– Надо выбираться из этой ямищи, а? – спросил он Дарью, будто опасаясь, что она откажется.
– Давно пора. Я уж думала, ты весь день тут проведешь, – ответила девушка.
Она стала подниматься по склону, ловко цепляясь за ветви молодых деревьев и кусты. Антон идет следом, удивляясь про себя ловкости и уверенности, с которой девушка идет по крутизне. Несколько раз внимательно смотрел на нее, будто пытаясь разгадать загадку, но взгляд всякий раз опускался ниже… э-э… пояса и загадка отходила на второй план. Дарья быстро поднялась на гребень, лицо порозовело, на лбу появились маленькие капли пота. Антону стало неудобно, что девушка оказалась быстрее, он поддал, забыв об осторожности и едва не оказался на дне – куст, казавшийся прочным, с ехидным «чмок» вылез из земли и Антону пришлось отчаянно размахивать руками, чтобы не скатиться обратно. Изогнувшись немыслимым образом, уже теряя опору, он сумел-таки ухватиться за самый кончик ветки. Пласт влажной земли предательски дрогнул под ногами, но Антон перехватил ветку другой рукой, оттолкнулся и тотчас оказался наверху.
– Фу! – выдохнул он и покачал головой: – Не люблю горы. Даже земляные.
– А говорят, там красиво, – произнесла Дарья, уверенно шагая сквозь кусты.
– Издалека. Или на картинке, – ответил Антон, поспешив следом. – А когда карабкаешься на перевал, нагруженный как мул, красот не замечаешь.
Миновали окраину кладбища, густо заросшую кустами и криворукими осинами. Сквозь частокол бугристых стволов сверкнул прогал, показались крыши одноэтажных деревенских домов, повеяло запахом жареной картошки, горелого масла и краски. Хоть кладбище расположилось почти в центре города, желающих прикупить земли и построить коттедж в «тихом месте» пока не нашлось. Антон смутно удивился, что девушка так хорошо ориентировалась, вышла к домам уверенно, будто живет здесь. «Может, в администрации кладбища работает, в каком ни-будь ООО «Ритуал»? – подумал он. Дарья остановилась на опушке, оглянулась.
– Вот что, АКС… вид у тебя, будто ты из могилы ночью выкопался. Живешь где?
– Там, – махнул рукой Антон на восход. – «Однушка» на первом этаже от матушки осталась.
– Померла?
– Замуж вышла. За иностранца. Уехала к суженому в Голландию… или Нидерланды, все время забываю.
– Это одна страна, – усмехнулась девушка.
– Да? Ну, не важно… маман шлет смс, раз в неделю болтаем по скайпу… и на этом все. Да мне больше и не надо! – скривился Антон.
– К себе не зовет? – поинтересовалась Дарья.
– Не. У нее киндер появился, другая семья и все такое. Я лишним буду.
– А-а… ладно. Можешь зайти ко мне – вон моя хата! – кивнула Дарья на ближайший дом с синей крышей и ужасной розовой штукатуркой на стенах. Выкрашенные белой краской оконные рамы придавали дому вид кружевных панталон.
– Гламурненько! – выдавил сквозь зубы Антон.
– Дурак! – равнодушно ответила девушка. – Это бабкин дом, другого у меня нет. Денег на ремонт тоже. Мог бы рожу умыть перед тем, как в город идти. Ну, как хочешь … – махнула она рукой и зашагала прочь.
– Подожди, эй! – спохватился Антон. – Я не то хотел сказать… э-э… ну, то есть, нормальный дом. Сразу видно, что бабка веселой была!
Умываться пришлось из железной бочки во дворе. Кое-как привел в порядок одежду, старая одежная щетка заменила расческу. В дом ступил осторожно, опасаясь в полутьме коридора задеть что нибудь головой. Комнат оказалось всего две. Вернее, одна большая, разделенная перегородкой на кухню и… все остальное. «Удобства», как уже знал Антон, были на небольшом огороде. На столе, покрытом голубенькой клеенкой, исходит паром тарелка пельменей, белеет круглая коробочка майонеза. Девушка сидит на другом конце стола, перед ней раскрытая банка рыбных консервов в томатном соусе, граненый стакан наполнен до краев прозрачной жидкостью.
– Садись. Будешь? – мотнула головой на стакан.
– За еду спасибо. Водку нет, – твердо сказал Антон.
Дарья пожала плечами. Пальцы крепко обжимают стакан, на лице появляется выражение горькой обреченности. Рывком подносит ко рту, из опрокинутого стакана пойло вливается в глотку. Лицо наливается дурной кровью, глаза расширяются, стакан опускается на стол. Девушка мгновение сидит неподвижно, потом трудно глотает содержимое, шумно выдыхает. Антон невольно морщится, к горлу подкатывает тошнота. Стараясь не смотреть на Дарью садиться за стол, тычет вилкой в пельмени.
– Ну да… а ты мальчик не целованный, цветок не нюханный… – быстро пьянея, бормочет Дарья. – И водку мы не пьем, а только сироп вишневый через соломинку пос-са… пос-сы… сосем!
Антон помолчал, прожевывая пельмени, запихнул новую порцию.
– Я свое уже выпил, – забубнил он. – И тебе советую крышку закрутить навсегда. Начнет колбасить по всамделишному – не вылезешь из дерьма.
– А я и так в нем! – пьяно обрадовалась Дарья. – По самое… никуда.
Антон промолчал. Видно было по глазам, что хотел ответить, но… тарелка пуста только наполовину, пельмени после бурной ночи вкусные до невозможности, а дома полный вакуум насчет пожрать… хавай, чувак и молчи в тряпочку! Дарья заметила, с каким аппетитом новый знакомый поглощает еду. Голова качнулась, губы надулись в подобие улыбки:
– Сама готовила. Из собачатины!
– Да пофигу! – равнодушно хмыкнул Антон. – Кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Грех, конечно, братьев меньших поедать, но если припрет… Я на Кавказе и не такое видал.
– На Ка-авказе… понты какие… там вроде срочников нет, одни контрактники. Думаешь, можно любую пургу гнать, все лохи?
– А я и был контрактником. Но срочников тоже хватало. Ребятам платить надо по взрослому, а с этим туго. Вот и суют срочников, типа разгрузка-погрузка при штабе бригады – гонят волну на дураков. Срочник – раб! Бесправная скотина, универсальная затычка на все случаи жизни. Почетная обязанность, мол… А что случись и жаловаться некому! Ну, куда деревенский парень пойдет с жалобой? К какому уполномоченному по правам человека?
– Прямо все деревенские служат!
– Да. Служат простые. Простолюдины. У которых нет денег на взятки, нет связей, нет ничего, кроме рук, ног и головы. Это при царях дворяне считали честью надеть погоны, царские дети гордились службой – пусть в столичной гвардии – но службой!
Антон махнул рукой, лицо скривилось.
– Налить? – коварно предложила Дарья.
– Да пошла ты! – беззлобно ответил Антон. – Не стану я пить. Меня от одного запаха тошнит.
– Ты что, больной? Или совсем не бухал никогда? – удивилась девушка.
– Пил. Как воду пил и не чувствовал вкуса. Поэтому и бросил.
– Это как – не чувствовал вкуса? – не поняла Дарья. – Парализовало, что ли?
Антон подцепил вилкой последний пельмень, отправил в рот.
– Здорово готовишь… так вот, у нас почти все заставы в горах стояли. Выбрать удачное место не всегда получается, все-таки горы. Поставят модули в яме и сиди там без телевизора и радио. Кабель протянут на ближайший гребень, антенну воткнут между камней – вот и вся связь с внешним миром! Короче, одна застава попала под лавину. Нас вертолетами туда доставили, приказали раскапывать снег и собрать трупы. Ну, то что осталось.
– Лавина – это снег! Я видела по телеку. Красиво так!
– Лавина – это камни пополам с мокрым снегом. Перемалывает все. Даже боевые машины превращаются в смятые консервные банки с фаршем из людей внутри. Морозом схватывает и все, как бетон. Вырубать надо. Ну, в тот день мороза не было. Просто рылись в грязном снегу, искали останки. Собаки здорово помогают! Я на подхвате стоял, возле места, где укладывали. Людей не узнать! Просто куски мяса… по вещмешкам раскладывали… потом на экспертизу… Вроде ничего было, не типало. Только руки дрожали. Потом всего начало трясти. Старшина заметил, налил в кружку. Я говорю, пить не хочу. А он – пей, это не вода. Легче станет. Ну, выпил… потом узнал, что спирт был в кружке. А я и не почувствовал! Так, пощипало в горле и все. На гражданке-то выпивал часто… в компании… джин-тоник, пиво, виски, текилу… прибалдеешь и тащишься! Нравилось… короче, после того случая понял я, что человек может быть сильнее бухла. Всего сильнее. И никакая дурь, никакое бухло тебя не возьмет, хоть обколи всего! Ты не обижайся, я того… благодарен тебе… наверно, жизнь спасла, – смутился Антон. – Но пить не стану. Я на бухло смотрю, как… ну, на блевотину. Западло мне, понимаешь?
Дарья надула губы, по краям рта обозначились складки, взгляд потяжелел. Видимо, не понравилось сравнение. Посопела, взгляд несколько раз останавливался на ополовиненной бутылке, но «добавлять» не стала. Или просто решила подождать, когда Антон свалит и тогда уже оприходовать. Не пропадать же «добру»! Девушка вздохнула, над столом повеяло горьким запахом сивухи.
– Ладно, проехали… А чего ты на кладбище делал? Ночью? – с пьяной подозрительностью задала вопрос Дарья.
– Ну… уф! … – пришла очередь вздыхать Антона. – Придется начать издалека. Иначе ты посчитаешь меня гадом и вообще, – сделал замысловатый жест рукой, видимо обозначающий нечто такое мерзкое и противное, что не выразить словами. Девушка скривила губы и мотнула нечесаной головой – мол, уже тово… считаю!
– Я здешний, киевский. Жил на Куреневке. Отца не помню. Мать сколько знаю – странно так говорить о матери – постоянно устраивала личную жизнь. Я, понятное дело, был помехой. Словом, был предоставлен сам себе. Вырос понятно кем. Только чудом не попал в тюрьму. Весь двор говорил мне, что Дегтяревская 13 мой дом родной. Даже на проводах в армию умудрился «оттопыриться» – вскрыл машину на стоянке. Повезло, что ничего ценного не взял. То ли рука не поднялась, то ли переклинило. Очки из бардачка спер. Охранник звякнул в ментовку, те прилетели, повязали. Утром хозяин машины пришел, посмеялся и ушел. Ну, менты было на тонну баксов прицелились – плати или сядешь. А за что, за очки что ли? Я тертый хрен, на мелкую пушку не возьмешь. Матушке позвонили, ей пофигу. Так и сказала. Менты рожи скривили и отпустили. Я бегом в военкомат, оттуда на сборный пункт. Ну и понеслась ман …а по кочкам. Срочную тянул в Полтаве, артиллеристом. Домой возвращаться не захотел – у мамки очередной муж появился, только мешать стану. Ну, что делать? А не поехать ли мне в Россию, на заработки? На Украине ловить нечего. Короче, ломанул. С работой получилось хреново. Нет, платили хорошо. Но вот относились как ко второму сорту. Гастарбайтер, чего там!
Антон криво улыбнулся. Мятая пачка тихо хрустнула крышечкой, пальцы ловко извлекли из бумажной коробочки белый цилиндрик с табаком. Антон не глядя сует в рот, пальцы привычно чиркают спичкой, огонек приблизился к лицу. Дарья хмыкнула, крутанула пальцами в воздухе – переверни, мол. Антон недоумевающе посмотрел, затянулся. Рот наполнился вонючим дымом, горло запершило.
– А, черт! – ругнулся Антон и выплюнул сигарету. Тлеющий фильтр описал короткую дугу, сигарета падает прямо в тарелку, где были пельмени.
– Надо бросать, что ли! Короче, в армию опять пошел. Только в русскую. На Кавказ, там больше платили. Три года по контракту в ВВ. Сначала тяжело было, ВВ не артиллерия, несколько раз небо с овчинку казалось. Потом привык и горы не пугали. Даже нравилось.
– Тебе нравится война?
– Ну, война там давно закончилась. Так, осталось кое-что… Но однажды попал в такую переделку, что едва жив остался. С того дня с лопаткой не расстаюсь, как с талисманом. Не поверишь, но именно она спасла жизнь мне и еще пятерым.
– Завалило?
Антон еще раз взял сигарету, серо-голубой дым поплыл по комнате, собираясь в тонкое облачко на уровне головы.
– Нет. В дозоре были. То есть шли первыми, остальная рота за нами, на расстоянии зрительной связи. С нами один парень был, тоже контрактник, краповый берет.
– И что это значит, «краповый берет»? – не поняла Дарья.
– Краповый берет означает, что его владелец сдал экзамен на звание спецназовца. Настоящего, не киношного. Он ничего и никого не боится. Выдерживает боль, холод, голод, жару… ну все! Они, когда экзамен сдают, такой марш по пересеченной местности совершают – шагом трудно пройти, а они бегом! Потом полоса препятствий страшенная, а в конце на каждого пятеро наваливаются и бьют по-настоящему. Экзаменуемый должен держать удары и бить в ответ. Такой экзамен может сдать каждый вэвешник, солдат или офицер, только вот далеко не у всех получается. С первого раза не сдает почти никто. Я даже не пытался. Слабак! – смущенно улыбнулся Антон и виновато пожал плечами. – Его ротный с нами в дозор послал. Мало ли что может произойти! Так вот, прошли мы распадком, поднялись на гребень. Тут нас и поджарили! С двух сторон пулеметы заработали, половину дозора сразу положили, остальные в яму сховались. Роту огнем отсекли, головную и тыловую машины подбили – все, пробки! Со всех сторон поливать начали. Пока вертушки прилетят! Нас хотели живьем взять, заорали что-то там. Мы отстреливаться начали. Чечены отошли немного, начали стрелять, да так густо, что головы не поднять. Мы на дне ямы сбились в кучу, сидим. Тут на гребень граната падает, совсем рядом, возле головы. Спецназовец этот – Пашкой звали, фамилии не помню, – прикладом автомата отбивает и она сразу взрывается. От приклада огрызок остается, осколки шлем посекли, будто кошки драли. Он тогда лопатку выхватил, а нам приказал на дно залечь. Начали чечены гранаты бросать одну за другой, а Пашка их саперной лопаткой, как теннисной ракеткой, отбивает. Чечены сообразили, стали с задержкой бросать. Повезло, что гранаты были наступательные, легкие. Оборонительные нас бы в салат посекли осколками. У наступательных осколки мелкие, легкие, барабанят по бронежилету, как горох. Надо только руки и ноги поджимать.
Антон бросает окурок в пепельницу, закуривает по новой.
– Я голову поднимаю, смотрю на Пашку – он весь в крови, руки, ноги… лицо залито так, что глаз не видно. Ему-то прятаться нельзя! Понимаю, что слабеет он с каждой секундой. Промахнется и все, граната прямо на нас упадет. Во мне что-то произошло, как будто включилось что-то… хватаю пулемет, как из ямы выбрался, не помню. Вылетел пробкой! Очнулся за гребнем. Стою, передо мной чечены сидят, автоматы на земле, в руках гранаты, глаза вытаращены, как у ненормальных… Я на спусковой крючок давлю, пулемет дергается, чечены отлетают, как кегли, по склону кувыркаются, а я бегу вокруг нашей ямы, ору чего-то, стреляю беспрерывно… только не слышу ничего, ни выстрелов, ни криков. Очнулся, когда пулемет перестал дергаться. Смотрю, лента под ногами валяется, патронная коробка пустая. Пальцы разжимаются, пулемет падает на труп чечена. Зашипело сразу, паленым мясом завоняло… А краповый берет тот умер. Кровью истек. Пока вертушки прилетели, пока чеченов покромсали… санитары уже мертвого на носилки уложили. А лопатку его я себе забрал, на память. И как талисман. Вот так, – вздохнул Антон.
– А дальше? – спросила Дарья.
– Служил. Серьезных переделок уже не было. К тому времени большие банды перебили, оставалась мелочь. Таких окружали со всех сторон, а потом сверху вертолеты расстреливали. Служба шла быстро, не успел оглянуться, к концу подошла. Но очередной контракт подписывать не стал. Матушка сообщила, что сваливает в Европу к молодому богатому мужу – почтальон, что ли? – хату оставляет мне. Ну, думаю, ладно. Вернусь домой, устроюсь куда нибудь. Ан, нет! То есть вернулся без проблем, ремонт сделал, а с работой закрутилось – образования только средняя школа и все. А умение бегать по горам с полной выкладкой и карабкаться по отвесной стене здесь никому не нужно. Ну, разве что стены утеплять, сидя в люльке. Вот и устроился в фирму, которая занимается утеплением наружных стен многоэтажных домов.
– Ты, значит, риск любишь? – иронично сощурилась девушка.
– Ага! – засмеялся Антон. – В этой жизни не хватает того, что есть в избытке на Кавказе – опасности. Реальной, а не компьютерной, когда вокруг все взрывается, а ты сидишь в кресле и мышкой чиркаешь туда-сюда… Мне нравится на верхних этажах работать. До земли метров пятьдесят, висишь на двух веревках и страховочный трос о спину трется. Ветер свистит в ушах, вокруг никого.
– Ворона на голову нагадит, – задумчиво произносит Дарья.
– Это ж не граната! – широко улыбнулся Антон.
– Ну, ладно… А кладбище тут причем?
– Да понимаешь … – замялся Антон. – Скучно это, пенопласт на стену клеить. Я читал в интернете, что есть люди, готовые заплатить большие деньги за настоящие раритеты. Думаю поднакопить денег и отправиться на раскопки куда нибудь в степь. Раскопать курган.