Глава 1
Клима Неверова разбудил телефон, зазвонивший в пять двадцать утра. Майор выругался, снял трубку и нисколько не удивился тому, что слышит полковника Веденеева.
– Клим, немедленно в Центр! – сказал начальник. Как обычно, по его ровному голосу невозможно было судить ни о чем. Собственно, Неверов вообще не стал бы утверждать, что эмоции в голосе свойственны этому человеку. Он, наверное, даже на Страшном суде будет разговаривать, как электронный синтезатор речи.
– Товарищ полковник, что случилось? – спросил Неверов, вылезая из-под одеяла и топая в направлении ванной.
– Случилось, – ответил Веденеев и повесил трубку. И вот это уже было очень нехорошим признаком. Приступы предельной лаконичности случались у полковника, только когда ситуация стремилась к безнадежности.
Клим сполоснулся под душем, оделся, слепил пару бутербродов, чтобы перекусить в автомобиле. На кофе, похоже, времени не оставалось.
В пять сорок Клим сел за руль. Москва еще только просыпалась, вяло шевелясь в зябких сентябрьских сумерках. Посмотрев на часы, Неверов «притопил» педаль газа. Уж от ГИБДД, случись чего, он как-нибудь отмажется. И никаких угрызений совести по этому поводу испытывать не станет. Одно дело – носиться по столице сломя голову просто потому, что ветер в голове и крутая тачка под задницей. И совсем другое – спешить на работу, зная, что от нее зависят жизни людей.
ГИБДД, впрочем, на дороге не попалась. То ли погода не располагала к стоянию на улице с радаром, то ли это была небольшая компенсация за неудачно начавшееся утро.
Неверов, одной рукой управляя своим «ленд-крузером», второй развернул пакет с бутербродами и принялся за свой поспешный завтрак. Клим привык к таким трапезам на ходу – иногда это был единственный способ подкрепиться, учитывая особенности его профессиональной деятельности. Поразительно, что Неверов еще не заработал себе на этом деле гастрит или язву.
В пять пятьдесят восемь Клим припарковался на внутренней стоянке ФСБ во дворе здания на Лубянке. Часовой в стеклянной будке около служебного входа махнул ему рукой – он тоже служил здесь не первый год и прекрасно знал в лицо почти всех сотрудников. Неверов помахал в ответ, провел пропуском по считывающей полоске и, когда огонек на турникете из зеленого стал красным, прошел внутрь.
В такую рань в ФСБ практически никого не было, кроме нескольких дежурных сотрудников. Из-за этого коридоры здания были особенно гулкими, а поскольку было включено еще не все освещение, казалось, что оно разрослось до бесконечно огромного. Клим стремительно прошел по коридору, вошел в лифт и поднялся на пятый этаж. Здесь находилось Управление Антитеррористического центра при «Двойке» – Службе по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом. Здесь же располагался и офис Отдела быстрого реагирования, в котором работал Клим Неверов.
Отдел был, пожалуй, самым молодым подразделением Центра – ему было три года. В неофициальных документах и разговорах он именовался «Блицем», а его сотрудники иронично называли себя «спринтерами Двойки», намекая на цейтнот, в котором им, как правило, приходилось действовать. И так уж сложилось, что одновременно с тем, как оперативников ОБР стали так называть, слово «спринтер» получило очень уважительный оттенок – в других отделах и управлениях умели ценить чужой профессионализм.
Коридор, ведущий к дверям комнаты для совещаний ОБР, был темным, и Клим очень хорошо разглядел полоску света, пробивающуюся снизу. Это означало, что, кажется, «Блиц» должен был собраться если не в полном составе, то уж точно в подавляющем большинстве.
Неверов потянул на себя дверь и вошел.
Ну да, что и требовалось доказать. Во главе овального стола восседал полковник Веденеев – невзрачный тип с внешностью желчного юриста. У окна курила Ольга Крамник из аналитической группы, глядя поверх своих тонких очков в черной пластиковой оправе на что-то снаружи, понятное и заметное только ей. У стола в живописном распорядке расселись оперативники – соратники Неверова по отделу. Чертил на листе бумаги свои невразумительные рисунки Сигизмунд Марголин; откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза, ровно дышал на окружающих флегматичный Витя Черемисин. Не хватало только Иванова, но он жил на другом конце Москвы и всегда появлялся с запозданием. Вместо него был Артем Гвоздев, неофициально считавшийся правой рукой Черемисина и настолько классный IT-специалист широкого профиля, что ему прощали и три серьги в левом ухе, и серебряную «штангу» в брови, и ярко-красные волосы. Еще один стул около Веденеева был отодвинут, и на столе около него лежала кожаная папка-чехол для малогабаритного ноутбука. Ни у кого из работников отдела Клим такого не помнил.
– Всем доброго утра! – сказал Неверов, отодвигая для себя стул. – Хотя, судя по всему, к сегодняшним реалиям это не относится.
Дверь комнаты для совещаний открылась, и вошел человек, которого Клим раньше не видел. Худощавый, интеллигентный, напоминавший профессора в престижном институте. Он поздоровался персонально с Неверовым и сел как раз на стул, перед которым лежал ноутбук.
– Можем начинать, – сказал Веденеев. – Говорить будет майор Астахов, Управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.
Это было необычно. УБНОН ФСБ, конечно, пересекался с антитеррористическим подразделением Федеральной службы безопасности, но впервые Клим видел их человека в «Блице» в качестве, так сказать, виновника торжества.
Астахов поправил очки, став похожим на школьного учителя. Причем даже не строгого, а скорее размазню и добряка, мучающегося совестью по поводу каждой поставленной двойки.
– Вчера в рамках плана «Ответный удар» нами проводилась операция по задержанию крупного распространителя наркотиков некоего Романа Ивановича Боженко, цыгана из знаменитого матренинского притона. Взяли тепленьким, нашли столько наркотиков, что из тюрьмы он теперь выйдет очень не скоро. Боженко это понял и начал торговаться. Сказал, что готов «слить» нам своих поставщиков, и таких же распространителей, как сам. Не говоря уж о дилерах пожиже. Мы, ясное дело, активно участвовали в процессе, чтобы выдавить из него как можно больше…
Астахов глянул на часы и продолжил:
– Часа три назад Боженко сказал, что знает о террористическом акте, готовящемся в Москве. Он утверждает, что этот теракт должен состояться в самое ближайшее время.
– Насколько ближайшее? – спросил Марголин, отрываясь от своего абстрактного рисования.
– От нескольких дней до нескольких часов, – ответил Астахов.
– И насколько его сообщение достоверно? – спросил Неверов.
– Это тебе проверять, – раскатился над кабинетом голос Веденеева.
– Боженко очень не радуют сроки, на которые он может загреметь на зону, – сказал Астахов. – В общей сложности мы спокойно можем попросить для него тридцать пять лет заключения. Ему сейчас сорок семь лет – можете представить, когда он выйдет и выйдет ли вообще. Поэтому цыган настроен выторговывать для себя все, что можно.
– Хорошо. Он сообщил только о возможности теракта или дал какую-то конкретную информацию? – спросил Клим.
– Боженко сказал, что при нем шел телефонный разговор о предоставлении машины для перевозки некоего груза. Разговор вел цыганский барон Гыча Лузянинов – наш фигурант был у него в прошлую пятницу, договариваясь о финансовых делах своего клана. Лузянинов разговаривал с кем-то довольно долго и сказал буквально следующее: «Только ты смотри, чтобы мой водитель вернулся живым, а то уж очень груз у тебя нехороший!» А чуть попозже добавил: «Предупредишь моих людей, когда начнется, чтобы никто не погиб!»
– Туманно, если честно, – покачал головой Неверов.
– Расслабились, привыкли к тому, что информации разливанное море. – подала голос Ольга. – Давайте думать, бойцы!
– Боженко нужен нам для допроса, – сразу же сказал Веденеев.
– Да хоть сейчас забирайте, – пожал плечами Астахов. – Он в допросной до сих пор сидит. Мы так и подумали, что отправлять его в камеру нет смысла.
– Закончим здесь – я за него возьмусь, – сказал Неверов. – Но позвольте спросить, Андрей Прохорович, вы уверены, что есть причина устраивать весь этот сыр-бор?
– Работа такая. Если ты не понял еще, – буркнул Веденеев, и Клим отстал. Уж чему-чему, а феноменальному чутью полковника на разного рода кризисы он верил. Опять-таки, когда речь заходит о терроризме – лучше переборщить с бдительностью, чем пропустить мимо ушей предупреждение. Увы, Неверову доводилось проигрывать в противостоянии мразям. И иногда, когда на Клима накатывало, он буквально видел укоризненные глаза тех, кого не удалось спасти.
– Вообще, есть еще момент, который заставляет задуматься, – сказал Астахов. – Со слов цыганского барона можно утверждать, что угроза вряд ли будет иметь адресный характер. Скорее речь идет о таком террористическом нападении, которое ставит своей целью унести как можно большее количество жизней, не считаясь с тем, кому эти жизни принадлежат. Взрыв в общественном месте, например. Мы успели собрать немного информации о перемещениях цыган из клана Лузянинова. И оказалось, что из ста сорока человек, которые признают его своим лидером, за последнюю неделю из Москвы уехало пятьдесят восемь человек.
– Это не слишком удивительно, – покачал головой Марголин. – Цыгане часто разъезжают.
– Сезон заканчивается, – покачал головой Астахов. – Все, кто могли сорвать себе выгодную работу, – сорвали. К тому же эти люди снимались целыми семьями. Когда уезжают мужчины – это одно, а вот отъезд семей в полном составе, да еще так стихийно, может значить совсем другое.
– Особенно если знать про то, что сказал Тыча, – согласился Сигизмунд.
– Я так думаю, что пора мне навестить этого цыганского барона, – сказал Неверов. – Возражения имеются?
– Работай, – буркнул полковник Веденеев, – пока мы тут головы друг другу дурим.
– А как насчет формальной причины моего визита к Лузянинову? Или мы уже миновали стадию пустого документального формализма и мне можно открывать двери к подозреваемым ногами?
Веденеев хмыкнул и вопросительно посмотрел на Астахова. Тот развел руками.
– У нас тоже ничего.
Майор Неверов вздохнул.
– Ладно, хрен с ним. Но отмазывать меня потом сами будете, если «телеги» пойдут.
Впрочем, Неверову уже самому казалось, что отмазываться не придется. То ли паранойя проснулась ни к селу ни к городу, то ли на самом деле над столицей сгустились тучи…
Оказавшись на лестнице, Клим вытащил рацию.
– Дежурная группа, на выход! – приказал он.
Люди, которые работали здесь, являлись всего-навсего приложением к тоннам целлюлозы, хранившим на себе историю в самом концентрированном проявлении – в виде печатных и рукописных строк, штемпелей и картонных обложек. Казалось, бумага заполонила здесь все – двери по-бумажному шуршали, открываясь, а в любом месте здания воздух пах старыми страницами и типографской краской. И даже шаги охранника, идущего по коридору цокольного этажа, раздавались газетным шелестом.
Из трех охранников, несущих свою службу в Центральном архиве, Макарыч был самым принципиальным и въедливым – сказывались годы службы во внутренних войсках. Охрана исправительных учреждений, конвой и наблюдение за заключенными – все это сделало его абсолютно несносным типом, с точки зрения окружающих. Он внимательно рассматривал пропуска даже тех сотрудников, которые были ему знакомы, никогда не упуская возможности не пустить забывчивых без скандала и записи в регистрационной книге. Хотя, конечно, это распространялось только на рядовых сотрудников – Макарыч не рискнул бы наехать на руководство. Перед тем, кто имел хоть какую-то власть в архиве, он был угодлив и предупредителен.
С другой стороны, из всех охранников только Макарыч имел привычку проводить тщательный обход всех этажей архива, начиная с самого верха и заканчивая подвалами архива. Хотя до сих пор все попытки хищения документов совершались самими сотрудниками. А чему, спрашивается, удивляться, если заработная плата архивного работника с точки зрения потребительской корзины и элементарного здравого смысла находится где-то в пределах от смехотворной до ничтожной? И если находится кто-то, имеющий интерес к старым документам, а заодно располагающий деньгами, он способен сделать такое предложение, от которого не сможет отказаться человек, едва сводящий концы с концами. Правда, борьбой с такими персонажами занимался не Макарыч…
Зато ему нравилось чувствовать собственную значимость, неторопливо вышагивая с фонариком по темным коридорам. А еще – этот обход действовал на охранника, как легкий наркотик. Ровный шаг, золотистое пятно фонарного света, легкое эхо, шуршащее в воздухе. Макарыч после обхода чувствовал себя помолодевшим на несколько лет.
Смена охраны происходила в восемь утра. Незадолго до шести часов Макарыч отправлялся в обход последний, третий раз за ночь.
Вначале он услышал шум. Очень характерный шум плещущейся воды, раздающийся в коридоре второго этажа. Макарыч удивленно прислушался, а затем его нога наступила в лужу. Охранник перевел луч фонарика вниз и увидел, что на линолеумном полу растекается водоем поперечником метра два, если не больше. А из-под двери с номером двести тринадцать разбегаются маленькие волны, свидетельствующие, что источник стихийного бедствия находится именно внутри данного помещения.
Мгновенно представив себе последствия близкого контакта воды и бумаги, Макарыч выругался и галопом умчался вниз, на пост, – надо было срочно вызывать водопроводчиков, пока еще имелась надежда на то, что хотя бы часть того, что хранится в этой комнате, можно будет сохранить для потомков.
Договорившись с водоканалом, охранник набрал номер директора архива Марии Павловны Громыко. Он полагал, что в такой ситуации может позволить себе потревожить вышестоящее начальство.
Голос Марии Павловны в трубке не был заспанным. Нормальное явление – пожилые люди чаще всего просыпаются рано утром. Особенности поколения, что уж тут поделать…
– Мария Павловна, это беспокоит Каратаев, дежурный из архива. У нас здесь чрезвычайное происшествие, требующее вашего присутствия.
– Что там у вас случилось? – встревоженно осведомилась директриса. – Пожар, что ли?
– Судя по всему, прорвало трубу – я нашел большую лужу на полу коридора на втором этаже. Вода вытекает из-под двери двести тринадцатой комнаты. Я вызвал аварийную…
Голос директрисы стал значительно холоднее.
– И зачем, позвольте спросить, понадобилось мое присутствие? Что я могу? Заткнуть трубу своим телом?
– Мария Павловна, но должно присутствовать должностное лицо – мне понадобится вскрывать комнату…
– Послушайте, а вы что, не должностное лицо? – раздраженно спросила Мария Павловна. – У вас есть все ключи, возьмите и откройте двери. И присутствуйте, раз уж так необходимо…
Макарыч растерялся. Он понимал, что за те деньги, которые платили на этой работе, трудно рассчитывать на служебное рвение, но вот так, в лоб, наталкиваться на подобное пренебрежение от самого главного лица учреждения – это было для него непростым испытанием. Хотя бы потому, что если бы подобное отношение к работе проявил любой из людей, стоящих ниже на служебной лестнице, он немедленно нажаловался бы на него выше по служебной лестнице. А вот кому жаловаться на директора?
– Мария Павловна, так мне и внизу тоже надо быть, я не могу пополам порваться.
– Так, господин хороший: разбирайтесь сами! Мне здесь внуков надо в садик собрать и отвести. Приеду как обычно.
Директриса повесила трубку. Макарыч жалобно посмотрел на телефонный аппарат, но эта пластмассовая штука никаким образом не могла проявить к нему сочувствие.
Охранник собирался было позвонить кому-нибудь рангом пониже, но как раз в это время в дверь архива позвонили. Пронзительная, хриплая трель разнеслась по коридорам архива. Макарыч чертыхнулся и повесил трубку, поспешив на зов.
Около крыльца стоял потрепанный фургон с надписью «Мосводоканал». Перед дверью топтался сумрачный темнолицый парень лет двадцати пяти.