Официант принёс новую порцию напитков. Алиса даже не помнила точно, сколько выпила этих голубых коктейлей. Банкир предложил невнятный тост, поднял стакан и тут же резко поставил его обратно.
Алиса нахмурилась. Банкир отрывисто всплеснул рукой, точно оратор на митинге.
– А знаете, что! Надо самим придумать себе развлечение! Да-да, именно так! Подумаешь, дождь! Что мы, не найдём, чем заняться?
– И чем же? – скучно поинтересовалась Алиса.
– Ну, например… – Взгляд банкира скользнул по открытому роялю, который уже наполовину затягивала растущая от окна тень. – Не хотите потанцевать?
– Потанцевать? – Мысль показалась Алисе настолько нелепой, что она с трудом сдержала смех. – Здесь? Без музыки?
– Момент!
Банкир поднялся из-за стола – стул испуганно затрещал и едва не опрокинулся навзничь, но банкир успел придержать его за спинку – и, постояв пару секунд, вспоминая, зачем вообще вставал, направился к барной стойке. Он был уже заметно пьян. Каждый его шаг, каждый взмах длинных рук, помогавших поддерживать ритм и не оступиться, через силу преодолевали захватившие атриум тишину и сон.
Банкир подозвал бармена – щёлкнув пальцами, деланно и некрасиво – и, перегнувшись через стойку, принялся что-то ему объяснять. Бармен хмурился, вздыхал, кивал. Банкир продолжал говорить – громко, приказным тоном, – показывая на рояль с поднятым крылом.
Вернуть тапёра?
Алисе не хотелось танцевать под музыку, которую играл тапёр. Танцевать вообще не хотелось. Но она смотрела на банкира, на бармена, на их рассечённые рамой отражения в окне. И сознавала – где-то там, за барной стойкой и выстроившимися, как на парадном равнении, торшерами, за регистратурой и официантом, который, верно, и сейчас стоит, замерев, с подносом в руках – её ждёт темнота. Она могла бы попросить банкира проводить её до номера – только до номера, до двери. Что бы ни поджидало её во мраке коридоров – с ней ничего не случится, пока она не одна. И если платой за это будет танец…
Банкир вернулся и грузно, с показной усталостью опустился на расшатанный стул.
– Музыки не будет?
– Да-да. То есть – нет! Всё будет! Всё сейчас будет! Пианист не придёт, но…
– Честно говоря, не очень представляю, как под его музыку можно было бы танцевать.
– Он мог бы сыграть что-нибудь другое. Но это неважно. Я…
Из-за стойки полилась музыка – медленная и сбивчивая, словно играл ученик, разучивающий аккорды. Но темп быстро нарастал, мелодия, словно вино, быстро набирала крепость, хоть и перемежалась с шорохом помех. Бармен завёл старенький патефон с расцарапанным виниловым диском.
Банкир встал – на сей раз аккуратно и мягко, – и протянул Алисе руку.
– Хорошо, – сказала она со снисходительным вздохом. – Но предупреждаю, я уже совершенно пьяна.
– Тогда я поведу! – рассмеялся банкир.
Они танцевали у окна, рядом с роялем. Банкир двигался с сонной неторопливостью, точно боялся оступиться. Он чересчур сильно прижимал к себе Алису, по-хозяйски обхватив её за талию. Танцевать из-за этого было тяжеловато – пару раз Алиса наступила банкиру на ноги и едва поспевала даже за его пьяным топтанием. Но ей нравилось это грубое настойчивое объятие. Она могла не бояться темноты.
У неё закружилась голова.
– Да-да, вы отлично танцуете, – прошептал банкир, когда Алиса вновь отдавила ему ногу, и по его голосу было непонятно, шутит он или говорит всерьёз.
В чёрных окнах танцевали их отражения. Сумрачные, едва очерченные светом, они вздрагивали, рассеивались в ночи и возникали вновь, в другом окне, как в другом измерении.
– Я не танцевала уже, наверное… – проговорила Алиса.
Ладонь банкира потела. Алиса чувствовала запах виски и гвоздики. Музыка затихала, тонула в шорохе расцарапанной пластинки, и разгоралась вновь, поднимаясь, как ветер, как штормовая волна – но в конце концов сникла и сошла на нет, оставив лишь тоскливое потрескивание и шипение, напоминающее помехи на линии передач.
Сердце у Алисы сжалось.
Они остановились. Вернулись к столу.
– Спасибо! – Банкир улыбнулся и тут же жадно глотнул виски. – Я тоже не танцевал чёрт знает, сколько! Да-да, чёрт знает, сколько! Всё работа, дела …
Алиса крутила на столе бокал с игристой «Лагуной».
– Вообще я поражён, что вы здесь одна. Ждёте кого-то, хотя это вас…
– Это же из-за парома.
– Да-да, но я не о том. Почему вы вообще кого-то ждёте? Я бы на его месте… Это вас должны ждать, а не вы!
– Всё сложнее.
– Да чего тут сложного? И почему вы не поехали вместе? Как он вас отпустил? Зачем было… Я бы на его…
Глаза банкира пьяно сузились и заплыли, как у мертвеца.
– Мы не могли встретиться где-то ещё, – сказала Алиса. – Это сложно объяснить.
– Он женат? – прыснул банкир.
Алиса не ответила. Банкир ждал.
– А знаете, что! – не выдержал он. – Давайте ещё потанцуем! Да-да, ещё разок! Я сейчас попрошу…
– Я больна, – сказала Алиса.
– Больна?
– Да, лейкемия. Это рак крови. И это неизлечимо.
Банкир несколько секунд молчал, слепо уставившись на Алису.
– И сколько… – начал он, но не договорил.
– Пару месяцев, – ответила Алиса. – Может, три или четыре, если повезёт. Я не знаю точной даты. Но времени у меня в любом случае немного.
Свеча в настольной лампе задрожала, возмущаясь. Жёлтые отблески упали на лицо банкира – испуганное, побледневшее.
– Если я порежу руку, – Алиса подняла на свет кисть и посмотрела на узкую, влажную от волнения ладонь, – то кровь почти не останавливается. Можно умереть, порезавшись бумагой. Например, когда читаешь интересную книжку, вырывая из неё страницы.
Банкир приоткрыл рот, но не смог выдавить из себя ни слова.
– Поэтому этот остров… – продолжала Алиса. – Он – особенный для меня.
– Паром обязательно придёт, – сказал банкир.
– Паром обязательно придёт, – сказала Алиса.
Больше они не говорили.
Вскоре банкир ушёл, сославшись на поздний час. Стакан с недопитым виски остался на столе.
У столика появился официант.
– Что-нибудь ещё?
Алиса обернулась на кошмарный сумрак, который окружал лифтовую площадку.
– Да, – сказала она. – Ещё один коктейль.
6
Время, проведённое в одиночестве с пьянящим коктейлем, промелькнуло так быстро, что Алиса не заметила, как осталась в ресторане одна. Вечер обратился в ночь, сонная суета последних гостей – в мёртвое затишье. И Алиса вдруг поняла, что больше не боится холодного сумрака у лифтов. Теперь, когда всё кругом принадлежало лишь ей одной, когда не нужно было ни с кем делить свет, даже пыльные торшеры, мерцающие в тон давно угасшей музыке, слепили глаза.
Она не допила последний коктейль. С неё было достаточно. Её никто не провожал. Управляющий ушёл, да и официант, который под конец вечера неизменно объявлялся по взмаху руки, точно призрак, куда-то запропастился. У бара Алиса споткнулась, остановилась на секунду, чтобы проверить каблук – всё было в порядке, она просто оступилась, – и улыбнулась, представив, как свет, оставленный в ресторане для неё одной, плавно гаснет, торшер за торшером, провожая её в сон темнотой.
Тени и правда не пугали, а весь третий этаж был так ярко освещён, что, выйдя из лифта, Алиса покачнулась и припала к стене – подождать, пока пройдёт головокружение. Она улыбалась. Темнота и тени безобидны. К тому же прошёл уже целый день – первый, самый мучительный день ожидания, – и осталось совсем немного. Следующий паром обязательно придёт в срок. Обязательно придёт.
Алиса вздрогнула, решив, что забыла сумочку. Но нет – сумочка висела на плече. Всё в порядке. И она пошла вглубь по коридору – навстречу свету, который искрился по стенам, заливая пол и потолок.
Но идти было тяжело. Голова кружилась. Слезились глаза. Алису покачивало. Она шла заплетающейся походкой и касалась одной рукой стены, чтобы не упасть. Золотые таблички с номерами дверей мелькали перед ней, двоясь и распадаясь на бессвязные очертания, как световое эхо. Цифры дразнили Алису, постоянно менялись местами, превращая простые числа в сложные за одно движение век. Алиса решила, что идёт в неправильную сторону. Она уже думала повернуть назад, но вдруг почувствовала колкий холод на коже.
Сумрак.
Он следовал за ней по пятам. Свет, который ещё мгновение назад казался нестерпимо ярким, гас за спиной, и темнота, как прилив, прибывала с каждой секундой. Алиса не видела, но чувствовала темноту. И боялась обернуться.
Она ускорила шаг, хватаясь за дверные ручки и спотыкаясь. Двери предательски шатались на разношенных петлях, клацали ненадёжные замки. Даже стены перекосились, как в падающем карточном домике. Пол волной поднялся к потолку.
Тридцать восемь, тридцать шесть.
Алиса щурилась, пытаясь разглядеть таблички. Перед глазами всё плыло, от накатывающего холода сводило пальцы.
Тридцать пять.
Уже близко.
Сорок три.
Алиса зажмурилась и качнула головой. Что-то ледяное вскользь коснулось её плеча, и она едва не вскрикнула от ужаса. Обжигающий сквозняк растрепал её волосы. Где-то вдалеке угрожающе хлопнула дверь.
Тридцать три, тридцать два.
Алиса остановилась и, всё ещё не оборачиваясь, вытащила из сумочки ключ на огромном деревянном поплавке. Выронила – руки тряслись от волнения и страха.
Холодало. Сквозняк усиливался. Краем глаза, повернувшись к двери и засовывая непокорный ключ в искривлённую щель замка, которая необъяснимым образом смещалась по двери, с каждым мгновением меняя форму – краем глаза Алиса видела мечущиеся по стенам тени.
Ключ вошёл. Алиса крутанула его изо всех сил, едва не сломав, и после секундной заминки непокорный замок сдался. Она ввалилась в номер и тут же заперла за собой дверь.
Ни одна из ламп не горела, однако темнота мягко ложилась на пол и стены, на едва различимую в отсутствии света мебель. Алиса щёлкнула включателем на стене и прикрыла глаза, когда разгорелся потолочный свет.
Какое-то время она настороженно прислушивалась к сумрачной тишине за дверью, а потом рассмеялась. Последний коктейль был лишним. Да. И предпоследний тоже.
Алиса добрела до кровати, обессиленно опустилась на неё, стащила туфли и посмотрела на поблёскивающий диск телефона. Она потянулась к трубке, но тут же отдёрнула руку.
Нет, сначала душ.
Клёкот горячей воды действовал успокаивающе. Ванную быстро затянул жаркий пар, а зеркало запотело. Алиса полезла в душ, как вдруг поняла, что не сняла платье.
Она снова рассмеялась.
Раздеться оказалось не так просто. Пальцы едва слушались, онемев от холода, а от сгущающегося пара было сложно дышать. Алиса подумала – с ней что-то не так, дело не только в «Голубой лагуне» и в этом странном вечере с авангардной музыкой и неожиданными танцами под старый патефон.
Стянув чулки, она подошла к кабинке. Из душевого крана с напором вылетал клокочущий кипяток. Так можно и свариться. Алиса почти до упора повернула синий вентиль смесителя и, подождав, пока не поредел пар, встала под бьющую струю воды.
Всё в порядке. Она пьяна. И устала. Завтра можно весь день проваляться в постели и никуда не выходить – разве что на обед. Вот если бы она могла уснуть и проспать всю неделю – до прибытия парома. И почему люди не спят так долго? Можно, правда, принять много снотворного. Целый флакон. У управляющего наверняка есть – для гостей, которые никак не угомонятся по ночам. У управляющего наверняка есть. Долгий сон.
Алиса стояла, привалившись спиной к прозрачной стене кабинки, и размазывала косметику по лицу. Волосы спутались и свисали на плечи паклями. Она искала расчёску – маленькую и хлипкую, с тонким щербатым рядом зубчиков, – но на полочке у крана расчёски не оказалось. Утром расчёска точно была там. Алиса нахмурилась. Всё, как назло, пропадает в самый неподходящий момент. Она продолжала искать. Какие-то тяжёлые тюбики попадали на пол кабинки. Алиса наступила на что-то скользкое и чуть не упала. Неважно. Она найдёт расчёску потом. Это неважно. Алиса вдруг решила, что на лице ещё осталась размазанная тушь и принялась растирать мылом щёки, смывая последние воспоминания.
Ноги уже подгибались от усталости.
Она села напротив смесителя – вода из душевого крана ударила ей в лицо – и закрыла глаза. Непреодолимая слабость сковывала всё тело. Казалось, горячая вода – вместо того, чтобы взбодрить после насыщенного вечера – лишала остатка сил. Алиса ненадолго заснула, провалилась в обморочную пустоту и – испугалась. Она попыталась встать. Но руки соскальзывали со стен кабинки, ноги разъезжались по залитому мыльной пеной полу. Сумев наконец подняться, она выключила воду – всё вокруг тут же затянула тишина, – и чуть не вывалилась из кабинки.
Полотенце.
Алиса едва держалась на ногах. Душ не помог.
Нестрашно, она позвонит ему завтра. Всё равно сегодня, скорее всего, не работает телефон. Во всём отеле. Во всём этом промёрзшем до костей мире не работает ни один телефон.
Но расчёски нигде не было.
Алиса сушила волосы полотенцем, думая о том, как будет выглядеть завтра по утру. Она усмехнулась. В запотевшем зеркале ничего нельзя было разглядеть, и она протёрла зеркало полотенцем.
Собственный вид её не испугал. Волосы, конечно, выглядели ужасно, однако следов туши на лице не оставалось – только губы теперь были бледными и бескровными, как у смертельно больной. Больной. Алиса смутилась. Разговор с банкиром и неловкий танец стали за мгновение неприятными воспоминаниями, вызывающими лишь стыд да ноющую в груди боль. Их хотелось прогнать подальше, в холодную ночь. Алиса смотрела на себя, вздыхая, и – будто не могла узнать. Чего-то не хватало. Что-то пугающе изменило её за последние часы – непоправимо, необратимо, как меняются люди, совершившие то, что уже нельзя исправить.
Серёжка!
Алиса схватилась за мочку уха. Одной серёжки не хватало. Но как? Где она могла её потерять?
Алиса накинула банный халат и выбежала из ванной.
В атриуме? В ресторане? Может, во время этого досадного танца под хрипящую музыку? Где-то в коридорах? В лифте? На берегу днём? Или же здесь, в номере, когда…
Алису трясло. Она осматривала пол у двери, ползая на коленях. Серёжки нигде не было. Она поднялась и уже начала открывать дверь из номера, но остановилась. Она чувствовала, как что-то ждёт её там, в коридоре – тьма, от которой она едва успела спастись, возвращаясь из ресторана.
Алиса зашла в спальню, села на кровать и закрыла лицо. Она не знала, что делать. Диск телефона по-прежнему заманчиво поблёскивал – цифра ноль затёрта чужими пальцами, – но звонить уже не имело ни малейшего смысла, ведь после произошедшего она точно не сможет услышать в трубке ничего, кроме хрипа помех.
Алиса заплакала.
Как она могла допустить такое? Почему это произошло? Швензы на серьгах такие надёжные – они не могли расстегнуться сами. Если только…
Алиса судорожно вздохнула и посмотрела на закрытую дверь. Она ошибалась. Времени осталось немного. То, что она видела в чёрном окне и те невозможные тени – страшные, как беспамятство – пронёсся ближе с каждым мгновением, с каждым вздохом. Скоро их не остановят ни свет, ни закрытые двери. А телефонная линия будет всё так же молчать.
Где-то далеко, за плотно закрытым окном, послышался угрожающий раскат. И вся комната закачалась в такт грому – зашатались тонкие стены, истерично замерцал светильник на потолке, дёрнулась, как от размашистого удара, входная дверь. Раскат повторился, зазвенели хрупкие стёкла. Казалось, весь остров распадается на части, раскалываются бетонные берега, и всё вокруг – похожая на музей гостиница, маяк, пальмы в кадках и тусклые фонари – уходит под чёрную воду.
Комнату пронизывало холодом, который не могли остановить даже стены. Алиса обняла себя за плечи и задрожала.
Ливень бил в стёкла. Лампа на потолке мигала, грозясь в любую секунду взорваться снопом искр и стеклянных осколков.
Алиса вскочила на ноги. Вся комната медленно переворачивалась, как при землетрясении, проваливалась в грохочущую тьму за окном. Алиса схватила трубку телефона и стала набирать номер. Диск заедал, а аппарат трещал так, словно вращение барабана переламывало на части его хрупкие, как высохшие хрящи, внутренности. Алиса ошиблась – перепутала цифру – и, ударив по рычагам, набирала снова, но теперь уже медленнее, стараясь успокоиться, несмотря на рёв проливного дождя.