– Ну, положим, раздают его не всем, – Али-баба, задетый за живое словами матери, немного обиделся. – Это как бы плата за то, чтобы я никому не рассказывал про пещеру.
– И где же эта пещера?
– Не скажу!
– Впрочем, какая разница, – махнула рукой старушка. – Главное, теперь мы богаты. Нужно попросить у Касыма безмен и взвесить золото.
– Нет! – тут же воспротивился Али-баба, загораживая собой дверь.
– Да что с тобой такое? – удивилась старушка, вновь опускаясь на мешок.
– Не надо нам никаких безменов! В крайнем случае я лучше возьму его на базаре.
– Не понимаю, зачем брать на базаре, когда он есть у твоего брата, – пожала плечами старушка. – Тем более, совсем бесплатно!
– Да вы в своем уме, мама? – вытаращился на нее Али-баба. – Если вы попросите безмен у Касыма, тот обязательно спросит, зачем он нам понадобился. А что вы ему скажете?
– Скажу, золото надо взвесить.
– О-о! – Али-баба звонко хлопнул себя ладонью по лбу.
– Что такое?
– Тогда с ним придется делиться!
– С чего это? Это наше золото!
– Вы, мама, похоже, плохо знаете Касыма.
– Да, – старушка, немного поразмыслив, вынуждена было согласиться с Али-бабой. – Тут ты прав, сынок. Да и зачем нам его вешать?
– Вот именно!
– Эй, где вы там? – из-за двери, задвинутой старой мудрой женщиной на внутренний засов, донесся голос Касыма. Дверь дернули за ручку. – Отворяйте, чего вы там прячетесь средь бела дня?
– Принесла же его нелегкая! – пробормотала старушка, припадая всем телом к мешку. – О Али-баба, что нам делать?
– Делать, делать, – проворчал Али-баба, судорожно соображая, как бы избавиться от навязчивого жадного братца. Ведь если тот увидит мешок, полный золота, то плакала как минимум половина. – Быстро несите пустую мошну!
– Открывайте, где вы там? – дверь уже сотрясалась под ударами кулаков Касыма.
– Быстрее же! – поторопил мать Али-баба. – Дверь долго не выдержит.
– Ох! – старушка подхватилась и унеслась в смежную комнату. Вернулась она спустя всего несколько секунд, протягивая Али-бабе старую пустую мошну мужа. – Вот, держи!
Али-баба распустил кожаную завязку, присел возле мешка и, стараясь несильно звенеть, быстро набросал в мошну золотых монет.
– Помогите! – отложив мошну в сторону, он вновь вцепился в мешок и потащил его в другую комнату. Старушка подхватила мешок с другой стороны, и они быстро унесли его с глаз долой, закинули в пустой угол и завалили потертыми, кое-где прохудившимися курпачами. – А теперь открывайте дверь.
Али-баба, вполне довольный собой, отряхнул руки и вернулся обратно в первую комнату, где уселся на свое ложе, подобрав с пола доверху полную мошну.
– Ты уверен? – спросила его мать. – Может, лучше затаиться?
– Он знает, что мы дома. Открывайте и ничего не бойтесь!
– Ну, хорошо, – сдалась, вздохнув, старушка и, вздрагивая от каждого нового удара в дверь, быстро отодвинула засов. – Ох, Касым, это ты!
– Я, я. Вы что, спите, что ли? – недовольно буркнул Касым, отодвигая мать в сторонку и входя в дом. – Что вы здесь делаете закрывшись? И где дрова? – он подозрительно уставился на Али-бабу, глуповато улыбающегося ему. – О, боль моей печени, ты не принес дров? Целый день пропадал где-то, и ничего не принес?
– Я принес, – Али-баба подбросил на ладони мошну с деньгами, монеты глухо звякнули.
Касым, замолкнув, насторожился.
– Что это? Откуда ты это взял? – глаза Касыма загорелись алчным огнем.
– Это деньги. Я их нашел по дороге в горы и тут же вернулся, – выложил ему как на духу Али-баба.
– Деньги? Покажи! – Касым протянул пальцы к мошне, но Али-баба спрятал ее себе за спину. – Э, нет, братец! Погоди.
– Ну что еще? – Касым недовольно опустил руку, переступив с ноги на ногу. Руки его прямо-таки чесались от желания пощупать монеты, ощутить их тяжесть и опустить в свой карман.
– Давай сразу договоримся: деньги пополам!
– Пополам? – засомневался Касым, ища подвох в хитрых глазах Али-бабы. – Почему пополам?
– Мы же братья, вот я и подумал, что разделить его по-братски будет самым правильным.
– Я согласен! – несказанно обрадовался жадный Касым, рассчитывающий на самом деле не больше, чем на треть. Вопросов к Али-бабе у него не осталось. – Давай мою половину!..
Как видите, Али-баба оказался не так прост, и, благодаря собственной изворотливости, избавился от жадного брата малой жертвой. Касым тоже счел себя вполне счастливым и полагал, что очень удачно надул младшего брата, провернув доходную сделку, не стоившую ему ни динара. Он даже про дрова позабыл. Ослик в тот же день получил новую уздечку и отборный овес, чем остался несказанно доволен, а великий дух пещеры Сим-сим немного развеялся от скуки и досадил своим слишком шумным хозяевам. Все остались довольны, чего нельзя было сказать о разбойниках.
«Коршуны пустыни» вернулись в пещеру только поздно вечером. Стеная от жажды, головной боли и полного истощения сил, оборванные, грязные и обгоревшие под лучами нещадного южного солнца, они, наконец, вползли в свое логово. Сил у бравых разбойников хватило лишь вдосталь напиться из нескольких источников, у которых произошли небольшие, совершенно безобидные потасовки, ведь каждому хотелось поскорее припасть пересохшими губами к чаше с живительной влагой, но воды стены пещеры давали не так много, а жажда была невыносимой. Те, кто напился, отползали в сторонку и мгновенно забывались тяжелым беспокойным сном. Лишь перевозбужденный до крайности Ахмед никак не мог угомониться.
Напившись первым, он набросился на притихшего в дальнем углу пещеры Махсума. Вид у того был жалкий и какой-то забитый, а когда к нему подлетел Ахмед с кинжалом в руке, тот и вовсе побледнел, что было заметно даже сквозь свежий загар, и еще сильнее сжался, закрывшись руками.
– Ах ты, проклятая бледная собака! – накинулся на него Ахмед, сверкая глазами. – Говорил я тебе: не надо пить? Говорил или нет? – осатаневший телохранитель схватил Махсума за грудки и затряс, словно тряпичную куклу. Зубы у Махсума клацали, и тот только мычал, делая безуспешные попытки вырваться из цепких пальцев Ахмеда. – Отвечай мне, гнусный шакал, именующий себя громким титулом «шеф»!
– Ну чего ты, Ахмедик, – хныкал Махсум, отворачивая лицо от брызгавшего слюной рассвирепевшего разбойника. – Ну, ошибся, с кем не бывает.
– Ошибся?! Да ты посмотри, что ты натворил? – Ахмед полоснул воздух кинжалом, и Махсум сильно зажмурил веки, ожидая прикосновение холодной костлявой руки смерти, но Ахмед сдержался. – Суслик ты паршивый! Вонючий отпрыск гиены и змеи! Мы унижены, оскорблены, обворованы, наших коней увели! И кто? Паршивая горстка караванных трусов, что только и могут нападать, как на беззащитных разбойников! Да над нами теперь будут потешаться все кому не лень от Багдада до Хорезма!
– Это я натворил? Я?! – вскинулся Махсум, резким движением отбрасывая руку разбойника. – Разве я вливал в глотки твоих идиотов вино литрами? Не умеешь пить – не берись! Я, между прочим, сражался сразу с тремя!
– Видел я, как ты сражался, – негодующе сверкнул глазами Ахмед, но вдруг немного поостыл. – Валялся, как шелудивый пес у ног этих негодяев и скулил, моля о пощаде!
– Их было трое на одного! А у вас – один на двоих, троих! – бросил ему в лицо Махсум. – А вы там куличики долбанными тюбетейками лепили, строители хреновы!
– Чалмами, – машинально поправил его Ахмед. – А-а, – он безнадежно махнул рукой, опустил кинжал и уселся рядом с Махсумом, обхватив руками колени. – Ты лучше скажи, что мы теперь говорить будем Мансур-ако?
– А почему мы вообще должны докладываться этому дешевому фраеру?
– Да вы что! – Ахмед выпучил глаза на Махсума, вновь переходя на «вы». – Вы что такое говорите? Он же нас всех…
– Ну-ну, я пошутил, – запоздало спохватился Махсум, кляня свой не в меру длинный язык. – Пошутить уже нельзя.
– Шутки у вас… шеф! – проворчал Ахмед и тяжко вздохнул. – Но как докладывать, все равно ума не приложу. Он же с нас живых шкуру спустит.
– Лучший доклад – это нападение.
Ахмед немного побледнел и на всякий случай отодвинулся от своего подопечного – вдруг действительно набросится и разорвет в клочки.
– Вы серьезно собираетесь напасть на великого Мансур-ако или опять пошутили? – осторожно уточнил разбойник.
– Да не в том смысле! Просто когда будешь беседовать с ним, не давай ему опомниться, выставляй себя героем, а все, что произошло – нелепой случайностью и коварством караванщика.
– Думаете, это… как вы там говорили?.. Прокатит?
– Должно! Это называется отмазка!
– Как-как? – заинтересовался новым словечком Ахмед.
– Отмазка.
– Необычное слово. Скользкое какое-то, и еще такое… – неопределенно повертел Ахмед пальцами, не подобрав нужных слов.
– А то! – фыркнул Махсум, весьма гордый собой.
– И что конкретно вы собираетесь ему говорить? Караван-то ушел. А если Мансур-ако еще и прознает, как нам накостыляли – а он все равно об этом узнает, – тогда уж ни одна ваша отмазка, прости Аллах, не поможет!
– Там видно будет, – лениво, до хруста в затекших суставах потянулся Махсум. – А сейчас тащи вино, и мы обсудим детали.
– Нет! Только не вино! – замахал на него руками Ахмед. – В вас вселился сам шайтан, шеф!
– Тащи, тащи, надо же спрыснуть первый блин комом, – Махсум подтолкнул его локтем в бок и заговорщицки подмигнул. – И пошамать что-нибудь захвати. С утра ничего не ели.
– Э-эх, за что мне все это? – с досадливым ворчанием сдался Ахмед, у которого уже просто не осталось сил спорить.
Он тяжело поднялся с каменного пола и поплелся к ненавистным кувшинам, насилу волоча ноги и бормоча проклятия в адрес свалившегося на его голову и головы его соратников непутевого главаря. Но что он мог поделать, если такова была воля хозяина? А мнение хозяина, то бишь, начальства, как известно, не обсуждается, а если и обсуждается, то о-очень недолго (восточная шутка!).
Глава 5. Так ничего и не понял
Мансур пребывал в неописуемом бешенстве: богатый караван, перевозивший дорогую посуду, ковры и драгоценные побрякушки безо всяких проблем добрался до первой стоянки – об этом прискорбном факте известил своего хозяина один из соглядатаев, прислав почтового голубя с коротким сообщением на лапке. Главный сборщик налогов рвал и метал. Подушки и валики летали по комнате; нежный гусиный пух из разодранных одеял кружился в воздухе; опахало, отобранное у махальщика, ходило по спинам прислуги, компактной кучкой метавшейся по комнате из угла в угол, но при этом даже не помышлявшей о бегстве – будет еще хуже. Семнадцать жен Мансура заперлись в гареме, прижимая к себе плачущих детей. Никто не мог понять, что вдруг нашло на уважаемого всеми человека. В такой ярости его еще никто ни разу не видел. Бывало, конечно, разойдется Мансур-ако из-за какого-нибудь пустяка, вроде: не так косу перед ним поставили, криво подушку под бок подложили или слуга мало чаю в пиалу нацедил. Побуянит Мансур-ако немного, позверствует да и успокоится. Но на этот раз все было серьезно и даже очень.
– Проклятые идиоты, черные щенки! – рычал Мансур, разрывая в пух и прах очередную подушку. – Тупые ленивые ишаки! Не суметь выполнить такое простое дело!
– Господин, – в чуть приоткрытую дверь бочком протиснулся слуга, непрестанно кланяясь, – к вам Черный Махсум с телохранителем.
– Ага-а! Ну, я ему сейчас задам! – обрадовался Мансур, бросая подушку и вскакивая на ноги. – Впусти!
Слуга юркнул обратно в дверь, и в комнату вступил Махсум. Вид у молодого человека был вызывающе надменный. Рука его лежала на рукоятке сабли, подбородок гордо вздернут, нижняя челюсть выдвинута вперед, а во взгляде читались ярость и негодование. Правое ухо молодого человека вздулось и пылало, а левую сторону лица покрывал фиолетовый синяк.
– Кого вы нам подсунули, уважаемый? – с ходу ринулся в бой Махсум.
Он приблизился к Мансуру на пару шагов и замер, расправив плечи и ожидая ответа на поставленный вопрос.
– То есть… как? – опешил от такого неслыханного нахальства Мансур.
– А вот так! Ваш караван вез опиум! – сверкнул глазами Махсум и прикоснулся левой рукой к синяку, не забыв при этом поморщиться.
– Опиум? – еще больше растерялся сборщик налогов. Он не помнил, вез ли караван опиум или нет. Возможно, и вез – почти каждый караван перевозил его, – но Мансур никак не мог взять в толк, какое это имеет отношение к потерпевшей полное фиаско кампании по захвату каравана. – Возможно, но…
– Никаких «но», любезнейший! – махнул рукой Махсум, словно бросил перчатку в лицо Мансуру.
Тот от неожиданности отступил на шаг, зацепился ногой за разорванную подушку и брякнулся на толстый зад. Махсум грозно навис над ним.
– Я не потерплю подобного обращения с моими людьми! – продолжал он наседать на ошеломленного, сраженного, можно сказать, наповал неожиданным натиском Мансура. – Моим людям нанесены тяжкие увечья. Вот, взгляните на него сами!
Махсум резко выкинул руку в сторону Ахмеда, и тот сделал два шага вперед, демонстрируя «боевые раны» – правую щеку разбойника покрывал огромный красно-фиолетовый синяк, подбитый глаз был красен, словно у рассвирепевшего быка, а разбитый и заткнутый пучком ваты нос распух, напоминая картофелину. Ничего не понимающий Мансур переводил недоуменный взгляд с молодого человека на его телохранителя и обратно.
– Видите? – продолжал Махсум, не давая опомниться Главному сборщику налогов. – И это один из храбрейших моих людей! Их избили, раздели, обобрали до нитки, увели их коней, и кто-то за это должен ответить! – Махсум, изобразив на лице зверскую мину, потянул из ножен саблю.
– Вай мэ, но при чем здесь я? – Мансур на всякий случай отодвинулся подальше от молодого предводителя шайки разбойников. – Вы должны были…
– Нет, это вы должны были предупредить нас, что идет целый караван наркоманов!
– Кого? – удивленно переспросил Мансур.
– Наркоманов! – повторил Махсум, резко, с лязганьем вернув наполовину вытянутую саблю обратно в ножны, отчего Мансур испуганно подпрыгнул. – Обкуренных идиотов, которым барханы по колено!
– По колено?
– Нечего цепляться к словам! По колено, по пояс – какая разница! Главное, мои люди надолго выведены из строя, и, повторюсь, кто-то за это должен ответить!
– Э-э, – завозился на подушках облепленный с ног до головы перьями Мансур, – но мне доложили, что это именно вы были пьяны!
– Ложь! – презрительно скривился Масхум. – Наглая и неприкрытая. Докажите!
– Да от вас и сейчас еще разит, как… как… – Мансур начал приходить в себя и решил перехватить инициативу в этом, мягко говоря, странном разговоре.
– Да, пьяны! – вскинулся Махсум. – А что нам еще оставалось, когда моих людей преследуют невыносимые боли, а вино, как известно, их заглушает!
– А-а-а! – заученно взвыл Ахмед, вцепившись в щеку и нос и принявшись раскачиваться из стороны в сторону.
– Вот, видите? – выпучил глаза Махсум. – Видите, что с ним сотворили эти негодяи?!
– Ну ладно, ладно, – примирительно выставил перед собой ладони Мансур. – Произошло недоразумение и…
– Недоразумение?! – взревел Махсум, грозно сводя брови на переносице. – Вы это называете недоразумением, почтеннейший?
– Ну, хорошо! Ошибка, произошла ошибка!
– Ваша ошибка.
– Моя, – поразмыслив, согласился с ним Мансур. Ему уже порядком надоело пререкаться с этим нахальным молокососом.
– Отлично! В таком случае я требую компенсации за нанесенные моральные и физические страдания моих людей.
– Что-о?! – глаза Главного сборщика налогов от подобной наглости полезли на лоб. – Да как ты смеешь, безродный щенок, что-то у меня требовать?!
– В таком случае следующий караван вы будете грабить сами! Мы отказываемся сотрудничать с вами. Пошли, Ахмед, – Махсум развернулся на месте и, чеканя шаг, направился к дверям.
Ахмед, мгновенно прекратив горланить, сдержанно поклонился хозяину дома и засеменил за своим предводителем, прихрамывая то на правую, то на левую ногу.