«Зарядное есть? Мне позвонить надо», – сказала Наташа, потянувшись к сумочке и доставая цветастый плоский. «Саша, у тебя есть такой разъем?»
«Сейчас посмотрю, я не очень разбираюсь в этих тонкостях».
«Толстые уже не в моде», – сказал он тогда, прямо глядя ей в глаза. Холодно глядя.
«В моде любые толстосумчатые».
«Тебе уже хватит», – сказала она так же холодно и покосилась на бутылку.
«У меня еще есть. Я принесу», – сказал Саша рьяно и взмахнул дирижерской палочкой. На её трехпалом оконечнике оказался кусочек нарезанной колбасы с сыром в придачу.
«Не надо».
Ее тоненькие пальцы мелькнули в движении сквозь солнечные лучи в окно. Бисквит, где бисквит – ломая? Прозрачных пальцев белизна. Только не май еще. И вина нет. Для контраста. Дайте даме вина!
«Какой бисквит? У меня нет бисквита», – воскликнул Саша. Она только глянула косо, но тоже в недоумении.
«Тоненький», – сказал снова. Сами напросились, подумал, ожидая подвоха от неё.
«Кажется, бредит. То-то смотрю, нарывается на неприятность. Ладно, мы все свои, а так…». Николай проглотил кусок и сжал кулак.
«А я вижу, как все бредят вокруг уже второй месяц».
«Витя, тебе хватит. Саша!»
«А помянуть? Сегодня нельзя отказывать. Он был бы против, тем более, что и сам был не прочь. Саша!»
Понесло смешанным аллюром к трем чертям. Наверное, не стоило в такой час, но само вырвалось, вполне себе трагическая фраза, построенная определенным образом, вдруг выглядит аляповатой и неуместной в эпитетах и падежных окончаниях. Вряд ли церемония повлияла на возникновение такого возбужденного пессимизма, а вот она, Татьяна, вполне могла оставить свой шлейф воспоминаний.
«Ты же знаешь, я медицинский заканчивала. Знаю, как выводить из похмелья». А сама вся тоненькая, приталенная, миниатюрная. «Дюймовочка» – называли ее в первых классах, когда она стояла на уроках физкультуры в самом конце шеренги, незаметная для всех, и даже прыгать через козел или в длину с разбега ее не приглашали, оставляя в углу зала на скамейке, но после как-то само собой забылось, сменились фразеологизмы общения, произошло отчуждение полов, а она всё продолжала оставаться мини-девочкой с такими же мини-округленными формами, а вот характер утвердился горделивый и неподступный, едкий – прямо, как дядюшка Фридрих тонко по-еврейски заметил, слизав с языка у Фрейда, – ненависть полов. У нее сразу ненависть, и без любви. Холод и мерзлость снежной королевы.
«Неужели ты дождешься и этого?» С нею так можно, подумал, она медицинский закончила.
Саша разливал тем временем.
«Ты не дождешься», – сказала она с ударением.
Он и не ждал. Особенно от неё.
И добавила: «Саша, мне домой пора».
«Что, муж ревнивый?» – спросил Саша.
«Нет. Сын без ключей. Потерял свои где-то, а заказать некогда. Всё на маме».
«Гуляет с девчонками, скорее всего». Саша наливал.
«А муж?»
«Мы разошлись через пять лет. Так что я девушка свободная. Но дорогая».
Она улыбнулась открыто. Редкость для нее, он даже не успел уловить движение губ.
«Вот и Кося был занят, а не то я бы его уберегла».
«Даже деньги не всегда спасают».
Это уже Саша.
«Сколько же нас осталось?» – спросил он задумчиво.
«Чуть больше половины, наверное, – ответил Николай. – Теперь Кося ушел. Наташа, что у него было?»
«Саспенс», – выдавил вместо нее Саша.
«Сепсис», – холодно, без эмоций поправила. Медицинский.
«Да. Я и говорю – саспенс».
Саспенс. Сейчас особенно. И надолго теперь. Есть уже примеры из недалекого невозможного.
«Помянем».
Земля пухом. Стелется пухом под ним, под ряженым.
«Жестоко получается. Хорошие люди ни с того ни с сего уходят, а всякая нечисть живет и блаженствует. И зараза никакая их не берет», – сказал Саша мягко.
Выпрямился над тарелкой.
«Тогда я буду жить вечно», – как бы невзначай.
Николай лихо встрепенулся.
«Ты что?!»
Она посмотрела на него понимающе. Возможно, читала или где-то слышала. Возможно, это он из прошлой жизни выудил. Но могла и так – и так достаточно чуткая и медицинская. Это точно о женщинах, это у них как любовь, как любовь самок, убивающих после соития. Или как Рома и Юля. Но не про неё, у неё этого нет, как и он лишен этого, только отстраненно-умозрительно… У неё всё выверено и прагматично, как в бизнесе, – так и в семье. Уж лучше без неё, не приведи…
«Ты, кажется, родился в России?» – уточнил Саша.
«Я родился в Союзе».
«Скоро у всех будет такая возможность», – ввинтил Николай. – «Сегодня мы строим будущее Истории, о котором потомки будут слагать легенды!»
Он подхватил на вилку кружево лимона и патетически воздел вверх, синхронно с той, которая держала наполненную рюмку – Наташа дернулась, отстраняясь.
Николай гордо осмотрел оба прибора, капающий сок и сахарную корочку сверху, перевел взор на прозрачный уровень между пальцев и едва сам не ринулся вверх из-за стола.
Снова нарываясь.
«А ты хотел бы вернуть наше прошлое?» – спросила Наташа.
«Вот уж нет. Как и настоящее».
«…И исправить?» – настаивала она в ожидании желаемого ответа.
«А тут много чего хотел бы. Но увы – невозможно дважды срубить одно дерево».
«А между прочим, – вставил Николай, – между прочим, вчера войска на танках и бэтэрах пытались прорваться к границе, а люди вышли из сел и не пустили. Ложились под гусеницы и голыми руками держали броню. Так командир танка – ирод – гранатами стал бросаться».
«Это которые потом без взрывателя оказались?» – спросил Саша.
«Какая разница!» – обрезал Николай.
«А Ирод – это комплимент или ругательство?» – спросил он. Выглядело, будто он защищает Сашу, попавшего впросак.
Издевка зазвучала в его голосе.
«Что-то ты не по-времени радостный», – произнес Николай.
«Да, бессмысленно радостный», – добавил Саша.
«Тревожно радостный», – осторожно молвила Наташа.
«О, нет – это вы бойтесь улыбки татарина, – торжественно продолжил и склонился над тарелкой. – Особенно ты, Коля».
«Нужно покурить».
Она встала из-за стола, взяла пачку сигарет. Снова тонкие пальцы ее элегантно коснулись ля мажором, унося прочь. Умная, поняла и развела нависшую бурю. Только драки не хватало, но он видел лишь заблуждение и не знал, стоит ли силой убежденья пытаться изменить мнение, которое уже перерастало в действие. Для него они все еще были одноклассниками.
Он вышел со всеми. Апрельский воздух резал пространство и мозг, но через несколько мгновений тлетворный запах заструился в его сторону, размножаясь в объеме, вызывая тошноту и рвотный рефлекс.
«Он дом начал строить. Не закончил», – говорила Наташа.
«Сейчас ему и не дали бы».
Он сделал шаг в сторону, прячась от струйки дыма.
«Сейчас только все и начнется, – Николай воспрянул духом и телом. – Теперь никто нам не указ».
«Вам?» – спросил.
«У него, кажется, были проблемы с финансами», – сказал Саша, перебивая.
«Проблемы с деньгами у него были раньше, но, как видите, он успешно с ними справился».
«Витя, ты знаешь, чем он занимался?»
«Сначала квартиры «в черную» продавал, а затем агентство открыл».
«Риэлторское», – уточнила она.
Он пожал плечами.
«Можно и так сказать».
Будто бы не знает слова «риэлтор», но тогда это было совсем другое, особенно, когда он помогал их общему знакомому, но всего более своему товарищу продать квартиру, чтобы переехать в другой город, и никого не мог найти, или цену предлагали мизерную, как он сам говорил, пока по-дружески не выкупил сам, в рассрочку, правда, но вроде бы чуточку дороже, чем называл от имени покупателей, сильно жаловавшихся на ветхость, отдаленность и что-то там еще. А через год цены утроились. Но разве кто знал об этом?
«Зато он не видит всего ужаса, который происходит».
Это Наташа, по-женски жесткая, но все равно правильно акцентированная, почти чуткая. Только холодный поцелуй медсестры. Который не пришлось отведать.
«Где ты видишь ужас? Это просто катастрофа и падение в бездну».
Виктор увидел, как по толстой ветке дерева карабкается кошка, устремляя взгляд на сидящего несколько выше скворца, правда, без особого энтузиазма и надежды на удачу, но все же подчиняясь своей природе.
«Это на тебя похороны подействовали, – сказал Саша. – Ничего не случилось. Город живет, как раньше, работает. Все как раньше. И будет только лучше».
«Ты живешь почти рядом с Косей. Так?»
«Ну, допустим. Жил».
«А мне пришлось пройти через два блок-поста, аки тать, крадучись и содрогаясь от мысли, что с бадуна возьмут потехи ради… Знаешь, что там происходит? Сколько там шприцев лежит прямо под ногами?»
«Давай я тебе пропуск оформлю», – оживленно сказал Николай, впомнив о своей значимости и демонстрируя стремление помочь. Его щеки налились багрянцем.
"Давайте лучше примем по глотку Хеннсли", – сказал с ударением.
"Я сейчас еще принесу. И телефон уже зарядился, наверное", – Саша поднялся. Вышел.
"Он был женат?" – спросила Наташа и махнула головой на дверь.
"Нет, – ответил. – Ни разу не был".
"А ты разве не знаешь?" – многозначительно, но без интонации произнес Николай.
"Что?" – спросила Наташа, поднимая брови.
"Его женщины не интересуют".
"Ну-у, меня они сейчас тоже не интересуют".
Перевел взгляд на рюмку.
"Теперь ему будет несладко. Если не уедет".
Наташа задумалась.
"И он так и живет один?"
"У него что-то было когда-то. Но не сложилось. Видимо, он еще сам тогда не знал".
Наташа покосилась в сторону двери.
"Ему нужно внимание. Это может стать причиной шизофрении".
"То-то он бывает иногда сам не свой", – Николай вытер губы салфеткой.
"Почти как я".
«А ты разве тоже?» – серьезно спросил Николай.
«Еще как! Сейчас особенно", – он взял тон на повышение.
Николай сдвинул брови, передвигая смыслы.
«Ты с ним видишься?» – спросила Наташа, игнорируя самобичевание.
"Не в этом смысле. Но поддерживаем контакт".
Саша вернулся с телефоном и бутылкой. Принялся обтирать.
Наташа встала и вышла с телефоном.
"За нас", – сказал Николай, протягивая рюмку.
"За то, чтобы помнили друг друга", – ответил Саша.
"За тех, кто еще остался из наших".
"Скажи – ты и вправду работаешь на студии?"
"Правда. Жму на кнопки".
"Скоро всё перейдет под единый контроль. Будет полноценная автономия с нашей властью. Это пока неофициальная информация, но верная".
"Значит, я останусь без работы".
"Если это случится, звони. Я смогу помочь. Я тебе скажу: времена наступят нелегкие, придется потерпеть. Но зато потом…" Николай важно потянулся за сигаретой.
"Помоги Саше. Он со своим огородом точно не вытянет. А у меня профиль другой. Музыкальный".
"Будет и музыка, будет и оркестр".
Наташа вернулась, дозвонившись.
"Нас так мало осталось – давайте встретимся через год", – пробурчал Николай, затянувшись.
"Напитков хватит. Мангал у меня тоже есть. Соберемся, хоть на несколько дней", – Саша гостеприимно подал вперед руки к ветвистым вишням и черешням, яблоням и грушам, травянистой лужайке с качающимся гамаком.
"Заляжем за матрацы", – сказал, цитируя. И добавил на всякий случай: – "В обороне".
"Нет. На матрасы без меня", – сказала Наташа покосилась взглядом и сжалась в плечах. Испуг отразился на лице. Ее совсем не стало видно, только оригинальный аромат секси обволок коконом пространство.
Ответить или оставить как есть? Подумал, в порыве изложения смысла, превратно истолкованного из классики, засомневался, что будет уличен в примитивизме субъективного познания, раз и навсегда падет на глазах в плоскую пустынную безжизненность, – и оставил без ответа.
"Я поеду, пожалуй. Поздно уже".
"Я провожу. До остановки". Он сделал к ней шаг, отодвигаясь от Николая.
Она почти отскочила. Взгляд брызнул испугом.
"Я такси заказала".
"Неважно. Сейчас неспокойно".
"Я тебя боюсь".
"Не того боишься, Наташа".
"Не того". Снова повторил он.
Она задержала взгляд, стараясь прочесть нечто в его глазах, – словно стараясь. Так они смотрели в глаза друг друга, а мужчины на них.
"Ты не был таким в классе".
Мы все не были такими. Казалось, что не были, потому что видели мир детскими глазами и не знали, кто мы есть. Вот и Коля не был, гонял в футбол и еще там во что со всеми, и даже тискал девчонок на последней парте, тех, которые уже не могли скрыть эти половые признаки, раннего созревания, тогда как остальные могли продолжать носить свои белые и черные фартушки без выточек, а на уроке играл в «очко» на деньги на каком-нибудь учебнике между сиденьями, пока не стал начальником участка на производстве у главного инвестора, заместителем директора по какой-товой части, в то время когда Кося сначала тоже не был таким, пока он готовился к вступительным экзаменам в универ, а просто виделся иногда с его Таней, которая всё еще как будто желала, хотя уже и не так экзальтированно, впрочем, как и он, и они, удовлетворенные обоюдным юношеским порывом, продолжали играть во взрослую любовь, подпитывая собственные чувства, поддерживая химическую реакцию для будущих ощущений. Знал ли кто в классе об этой комбинации? – нет, пожалуй, ибо многие тайны появлялись на свет уже много позже, когда и альбомы выпускников едва ли возможно было найти в затхлом прошлом.
"Мы с Сашей проводим. И посадим в такси. Как знать, может, это последняя встреча для всех нас. Или не для всех".
Она как будто успокоилась и принялась собираться.
Или ненавижу. Но без любви. Не знаю, что это такое. Пожалуй, точно – из психоанализа, а не… и только про женщин. Он потянулся, приближаясь, потянул носом запах вокруг нее, но никакого бергамота не было, кроме сигарет и духов, почти неслышимых, но и не опасных.
"Мне тоже пора". Дернулся и Николай.
Телефон зарядился.
– Телефон зарядился, – а ты лежи, я тебе подам.
Женщина принесла телефон.
– Что там? – спросил он, прислушиваясь.
– Тяжко, но пока держатся. Но если надавят, снесут всю площадь. Никто не спасется.
Рядом заворочались. Забормотали. Женщина всё никак не уходила, переминалась с ноги на ногу.
– Ты пока без памяти лежал, тебе звонок был.
– Кто? – в виски ударило током.
– Жена. Я же не знала, что ты донецкий, думала – местный, приедет, успокоится.
– Успокоилась?
– Сейчас знаешь, сколько людей пропало и никаких известий? – Как всё началось? Моего сына два дня не было, телефон отключен. Что я пережила! Ты не знаешь.
– Нашелся?
– Явился. Они с друзьями мальчишник устроили. Пили трое суток безвылазно. Но зато цел. А то он у меня задира, натворил бы бед. Уж лучше так – похмелится и придет в себя.
– Я выйду.
– Ты не обижайся, может, не надо было говорить – волноваться теперь будет. Но я ее успокоила…
– Спасибо.
Он попытался встать, но тут же опустился на место. Сил не было, при этом голова оказалась неимоверно тяжелой.
– Проснись.
Он открыл глаза и увидел над собой Лену, которая поддерживала его голову холодными руками. Холод исходил от нее, щеки ярко горели от резкого перепада температур, почти скрывая веснушки. Она заметила его удивление.
– Как ты нашла меня?
– Волонтеры сказали, когда твой телефон заряжался.
Он приподнялся, потягиваясь застывшим телом.
– Мы сейчас поедем ко мне, и ты не выйдешь на улицу, пока не встанешь на ноги.
– Сначала дай мне отдышаться. Я здесь совсем окоченел.