы – богатейший род в Великом княжестве Литовском, в 1518 году первым в государстве получивший княжеский титул Священной Римской империи.
Вишневецкие – литовско-русский род герба Корибут, ветвь князей Збаражских, которые, в свою очередь, были ветвью князей Несвицких.
Петр промолчал, лишь круглые глаза пытливо смотрят в лицо гостя. Ноздри короткого носа шляхтича трепетали, рот под жесткими щетинистыми усами крепко сжат:
– Король Август погиб в злосчастной битве у деревни Клишов. С тех пор Отчизна моя переживает хаос и бесправие чем и воспользовались бесчестные люди. Род Сапег был самым славным в княжестве, но сердца человеческие полны черной завистью. Радзивиллы, Вишневецкие и многие другие магнаты и шляхтичи вошли в преступный комплот против нас, завидуя нашей славе и могуществу.
Комплот – комплота, преступный заговор, союз против кого-нибудь.
– Мы могли их раздавить с самого начала, но бог помрачил наши умы в тот злополучный час. Мы бездействовали, а заговор рос и вскоре начались вооруженные столкновения. Враги собрали на нас Посполитое рушение. В несчастной битве под Олькениками много наших верных сторонников было посечено насмерть. Несколько родственников сдались, положившись на честное шляхетское слово и были на следующий день преступно умерщвлены. Выжившие подверглись многим бесчестным гонениям. Алчность и мздоимие наших врагов поистине не имеют границ. В нарушение всех человеческих и божеских законов и у нас, и у наших сторонников отобрали поместья и лишили всех должностей. Города и деревни под незаконной властью наших врагов пустеют, холопы деревнями бегут к тебе государь, даже многие и шляхетского звания спасаются от притеснений в твоих землях.
– Сочувствую, – произнес Петр, – братоубийственная война страшна и горек жребий угодившего под ее колеса, – он вытащил из кармана трубку. Меньшиков торопливо щелкнул зажигалкой, поднес огонек. Сапега вежливо ждал, стараясь не морщится от вонючего табачного дыма, пока царь закурит. Мастерградская продукция не только в близлежащих странах, но и в Европе давно перестала быть экзотикой.
– Государь, – продолжил Сапега, – всей Европе известен твой ум и человеколюбие. Неужели ты дашь свершатся беззаконию?
Мертвенная бледность покрыла лицо литовца. Он твердо взглянул в глаза царю:
– Нам остается или покорится власти злодеев или драться. Наши сторонники, а их осталось в княжестве еще немало, все сядут на коня.
Петр прищурил глаза. О силе Сапег, бывших до злосчастного сражения некоронованными владыками литовских земель он ведал. Так что заявление графа более чем серьезно.
– И сколько вы сможете поднять сторонников? – благодушно попыхивая трубочкой спросил Петр.
– Не меньше восьми тысяч шляхтичей!
– Маловато будто бы для такого дела, – ввернул Меньшиков, удостоившись яростного взгляда литовца, на который он лишь усмехнулся.
– Государь, – со сдержанной яростью произнес Сапега, – мы устали от неустройства нашего Отечества. Прими ты корону верховного владыки Великого княжества Литовского. Победитель разорявшего Речь Посполитую шведского льва как не кто более достоин носить ее. А мы будем твоими верными вассалами и подданными.
Наконец то, ради чего Сапега приехал, сказано. Одни, без мощной поддержки иностранного государства вчерашние некоронованные владыки Литвы восстановить свой статус не могли. Лучше поделится властью, чем все потерять окончательно.
Сапега добрался до трудного места. Откромсать от Речи Посполитой княжество, включавшее помимо собственно литовских земель еще и белорусские, означило настроить против себя всю Европу.
В шатре стремительно темнело, то ли туча закрыла солнце, то ли уже поздно. Петр, кусая чубук старенькой трубки произнес задумчиво:
– Спас ты меня от воровской руки убийцы, за то благодарен я тебе, но сие есть великая политика, в которой не руководствуются рыцарскими побуждениями. Времена, когда государи воевали не за интерес для своей державы, давно прошли. Не попасть бы нам из огня в полымя… Иван Грозный восстановил против себя пол Европы и получил несчастливую для России Ливонскую войну. С помощью Мастерграда Русское царство выстоит и ежели вся против нас пойдет, но на долгие годы на торговлю и взаимоотношения с Европой можно будет поставить крест.
– Европе сейчас не до Речи Посполитой, – высокий залысый лоб графа Сапеги собрался в морщины, ноздри курносого носа раздулись, – коли поможешь государь и если поклянешься хранить вольности шляхетские, примем тебе присягу также как гетман Хмельницкий в Малороссии. В Литве неустройство. Каждый магнат в собственную сторону тянет, власть можно голыми руками взять. Сейчас или никогда!
Литовец затаил дыхание и впился зрачками в непроницаемое, словно у игрока в покер круглое лицо русского царя.
– Данилыч, свет зажги.
Пока Меньшиков зажигал керосиновые фонари в шатре царило молчание, лишь Петр, негромко посапывая трубкой и попыхивая дымком, думал. Он давно уже не тот самоуверенный вьюнош, встретившийся мастерградцам. Третий десяток разменял, многое познал, накопил жизненный опыт. Малая и Белая Русь… заманчиво, вот только раньше это было экономически неэффективно. Брать кусок, который не сможешь переварить… А зачем? Государства в Восточной Европе возникали вокруг торговых путей, шедших в основном по рекам. Новгородско-Киевская Русь сложилась вокруг легендарного «Пути из варяг в греки», Владимирская Русь, а за ней Московское государство стремилась к контролю над бассейнами Волги и Дона. Тот, кто контролирует Днепр и Прибалтийские порты, всегда сможет перекрыть торговлю в Литве и Белой Руси, местное население станет волком смотреть на захватчиков и тянуться на Запад, к тому, кто контролирует маршруты торговли. Теперь в руках Петра ключи для овладения Малой и всей Белой Русью: прибалтийские порты и низовья Днепра с выходом в море… вовремя подвернулся литовец.