– Серьезно? – удивился он. – Я тоже там буду. Меня тащит Захар.
– В таком случае, там и встретимся, – улыбнулась я.
– Ага, но от встречи наедине ты все равно не отвертишься, – подмигнул мне парень и поспешил ретироваться к своим приятелям, потому что в зал вошел Ян Семенович.
Как обычно, Гуревич вытряхнул из нас все силы, заставляя отжиматься, приседать, делать выпады и стоять в планке по две с лишним минуты. Когда занятие окончилось, я легла на коврик и невидящими глазами уставилась в потолок. По мере того, как ко мне возвращались силы, я стала рассматривать потолочную роспись, на которую раньше не обращала внимания. Справа от массивной люстры была изображена женщина, стоящая у реки на одном колене, выливая в нее воду из кувшина. Дальше за ней был густой лес, каждое дерево которого было детально прописано. Но тут меня привлекла одна деталь. На крайнем дубе четко просматривался повешенный точь-в-точь такой, как на гравюре, что передал Радзинский. Взглянув еще раз на всю картинку, я заметила, что она не выглядит целостно, хотя каждый элемент удачно вписан, но плохо вяжется по смыслу с остальными. В ней не было одного сюжета, а скорее просматривалась какая-то символичность. И снова я вспомнила профессора Радзинского и его загадочную смерть.
Наспех приняв душ и переодевшись, я пошла в библиотеку. В Оболенском университете это была святая святых. Несколько огромных залов, соединенных между собой галереями, многочисленные книги, наполняющие книжные шкафы, толстые подшивки газет и журналов, архивы и генеалогические древа. Уже более двадцати лет этим местом управлял Сергей Петрович, наш пожилой главный библиотекарь. В качестве помощников у него работало несколько методистов, но «вся власть» оставалась в его руках. У меня сложились теплые и доверительные отношения с главным книжным хранителем, не один вечер я проводила в его владениях над книгами.
– Лерочка, детка, здравствуй! – расплылся в добродушной улыбке библиотекарь, стоило мне показаться в читальном зале.
– Здравствуйте… Как вы? – поинтересовалась я.
– Хорошо, милая. Пришла заниматься дипломом?
– Не совсем, – чуть смутилась я, – у вас есть что-нибудь о символике в гравюрах?
– О гравюрах у нас много разного… Что именно тебя интересует? – прищурился пожилой старик.
– У нас по заданию доклад об искусстве гравюры, а я знаю, что в старые времена любили закладывать тайный смысл в книжные изображения. Я подумала, что в нашей библиотеке может быть что-нибудь об этом.
– Интересно, – покачал головой Сергей Петрович, – сейчас что-нибудь подыщем. Ты же знаешь, Лерочка, гравюра возникла в пятнадцатом веке – время глобальных перемен. Книгопечатание, великие географические открытия… А что до сюжетов, то они были самыми разными – от библейских до сатиры.
– А можно ли читать гравюры, например, как иконы, где есть устоявшаяся символика? – поинтересовалась я.
– В некотором роде. Гравюристы часто закладывали некий тайный смысл в свои изображения, посвященные могли его читать, а прочие воспринимали простой картинкой. Например, Альбрехт Дюрер. В гравюре «Рыцарь, Смерть и Дьявол» он изобразил собственные страхи, кроме этого детали изображения имеют свой смысл. Доспехи рыцаря – твердую христианскую веру, песочные часы в руках Смерти – короткую человеческую жизнь, – проговорил Сергей Петрович, протягивая мне увесистый фолиант.
– Искусство гравюры, – прочла я на обложке, – спасибо, Сергей Петрович.
– Не за что, Лерочка.
В книге, что дал мне старый библиотекарь, подробно описывалась история гравюры от возникновения до двадцатого века. Там же приводились примеры символики изображений, но их трактование зависело во многом от контекста и автора. Чтобы понять изображение на гравюре с повешенным и росписи потолка спортивного зала, нужно узнать, кто их создал и на чем основывался.
Вернув книгу и попрощавшись с Сергеем Петровичем, я хотела пойти к себе в жилой корпус, но по пути меня перехватил незнакомый паренек, кажется, с первого экономического курса. Он уточнил, я ли Валерия Ланская, и сообщил, что меня разыскивает ректор. С грустью подумав о том, как мои планы на горячий душ и любимый домашний халат отодвигаются, я поплелась в кабинет Серова.
Постучав и получив разрешение войти, я открыла тугую дубовую дверь и зашла в ректорский кабинет. Иван Викторович важно восседал за своим столом, а перед ним в небольшом кожаном кресле сидел мой заклятый педагог. При виде меня Арсений еле слышно хмыкнул и отвернулся к книжному шкафу, изображая заинтересованность библиотекой. Ректор пригласил меня сесть, и я устроилась в кресле рядом с Романовым.
– Арсений Витальевич, как уже говорил, Валерия Ланская – одна из лучших студенток нашего Университета. К сожалению, страшная трагедия с профессором Радзинским оставила нашу дорогую Леру без научного руководителя. Дипломная работа этой студентки практически окончена, но без опытного шефства никак. Я назначаю вас научным руководителем Ланской.
Мы, изумленно и совершенно не сговариваясь, переглянулись с Арсением. Ни одного из нас не устраивала перспектива корпеть вместе над дипломом. Но как убедить Серова, что нам не стоит сотрудничать?
– Арсений Витальевич будет для тебя, Лерочка, отличной возможностью написать серьезную работу. Помни, у каких профессоров учился он сам, – вкрадчиво донес ректор.
– Спасибо, – наигранно улыбнувшись, ответила я.
– Не за что, Валерия, можешь идти.
Кивнув на прощание ректору и проигнорировав нового научрука, я практически выбежала из душного кабинета. Я предполагала такой исход событий, но все же надеялась на удачное разрешение. Да и Арсений сам мог бы возразить против меня, очевидно, что ему работа над моим дипломом нужна как собаке пятая нога. Век бы не видеть его, но, к сожалению, сегодня еще придется встретиться с Романовым на приветственном ужине!
Весь оставшийся день я решила посвятить себя учебе. Подготовка к коллоквиуму по эстетике помогла на время избавиться от неприятного гнетущего чувства, что засело глубоко в душе, стоило представить, как остаток учебного года буду выслушивать хамство научрука. Но эти несколько часов пролетели незаметно, и на пороге комнаты уже стоял довольный папа, одетый в свой лучший костюм. Стало даже как-то неприятно, что он так готовился к ужину в честь Арсения.
– Поздравляю, дочь! Профессор Романов теперь твой руководитель, – отец раскрыл объятья, и пришлось ему ответить, хотя разделить с ним радость было выше моих сил.
– Да, – с досадой выдохнула я.
– Я еще вчера об этом договорился с ректором, – похвастался отец. Знал бы он, что отнюдь не доброе дело он совершил, – а теперь скорее одевайся! Не пойдешь же ты к Селезневой в халате?
С тяжелым сердцем под руку с папой я пришла в дом Евгении Матвеевны, где уже собрались гости. По ярко освещенной гостиной разносился слабо уловимый аромат приготовляемого ужина, помощники из обслуги разливали шампанское и повсюду слышался преподавательский смех. Я окинула взглядом зал и заметила Нилова, беседующего о чем-то со своим братом и Аристархом Борисовичем. Стоило парню меня увидеть, он тут же поспешил ко мне, чему я несказанно обрадовалась, надеясь, что Юрка скрасит этот скучный вечер.
Нилов поздоровался и протянул мне бокал с соком (студентам даже по праздникам было запрещено употреблять алкоголь), он уже намеревался пошутить про праздник, как нас прервал ректор, требующий уделить минуту внимания. Иван Викторович вышел на импровизированную сцену и громко представил нового преподавателя. Я попыталась найти взглядом Романова, но заметила его, только когда он подошел к ректору. Первый раз я увидела его улыбку и, к моему ужасу, она мне понравилась. Он вообще выглядел безупречно – кипенно-белая рубашка, черный смокинг и бабочка. Этот мужчина был действительно красавцем, хотя на лекции, с его равнодушным лицом и хамоватым поведением, таким не казался.
Романов поприветствовал коллектив и выразил признательность за такой теплый прием. Он внимательно осматривал собравшихся, пока не встретился взглядом со мной. Не удержавшись, я приветливо кивнула ему головой, на что он чуть прищурил глаза и плотно сжал губы, а потом вновь продолжил приветственную речь. Я снова его разозлила. Неужели одним только своим присутствием?
После пафосной речи Романова всех пригласили к столу. Удивительно, как повара нашей столовой, ежедневно пичкающие студентов одним и тем же пресным подобием пищи, сумели приготовить не меньше десятка изысканных ресторанных блюд. Правда, сам вычурный ужин напоминал хорошо поставленный спектакль, где каждый гость играл отведенную ему роль, рассказывая наизусть заученный текст. Скучные беседы не скрашивала даже запеченная индейка, на подрумяненное бедрышко которой я сразу положила глаз. Вот только аппетит портил новый преподаватель. Арсений сел напротив и постоянно кидал на меня недовольные взгляды. Я терялась в догадках, что же сделала этому человеку. Не мог же он быть настолько злопамятным, что мстил за нашу первую встречу. Почему именно я стала объектом его вечного недовольства? Это уже напоминало какую-то нездоровую, маниакальную неприязнь. В очередной раз, когда он исподлобья посмотрел на меня, терпению пришел конец. Извинившись и сославшись на головокружение, я вышла в сад, чтобы хоть немного подышать таким необходимым свежим воздухом.
На улице было чертовски хорошо, особенно в сравнении с душным залом. Прикрыв глаза, я облокотилась о вековое дерево и мысленно стала вести обратный отсчет до момента, когда мое отсутствие станет неприличным и придется вернуться. Неожиданно я почувствовала на плече тяжесть чьей-то руки. Вздрогнув от испуга, я распахнула глаза и увидела перед собой Арсения. Не знаю, что это было: чарующий ясный вечер, волшебный свет луны или дьявольские чары нового преподавателя. Слабый аромат его одеколона дурманил, и все здравые мысли покинули голову, обнажив первобытные инстинкты любой женщины вблизи привлекательного мужчины. Я чуть подалась вперед и перевела взгляд на его губы. Профессор склонил голову, и мое лицо опалило его горячее дыхание с примесью алкогольной горечи.
– Не знаю как, но ты приложишь все силы, чтобы меня сняли с должности твоего руководителя. Я не буду на тебя тратить свое время. Делай, что хочешь, но поверь, это в твоих интересах, – прошептал дьявол в обличье человека. Я хотела было что-то сказать, но Арсений пошел прочь, не дожидаясь моего ответа.
4. Книга в книге
Совершенно сбитая с толку словами профессора Романова, я стояла в саду перед домом. Во мне смешались обида, злость и страх, и возвращаться на прием хотелось еще меньше, чем раньше. Видеть сейчас Арсения для меня все равно что идти к дантисту, когда нет желания, заранее зная, что будет неприятно, но выбора не остается. И если раньше я еще пыталась как-то его оправдать, то теперь он перешел черту.
Что же, черт возьми, такого я сделала этому индюку? Его слова звучали как угроза, не хватало только ножа у горла или дула пистолета меж ребер. И как можно было помыслить, что он привлекательный? Видимо, двадцатилетнее отсутствие мужчины окончательно снесло мне крышу. Впервые за все эти годы я позволила естественным инстинктам победить разум, но только направила свое либидо отнюдь не туда, куда нужно. А куда нужно? Нужно ли? У меня диплом, учеба, а я думаю о любви… Хотя кто говорил о любви? В конце концов, я – молодая женщина, мое тело требует ласки, и это естественно. Отсюда и разного рода странные мысли, героем которых вдруг стал новый преподаватель.
Я глубоко вдохнула и задержала воздух мышцами живота. Известное йоговское упражнение должно было унять бешеное сердцебиение, а заодно настроить на неизбежную встречу с Романовым. Как-то не очень-то вышло, но себя я убедила, что теперь готова вернуться. Однако не успела я ступить к дому, как почти налетела на Юрку. И как же я была ему рада.
– Лер, ты куда запропастилась?
– Там так душно, я просто вышла подышать – соврала я.
– Андрей Николаевич уже волнуется. Пойдем обратно?
Юра опустил руку мне на талию, как бы невзначай подталкивая на дорожку к дому, но этого оказалось достаточным, чтобы мои эмоции вышли наружу. Я потянула на себя парня, крепко прижавшись к нему всем телом. Мне отчаянно требовалось испытать то же желание, что и к Арсению, доказать таким образом свою правоту, что мне просто-напросто нужен мужчина.
– Лер, точно все в порядке? – его голос дрогнул, он был неуверен, и, скорее всего, во мне. Видимо, считал, что я передумаю.
– Да, я же сказала, – прошептала я и подняла взгляд на его губы, желая почувствовать то же, что и к Арсению. Этого было мало. Словно движимая какой-то невидимой силой, отбросив все сомнения, неуверенность, стеснительность и страх, я страстно поцеловала Нилова.
Юрка ответил не сразу, поначалу опешил, не ожидая моей инициативы, но он быстро реабилитировался и практически вжал меня в то самое дерево, которое до этого было свидетелем сцены с Арсением.
Запустив руку в его густые волосы, я потянула Юркину голову назад, заставляя обнажить шею, чтобы спуститься на нее губами. А стоило немного прикусить его кожу, как парень издал легкий стон. Но все, что я делала, было не больше, чем игрой. Мне хотелось чувствовать себя опытной, уверенной в себе женщиной, пусть такой я и не была на самом деле. А вот Юрка все воспринял всерьез. Бедром я чувствовала его возбуждение, он уже беспардонно гладил мою ягодицу одной рукой, в то время, как вторая оглаживала вырез платья. Еще немного, и моя глупая шалость грозила перерасти в серьезную ошибку. Пора было это прекращать.
– Нам, правда, нужно возвращаться, – отстранившись от парня, пытаясь восстановить дыхание проговорила я.
– Хорошо, – улыбнувшись мартовским котом, ответил Юрка, – идем, – он взял меня за руку, переплетая наши пальцы, и повел к гостям.
Вернувшись в зал за руки, мы тут же привлекли к себе внимание. Папа нахмурился и громко отодвинул мой стул, и я обреченно на него опустилась, получив при этом короткий выговор на долгое отсутствие и неподобающий внешний вид. Растрепанные волосы и распухшие от поцелуев губы практически кричали, чем я только что занималась в саду. И да, это, конечно, было неуважением ко всем собравшимся, но волновал меня только Арсений. Почему-то перед ним было стыдно, хотя реальной причины на то не было. Зато Юрка светился от счастья, не обращая внимания на грозный взгляд моего отца.
К счастью, сразу после ужина виновник торжества ушел, сославшись на необходимость готовиться к лекциям. Но, судя по методике его преподавания, это была пустая отговорка. Только полный идиот не заметил бы, что молодой профессор на вечере чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя женская половина преподавательского состава была совершенно им очарована. Чего стоили только знаки внимания Селезневой, которая лично подавала гостям десерт.
К одиннадцати вечера и мой папа выказал желание уйти. Как полагается, он поблагодарил хозяйку за изумительный ужин, а коллег за интересные беседы. Евгения Матвеевна, в свою очередь, предложила задержаться еще на чашку чая, но отец отказался.
Мы шли вдоль преподавательских коттеджей, наслаждаясь прохладным свежим воздухом. Тишину ночи нарушало лишь прощальное пение птиц, которые совсем скоро отправятся на зимовку в теплые края. На черном небе холодным блеском мерцали звезды. Но даже это сказочное мгновение не смогло успокоить отца, и он завел разговор обо мне и Юре. Я знала, что папе он нравится, тем более, что его старший брат, когда был студентом Оболенки, учился у отца. Юрка всегда вызывал папину симпатию своей обязательностью, усердием и умением идти к цели, притом, что всегда оставался главным заводилой университета. Но как бы хорошо папа ни относился к парню, когда дело касалось единственной дочери, никакие аргументы не принимались. Внимательно выслушав мой рассказ, тяжело вздохнув, папа все же дал согласие на наше свидание с Ниловым, но при условии, что я буду благоразумной. И пусть мне двадцать, пусть другие уже имеют опыт общения (и не только) с парнями, я, по мнению папы, другой случай.
– Папа, я тебе обещаю, что буду благоразумной. Ты же меня знаешь. Тебе не о чем волноваться, – взяв его покрепче под руку, проговорила я.
– Да, Лерочка, знаю, но не могу не волноваться. Ты – моя гордость, единственная дочь, звезда университета!