Устав от жалостных взглядов бывших одноклассников и негодующего маминого, Лёля изобрела историю о крепкой тёплой дружбе с Германом, проросшей сквозь руины школьной любви. Кажется, кто-то из общих знакомых озвучил эту версию самому Герману. Это объяснение ему приглянулось, он уверовал в возможность приятельства и вернулся в жизнь Лёли как ни в чём не бывало. Периодически вспоминал её недолгую интрижку с коллегой по работе, разрушившую их отношения, и горестно вздыхал: «Эх, Лёшка, что же ты меня не дождалась, мы были такой красивой парой». Лёля так и не поняла, откуда Герман узнал об эпизодическом мужчине, не затронувшем ни одной струны её души, но казнила себя регулярно. Если бы она дождалась Германа, то он обязательно бы к ней вернулся не в качестве старого друга, а возможного суженого.
Эти странные отношения длились уже семь лет, периодически оживлялись нетрезвым сексом по дружбе, но не сдвигались в матримониальную сторону. Ира несколько раз намекала на его любовные похождения в рамках соревнований и сборов в других городах, но Лёля только отмахивалась и напоминала, что сама виновата: не дождалась.
Ставя в неприятной беседе точку, Лёля раскрыла предложенную подругой брошюру и с намеренно увлечённо углубилась в чтение. Правда буквы никак не складывались в слова, а сами предложения не содержали смысла, оставаясь набором чёрных чёрточек и загогулин.
– Кажется, там Машка на эскалаторе, – Ирина чуть приподнялась, желая удостовериться в предположении, и тут же резко села, пригнувшись к столу. – Точно, она. Не поворачивайся, может мимо пройдёт и не заметит.
Лёля резко обернулась, услышав за спиной разочарованный вздох.
– Точно, Маша. – Через секунду она поймала взгляд обсуждаемой девушки и приветливо улыбнулась.
Ира откинулась на спинку кресла и насупилась. Обе девушки общались с Лёлей, а друг дружку тихо ненавидели. Без Лёли, как без переводчика, никак не могли найти общий язык. Ира побаивалась острой на язык Маши и ревновала Лёлю к их длительной дружбе, выросшей ещё со школьной скамьи. А Мария откровенно презирала Иру за лишний вес, излишнюю говорливость и простоту.
Маша ежедневно размещала в инстаграме фотографии из тренажёрного зала, демонстрируя худощавую фигуру, снимала каждый свой шаг и делилась мыслями с подписчиками. На неприятные комментарии реагировала бурно, развязывая войну, переходящую в реальность, если несчастливый комментатор оказывался жителем этого же города. В обиду себя не давала, и редко замечала, если сама кого-то оскорбляла.
Завидев девушек Мария взглянула на часы, убедилась, что у неё есть десять минут для светского трёпа и направилась в сторону кафе.
Ире сдержанно кивнула, Лёле натянуто улыбнулась.
– Тюремщик вас отпустил на прогулку по периметру двора?
Лёля сдвинулась в сторону, освобождая место для подруги. Соседний столик не был занят, и в метре от Марии стоял свободный стул, даже целых два, но она не притронулась к ним. Прошлась глазами по помещению, нашла взглядом официантку и кивнула, призывая подойти. Наклонившись к плечу Лёли, пару раз щёлкнула себя на телефон и погрузилась в глубины интернета, в котором как раз не хватало очередной фотографии из кофейни.
Когда официантка приблизилась, Мария отвлеклась от телефона.
– Поставьте стул к нашему столику и принесите латте. Только умоляю вас, пусть это будет нормальный латте, а не какая-нибудь бурда на воде из-под крана. Используйте ионизатор.
Официантка поспешно кивнула, её брови озабоченно нахмурились. Она суетливо придвинула стул, ещё раз подобострастно кивнула и ринулась к барной стойке.
Мария опустилась на стул и грациозно переплела ноги.
– Лёля, ты не забыла, что я жду тебя завтра на маникюр? И пора уже подумать о шугаринге[4], сколько тебя можно уговаривать. – Её взгляд зацепился за книжку на столе. – Это что за хрень?
Ира хотела перехватить брошюру, но Мария ловко цапнула её за край ногтем и придвинула к себе. Брезгливо скривилась, коснувшись тонких страниц и тут же захлопнула.
– Лучше бы нормальные книги читали, а не этот мусор.
Волна румянца затопила щёки Лёли. Она попыталась сгладить неловкий момент внезапно вспомнив, что на календаре ещё утром обозначился дивный русский праздник Старый Новый год.
– Давайте сегодня погадаем на суженого-ряженого?
Ира сначала нетерпеливо подпрыгнула, но сама же потушила свой энтузиазм.
– Бесовщина какая-то. С этим лучше не играть.
Мария слегка сощурилась, покосившись на Лёлю.
– Как в шестом классе, помнишь?
– Помню, – протянула Лёля, ныряя в воспоминания. – Ты тогда сказала, что видела в отражении Германа.
– Я его и видела, – сказала она почти обиженно. Причём, взрослого, а не школьника. Узнала по глазам и улыбке.
Лёля заерзала на стуле, не зная, как реагировать на слова подруги. С Марией она не обсуждала необычную дружбу с Германом. Обеим от этого становилось неловко.
Мария резко обернулась, едва не смахнув со стола тарелку Лёли.
– Где этот чёртов латте?
Словно почувствовав её гневный напор, к столику торопливо подошла официантка. Осторожно поставила на стол высокую чашку с белой пенкой и улыбнулась.
Маша отклонилась назад и холодно поинтересовалась.
– Почему так долго? За кофе пришлось в Бразилию ехать? Принесите стакан воды и книгу жалоб и предложений.
Официантка не сразу сообразила, что это не совсем заказ, улыбка медленно сползла с её лица.
– Да, конечно.
– Надеюсь я дождусь её в этом веке?
Официантка растерялась, не зная, как реагировать на неожиданную агрессию. Попятилась назад, споткнулась и только потом развернулась и торопливо пошла к барной стойке.
Лёля залилась очередной порцией румянца, но не озвучила заготовленную реплику. Слова никак не складывались в нравоучительный сдержанный совет, казались легковесными и неубедительными. Пока она проговаривала потрясающе поучительный монолог в своей голове, Ирина расплатилась по счёту, добавив приличные чаевые, и встала из-за стола.
– Нам пора.
Лёля поспешно вскочила и сделала пару шагов по направлению к выходу, но потом развернулась и тихо неуверенно сказала:
– Маш, нельзя же так.
Мария растерялась всего на мгновенье, затем спокойно и немного грустно улыбнулась.
– Эх, Леля, можно. Только так и можно. Homo homini lupus est[5].
Лёля не ответила на это пессимистичное утверждение, догнала Иру.
Пересекая широкий холл, подруга раздраженно пыхтела, но молчала. Только оказавшись в салоне, круто развернулась к Лёле и недоумённо спросила:
– Не могу понять, почему вы дружите? У вас же нет ничего общего. Вы такие разные.
Лёля задумчиво ухмыльнулась.
– Есть. Нас объединяет любовь к Герману. Маша когда-то его любила.
Не просто любила, в шестом классе она первая с ним познакомилась, сошла с ума от необузданной влюблённости и замусорила эфир беспорядочными мыслями и хвалебными словами только о нём одном.
Герман был новеньким, и потому привлёк внимание общественности уже своим появлением. Выглядел старше ровесников, выше, внушительнее и красивее. Очень скоро в школе у девочек появилось новое увлечение – безответно влюбляться в новенького и расписывать парты признаниями.
Лёля избежала этой участи. Несмотря на то, что его имя всё время было на слуху, ей не приходилось сталкиваться с Германом, он всё время оставался недосягаемым, как актёр или певец из телевизора. А когда их знаменательная встреча состоялась, её не поразила стрела купидона, она даже подумала, что не так уж он и хорош собой, как расписывают фанатки.
Маша жила по соседству, и каждое утро Лёли начиналось с оды прекрасному лучезарному Герману. По дороге в школу его внешние характеристики подвергались тщательному анализу, выдвигались предположения о его смелости и благородстве, и в конце Маша делала логичное заключение, что он должно быть ангел. Постепенно и Лёля стала обращать внимание на его потрясающую фигуру, но пока ещё не поддавалась модному поветрию. К новогодним праздникам за Германом закрепился статус красавчика, даже девятиклассницы заигрывали с ним, раздувая его самооценку до размеров дирижабля.
Мария обожала его на расстоянии, караулила на переменах, нарочно занимая стратегические места в соответствии с расписанием уроков у Германа. Шестиклассница Маша сильно отличалась от себя сегодняшней, ещё не обросла стервозным панцирем и потому хрупкую симпатию охраняла и скрывала за семью печатями.
Погадать на суженого предложила именно Маша. К двенадцати годам Лёля уже успела не единожды столкнуться с «сандаликами» и зеркала недолюбливала. Никогда не раздевалась перед ними и не крутилась, примеряя наряды. Использовала исключительно по назначению: кратковременно, без любования собой.
Подруга слёзно просила поддержать её, ибо сталкиваться с предназначенной судьбой один на один трусила. Лёля довольно быстро поддалась на уговоры, а вскоре и сама ощутила трепет от предстоящего прикосновения к потустороннему и загадочному. Сеанс гадания решили провести в квартире Маши. Заранее купили свечи и притащили в комнату с напольным зеркалом, ещё два – меньшего размера.
Дождавшись прихода сумерек, Лёля отпросилась в гости к соседке, якобы сделать вместе домашнее задание. Нарочно бездельничала днём, чтобы не пришлось придумывать причину, иначе мама легко раскусила бы ложь. Нина Валерьевна присмотрелась к дочке, заметила небольшое волнение и суетливость, но решила поверить и отпустила в гости к однокласснице. Соседи Шапошниковы – уважаемые инженеры – вызывали у неё доверие, и дружбу Лёли с их дочерью она поощряла.
Родители Маши ожидались через час, девочки сноровисто организовали обстановку для предстоящего таинства: задёрнули шторы, установили зеркала и зажгли свечи. Маша накинула на голову плотный платок, убрав под него волосы, села напротив большого напольного зеркала и сложила руки на коленях. Лёля поймала её встревоженный взгляд в отражении и замерла у дверей.
– Может, мне не уходить?
Маша порывисто обернулась, фитильки взметнулись вслед за потоком воздуха.
– По правилам нужно быть одной.
– Страшно? – участливо поинтересовалась Лёля и вернулась в комнату.
– Жутко, – призналась Маша и через секунду добавила: – Но ты всё равно уходи. Иначе не получится. Если что, я тебя позову.
– Я буду за дверью, – пообещала Лёля и вышла из комнаты.
Прошла минута, но из тёмного помещения не раздавалось ни звука, Лёля приникла ухом к деревянной перегородке и затаила дыхание. Сначала услышала сбивчивый шёпот, а затем лёгкий смех, а сразу после этого Маша радостно воскликнула:
– Он приходил!
Лёля вбежала в комнату, нашла взглядом зеркало и встретилась в отражении глазами с Машей.
– Кто приходил?
Маша не торопилась отвечать, стянула платок, распушила волосы и только потом сказала:
– Я уверена, что это был Лев.
– Герман?
– Естественно. Не зверюга же из зоопарка. Только он был какой-то другой, взрослый такой, красивенный. Показался за моей спиной, около стены. – Маша встала и коснулась шершавых обоев в том самом месте, где появился её суженый.
Мечтательно вздохнув, резко развернулась и всучила платок в руки Лёле.
– Твоя очередь.
Взяв платок, Лёля отступила на шаг назад.
– Я не хочу.
Маша обошла подругу и подтолкнула в спину.
– Иди. Не трусь.
Лёля нехотя, с опаской побрела к зеркалу. Опустившись на колени, оглянулась через плечо на подругу.
– Ты будешь за дверью?
– Нет, сбегу в другой город. – Маша вышла из комнаты, но дверь сразу не закрыла, постояла немного в проёме в качестве моральной поддержки. – Здесь, я здесь. Кричи, если что.
Лёля тяжело вздохнула, огоньки свечей тут же заколыхались, заставляя тени шевелиться и передвигаться по затемнённой комнате. В углах мрак собрался чёрными сгустками и тянул щупальца к огню осторожно, будто боясь обжечься.
Лёля нехотя подняла взгляд на маленькое зеркало справа, скользнула к левому и остановилась на большом, прямо перед ней. Пальцы судорожно сжались на платке, дыхание стало прерывистым, а пульс тарахтел, набатом отдаваясь в ушах. В горле пересохло, поэтому слова прозвучали едва слышимо и прерывисто, будто Лёля выплёвывала сухую гальку:
– Суженый мой, ряженый, приди ко мне отужинать.
От тепла живого огня зеркало запотело неровными овалами, одна из свечей принялась коптить и потрескивать, заставляя тени скакать по лицу, как негатив солнечного зайчика. За спиной в отражении никто не появился, хотя тени обманчиво шевелились. Лёля только успела облегчённо выдохнуть, что суженый проигнорировал приглашение, как увидела, что её лицо меняется, оплывает, превращаясь в лицо принца Патрика из сказки «Не покидай…»[6]. Юноша приветливо улыбался, но Лёле было не до веселья, от страха она не могла пошевелиться, только чувствовала, как по спине ползёт холодок, и в животе что-то стягивается в узел, мешая глубоко дышать и двигаться.
Юноша в отражении приподнялся и, кажется, хотел начать беседу, но Лёля наконец скинула оцепенение и, вскочив на ноги, выбежала из комнаты.
Маша едва успела отпрянуть в сторону, Лёля пронеслась мимо неё, утробно гудя как паровоз, выскочила в ярко освещённую кухню и кинулась к крану. Набрав в ладони холодную воду, плеснула на лицо, но вытирать не стала, замерла над раковиной, ощущая, как бодрящие капли скользят по лицу и срываются с подбородка.
Присев на край стола, Маша подозрительно сощурилась:
– Кого ты там увидела? Дьявола что ли?
Лёля отдышалась, растёрла воду по лицу и, не поворачиваясь, впервые достоверно соврала:
– Никого, просто я жуткая трусиха.
Больше всего в тот момент Лёля боялась, что сходит с ума, и это поймёт её подруга. Поймёт и не захочет общаться с ненормальной соседкой.
После гадания любовь Маши к Герману расцвела пышным цветом, но всё так же тайно для самого виновника этого цветения, а Лёля в очередной раз удостоверилась, что в зеркало лучше не заглядывать.
После работы Лёля вновь пыталась дозвониться Герману, но телефон неприветливо отвечал прерывистыми гудками, обозначая занятость номера. В душе поселилось смутное беспокойство, а ощущение потерянности усилилось, едва Лёля вышла на улицу. В толпе она всегда чувствовала себя ещё более одинокой.
Включив музыку в телефоне, она вставила наушники и натянула пушистую шапку. Мыслями завладели воспоминания, обрывочные, бессюжетные, словно кто-то перемешивал в её голове осколки прошлого, подсовывая самые яркие, но не самые приятные. Незаметно для себя, Лёля вновь вышла к железнодорожным путям и какое-то время брела вдоль них, пока не почувствовала, что ноги вязнут в грязи, а ветер совсем не дружелюбно пробирается за воротник пальто.
Пришлось завершать прогулку, грозящую закончиться простудой, и топать по направлению к дому. В ушах звучал бодрый весёлый голос одного из солистов корейской группы, контрастируя с мрачными мыслями и усугубляя печаль.
Открыв входную дверь, Лёля поняла, что забыла выключить свет на кухне, когда собиралась на работу рано утром. В коридоре рассеянный свет разбавлял мрак наступившей ночи, разбиваясь на полоски. Лёля стянула мокрые сапоги и принялась расстёгивать пальто. Мельком глянула в зеркало напротив входа и оцепенела. Силуэт в отражении принадлежал не ей, а мужчине. Невысокому, но плечистому. Детали внешности скрывались в темноте, но и абриса фигуры в зеркале оказалось достаточно, чтобы понять: «чертовы сандалики» вернулись.
Лёля кинулась к выключателю. Никак не могла нащупать клавишу дрожащими пальцами и заколотила по стене кулаком. Помещение озарилось жёлтым светом, разгоняя призрачные видения вслед за поверженным мраком.
Скинув пальто, Лёля набрала номер мамы и, ожидая соединения, прошлась по квартире, щёлкая включателями в каждой комнате, даже в туалете.
Нина Валерьевна не ждала звонка после девяти, её голос прозвучал недовольно.
– Что-то случилось?
Лёля не обратила внимание на холодное приветствие, голос в трубке, пусть даже такой раздражённый, радовал, возвращая в реальность.
– Мам, кажется, я схожу с ума.