Под крылом самолета перекатывались волны самого Тихого океана, дух захватывало. Не отрываясь, смотрела в иллюминатор. И вот она – Камчатка!!! Из облаков вынырнули снежные шапки вулканов, до мечты осталось несколько минут. Самолет приземлился мягко, неужели свершилось? Я на земле камчатской! Аэропорт Елизово. Комендатура. Усталый пожилой старший мичман даже не догадывался, что перед ним будущий адмирал всего Российского флота.
Вздохнул, пробурчал под нос: «Детей на флоте не хватало». Я возмутилась, покраснев от гнева и сказала: «Мне между прочим – уже 19 лет!» Он усмехнулся и отправил меня в городскую комендатуру. В городской комендатуре меня уже ждали, видимо страшный мичман с аэропорта позвонил, собрались все: и те, которые были на вахте и те, которые отдыхали. И стали уговаривать остаться служить при комендатуре.
Стойкий новоиспеченный новобранец в моем лице выдержала натиск. Тем временем наступил вечер, автобусы в гарнизон Завойко уже не ходили, в конце концов меня отправили на гидрографическое судно ночевать. Привел меня туда какой-то моряк, сказал, что утром придут и проводят на остановку. Я расположилась в каюте, задраив на всякий случай железный люк на все задвижки. Утром кто-то постучал, я с перепугу и со сна не могла разобраться как открыть люк, крутила и вертела все задвижки, люк не открывался… Почти плача, я пыхтела и злилась на себя за то, что я замуровалась намертво, крутила и крутила все задвижки, но все-таки я открыла этот злосчастный люк. Меня проводили на остановку, объяснили как добраться до Завойко. Ну, здравствуй КАМЧАТКА! Здравствуй, моя МЕЧТА!
Стреножилась…
Галка Левченко, старшина второй статьи, радистка 1 класса нашей бригады, была фигурой замечательной и приметной во всех смыслах. Она единственная из немногочисленных женщин, служивших на Узле связи, имела лычки. Наш доблестный командир Три Р (Розовский Роман Романович) или как его звали между собой матросы – Ежик резиновый с дырочкой в правом боку, женщин, видимо, не очень-то любил или не признавал их значимость в военном деле и потому объявил всем сразу: Никогда, пока он служит, ни одна женщина не получит никакого звания. Рассчитывать на его милосердие или справедливый страшный суд не приходилось. Ну, что ж, чистые погоны – чистая совесть. В конце концов не корысти ради…. Галка же прибыла к месту службы на Камчатскую флотилию с Херсона уже с лычками. Сорвать с нее погоны у Розовского не получалось. Было не за что. Служила она хорошо, дело свое в виде точек и тирешек знала, Устав изучила, но иногда на него забивала. А спорить с ней себе было дороже.
Для меня, молодого матроса, она должна была стать умом, честью и совестью. От нее я должна была набираться профессионализму, но не набиралась ничему. Ей было лень меня учить и не хватало педагогического таланта, поэтому специальность радиотелеграфиста я постигала сама или с помощью моряков-срочников, которые были рады оказывать мне помощь хоть круглосуточно. Жили мы с Галкой в одном бараке, так называемом женском общежитии при части, это была захудалая квартирка, в которой не было воды, стоял разбитый унитаз, никаких удобств не было вообще. По ночам по кухне и коридору носились крысы ростом с хорошего зайца. Зимой наш барак частенько, когда случалась пурга, заметало по самую трубу и мы сидели в своем бараке до окончания пурги, потом приходили моряки и откапывали нас.
Единственно, что у Галки получилось в отношении меня – это за полгода нарастить на мне лишние килограммы. Галка была хохлушкой, в еде толк знала и готовила хорошо, сама была девушкой аппетитной, видимо и меня решила подогнать под свои стандарты. Она наваривала большую кастрюлю борща, которую мы выносили в коридор на холод, холодильника у нас не было. За ночь борщ замерзал, мы его потом отковыривали ножом, накладывая в миски ледяными кусками… Не одним борщом она меня кормила, она пекла чудные торты, от которых отказаться было невозможно.
Уж не знаю, что бы я делала еще через полгода, наверно пришлось бы расшивать форменное мое платюшко, но на мое счастье, вернувшись из отпуска, я обнаружила присутствие в Галкиной жизни моряка-любовника. Она окружила его заботой и лаской, холила, лелеяла и откармливала своими кулинарными шедеврами. И даже мыла ему ноги. В столовании мне было отказано. Пришлось мне переходить на собственноручное приготовление себе еды. Тортов не стало. Килограммы исчезли.
Так мы и жили в совместной квартирке, служили Родине, меняя друг друга на радиостанции, ссорились, мирились, сплетничали, праздновали вместе праздники. Как-то на очередной наш женский день 8 Марта мы с Галкой поехали к ее украинской знакомой в гости. Посидели у нее хорошо, долго, с салом, горилкой, русскими народными и украинскими тоже народными песнями. Уезжали из гостей уже вечером. Я была совсем молода, ничего спиртного не употребляла, Галка же набралась конкретно. До остановки я ее практически доволокла на себе. В автобусе мест свободных не было, мы стояли впереди, между боковыми сиденьями, Галка все время что-то громко рассказывала и хохотала, люди оборачивались, ей было наплевать, а мне было неловко. Но приходилось терпеть.
Когда мы уже подъезжали к нашей остановке, я сказала Галке: «Выходим», и стала пробираться к выходу. Обернувшись увидела, что она стоит наклонившись и что-то делает внизу с сапогами. Повторюсь, Галка была крупновата и ее филейная часть, когда она наклонилась, оказалась перед носом сидящего пожилого дядьки-инвалида с палочкой. Отвернуться он никак не мог, краснел, бледнел, пыхтел, потел, а Галкина задница качалась перед его лицом. Тем временем автобус уже подкатывал к остановке, я говорю Галке: «Ты что там копаешся, мы выходим»…. А надо сказать, что у Галки на сапогах сломались собачки и она вместо них прицепила скрепки. Галка поднялась и на весь автобус с хохотом объявила: «Ща погоди, я стреножилась, бля!» И опять согнулась и стала расцеплять скрепки. Автобус качнуло и мужик носом уперся в ее пятую точку. Я похлопала Галку по заднице. Она разогнулась и обернувшись к мужику заорала: «Ты че, козел, меня по жопе хлопаешь, я тебе сейчас вторую ногу сломаю!» Мужик и так сидел ни жив ни мертв, но тут вообще впал в ступор.
Я схватила Галку и потащила за собой. Мы вывалились из автобуса и пока ждали следующий до гарнизона хохотали без остановки полчаса. Сапоги Галка так и не починила и время от времени стреноживалась в самых разных ситуациях.
О том, как я ушла в первое плавание…
Мне было 14 лет, я закончила 7 класс и страстно мечтала о морях- океанах. Ничто не могло меня своротить с этого пути, я должна была стать адмиралом и все тут. Мечтала я по-тихому, то есть не озвучивала это вслух, потому что: 1. Боялась спугнуть мечту 2. Мать моя могла всыпать по первое число, она-то уж точно никак не могла понять, почему море? Почему моряк? Она своих детей видела почему-то продавцами. Может быть сказалось тяжелое военное детство, послевоенные голодные годы, потом периоды дефицита, когда мы всей семьей стояли за колбасой и мясом в километровых очередях. И видимо торговый работник ассоциировался с достатком. Но! Меня мало волновали докторская и молочная, я хотела моря. И все.
В ту пору моя старшая сестра вышла замуж. И … О, счастье! Ее муж был помощником капитана. Правда, не морским, а речным. Но это уже было так близко к моей мечте. Он каждое лето ходил в рейсы по реке Печора, навигация открывалась в середине мая и заканчивалась к ноябрю. У меня были летние каникулы, и тянулись они однообразно. Гулянки во дворе с подружками, футбол с пацанами, речка… И вот, в один прекраснейший день отец приехал на обед и сказал маме: «В Печоре стоит Валеркин пароход.»
Больше я уже ничего не слышала, я схватила пакет, крикнув маме, что пошла за хлебом. И пошла. Сначала пошла, потом помчалась, как говорится – волосы назад. Вылетела на берег Печоры, определилась со стоянкой Валеркиного судна, еще пять минут, и я была на борту. Обследовала сухогруз, и тут на дебаркадере покряхтело и покашляло радио и кто-то грозный сказал: «Минск! Погрузка закончилась, освобождайте место Украине. Счастливого плавания.»
Опа! Я затихла в рубке. Пыталась превратиться в моль. Валерка залетел в рубку, увидел меня, сказал мне выметаться быстренько. Но я, сделав невинные глаза, вдруг стала канючить и врать: «Возьми меня с собой, пожалуйста, мама знает, она не против.» Мобильной связи не было, да и вообще никакой не было, проверить он бы все-равно не смог. Я ныла пять минут, а с дебаркадера ругались всякими словами на наш «Минск». И мы отчалили.
Не знаю, поверил мне Валерка или нет, но мы отошли от берега и направились вниз по течению, повезли строительные материалы строящемуся тогда Усинску, ныне центру нефтедобычи Республики Коми. Рейс длился ни много ни мало две недели. Я вернулась домой счастливая! Но без хлеба. Мне казалось, что я великий мореплаватель, а великим пиздюли не положены. И больше мне ничего не казалось. Я мчалась домой на крыльях, взлетела на 5 этаж. Мамы дома не оказалось, был отец. Увидев его взгляд, я поняла, что сейчас прольется чья-то кровь и даже догадалась чья. Быстренько выскочив из дома, я залетела к соседке, где и была мама. Мама увидела меня и заплакала, она обнимала меня и обнимала и почему-то не ругала. Мне было ужасно стыдно, что я ее так огорчила. Мама меня поняла, вечером все смеялись, вспоминая мой побег. В следующий рейс мама мне уже сама предложила покорить теперь уже верховья реки. На сбор вещей было отведено 10 минут. Валеркин сухогруз опять стоял в Печоре.
Какая сука по палубе босиком ходит?
Подходил к концу первый год службы. Позади уже было много всего. Тревоги, учения, занятия, вахты – все стало привычным. Уже и первый отпуск на родину прошел. Служба идет своим чередом, а душа требует приключений. Корабли, стоящие у причалов и уходящие в морские походы, тревожат мою романтическую натуру. Я уже достала всех своими просьбами взять меня в море. И это случилось!!! Мой начальник УС, каптри Розовский Роман Романович, грозный и неприступный, как морская крепость, отбыл в очередной отпуск и на мое счастье замещать его остался флагманский связист Короляк В.И., добрейшей души человек. Нытьем своим о желании сходить в море я достала и его.
И вот в одно прекраснейшее августовское утро выходного дня раздался звонок в дверь. Открыв дверь, увидела рассыльного. Он сказал, что меня вызывает к себе срочно Короляк. Быстро натянув форму, я ринулась на Узел связи. Хитро улыбаясь, Василь Иваныч спросил: «Ну, что, в море не перехотела сходить?». Сердце замерло. Потом бешено заколотилось. От счастья, что называется в зобу дыханье сперло, сказать ничего не могла, только мотала головой. Нет, нет, не передумала, конечно, возьмите меня в море, мне очень надо. Василь Иваныч рассмеялся и повел меня на дивизион МПКашек.
На борту МПК я уселась тихо в каюте в уголок, боялась, что меня выгонят… И совершенно правильно боялась. На мою беду на дивизион прибыл начштаба Мартиросян и обнаружил на корабле безобразие в виде меня. Досталось всем. Корабль ушел в море без меня. Горю моему не было предела, я весь день пролежала на своей коечке, глядя в потолок.
Наступил следующий день, утро было ранним и таким же солнечным, как вчерашнее, когда затрезвонил дверной звонок. Опять рассыльный: Вас Короляк вызывает. Видя мою расстроенную физиономию, Василь Иваныч хохочет и вдруг говорит: «Уехал Мартиросян в отпуск, «Альбатросы» в море на стрельбы уходят, бегом, нас ждут». Я по-прежнему еще не верю в удачу, но ноги уже несут меня на дивизион МПКашек. Я мчусь вместе с Василием Ивановичем по пирсу, волосы назад, пилотка в руке, нам орут с корабля: Быстрее, быстрее… Я на ходу снимаю босоножки, тяжело бежать на каблуках и последние метры по пирсу и по кораблям бегу босиком. Влетаем на борт и почти сразу корабль отходит. Уфффф…
«Альбатрос» идет по Авачинской бухте, рассекая водную гладь, и я понимаю, что обратно он уже не повернет и – ура, ура, ура, сбылась моя мечта. Мне освободил свою каюту замполит, охреневший, что его лишила личного пространства непонятно откуда взявшаяся девица, принесли робу, не могла же я в платье ходить по кораблю, я нарядилась и стала самым что ни на есть настоящим моряком. Вот только незадача, обуви моего размера не нашлось, а в босоножках не походишь по трапам и палубе. А посмотреть, что творится за пределами каюты очень хотелось.
И я начала свой поход по кораблю…ага, все суетятся, каждый занят своим делом, моряки удивлены и ошарашены моим присутствием, провожают удивленными взглядами. Выхожу на палубу, шлеп, шлеп, шлеп… Корабль на полном ходу проходит линию мысов, за кораблем прыгают косатки, провожают в море, слева по борту остались скалы Три Брата. Там где- то за ними, на том берегу, наш ЗКП. Красота такая, захватывает дух…
Ветер соленый в лицо. Налюбовавшись красотами, я ухожу с палубы. А на палубу выходит командир корабля, меня он еще не видел, наша встреча состоялась позже. И позади себя я слышу крик: «Какая сука босиком по палубе ходит?». На палубе остались отпечатки моих ног. А сука в это время стояла за дверями и тряслась от мысли, что ее на хрен выкинут за борт…
Не выкинули. А заставили нести службу, как и все. На борту кроме меня из так сказать посторонних были еще флагманский связист и зам. командующего флотилией. А тем временем мы уже вышли в океан и пошли к квадрату, где должны были проходить стрельбы. Штормило на 3–4 балла, корабль качало, меня тошнило. А служить надо. Напросилась. Внизу, в радиорубке, было душно и шатко. Связисты уступили мне место, я попыталась связаться с нашим УС на берегу, но они упорно не отвечали, как потом выяснилось – они ушам своим не верили. Женский голос с корабля – такого быть не может, и не отвечали. Напрасно взывала я к ним. Качка изматывала мою еще не совсем моряцкую душу и я ретировалась в каюту. В горизонтальном положении было полегче. Но лежать мне не дали, рассыльный постучал в дверь и сказал, что командир зовет на мостик. Я поднялась наверх, там был весь командный состав, со мной познакомились, и велели искать какую-то торпеду. Мы были уже в заданном квадрате и корабли проводили стрельбы. А мы должны были искать торпеды. Все стояли и смотрели в море. Смотрела и я. И думала: «Ну, что мужики за козлы-то такие. Хоть бы показали как выглядит их торпеда, я то уж тогда бы точно ее нашла.»
Хочу сказать, что на мостике болтало еще сильнее, чем внизу. Но надо было стойко переносить тяготы и лишения. Я терпела качку и думала: «А если война… надо терпеть». Потом был обед, где командир сделал запись в бортовом журнале о том, что со времен Великой Отечественной Войны, в море на борту военного корабля впервые находится женщина. Все поаплодировали и принялись за еду. Отсутствием аппетита никто не страдал, несмотря на качку. Кроме меня. Я не могла смотреть на еду и делала вид, что не хочу есть. Еле дождалась окончания обеда и опять удрала в каюту.
В море мы находились двое суток, к концу первых мы зашли в бухту Водопадную, к нам пришел катер и забрал замкомандующего и Василия Ивановича. Василь Иваныч, глядя на мое позеленевшее лицо, уговаривал уйти с ними, но я не могла. Я ведь так долго просилась в море. Как я могла уйти так быстро? На третий день наш «Альбатрос» вернулся в базу. Я ступила на пирс, шла по берегу, почему-то под ногами все качалось, и коечка моя в общежитии, куда я упала без сил, тоже качалась. Вечером пришли наши ребята-связисты и позвали с собой в увольнение. И я, такая вся морячка, важная, сопли пузырями, им говорю: «Никуда я не пойду, мы только сегодня В БАЗУ вернулись…» Ну, о чем мне, настоящей морячке, было с ними, береговыми, говорить??? Вот то-то же.
Про трудности и лишения воинской службы
ЧАСТЬ 1. МО-ЛО-КО-КИ-ПИТ…
О том, что служба на флоте весела и непредсказуема, я вам уже рассказывала. Но Уставом воинской службы строго определены трудности и лишения и рекомендовано людям военным, красивым, здоровенным и не очень, их стойко преодолевать. К преодолению трудностей я была морально готова. И физически.